Новый элемент расселения

Новый элемент расселения (НЭР) — концептуальное футуристическое направление в градостроительстве, повлиявшее на развитие современного градостроительства в целом, служившее основой кандидатских и докторских диссертаций и практических проектов (таких как реконструкция Арбата и Столешникова переулка в Москве). Теоретические разработки проекта были изложены в книгах, ставших архитектурными бестселлерами в мире. Три стадии НЭРа экспонировались на всемирных архитектурных выставках. Тема НЭРа развивается вплоть до настоящего времени (проект «Сибстрим»), в доктрине Лежавы И. Г.

Основные идеи проектов НЭР

НЭР «Критово»

Дипломный проект МАРХИ, 1961 г. Авторы проекта: А. Гутнов, А. Бабуров, Н. Гладкова, А. Звездин, И. Лежава, Н. Кострикин, С. Садовский, А. Суханова, З. Харитонова.

В период 1960-х годов в СССР требовалось переосмысление путей архитектуры и градостроительства. Группа студентов МАРХИ занималась «городом будущего», обдумывая все его составляющие: размер и форму города, социальные проблемы, городские центры, центры обслуживания, виды жилья, школы и детские сады, стиль городского дизайна. В результате исследований было принято решение, что современный город не должен расти. При необходимости возникал Новый Элемент Расселения (новый город на 200 тыс. жителей).

Стилистически схема НЭРа должна была напоминать транзисторную схему. В геометрическом центре города размещался общественный центр. По четырём сторонам света от главного центра — общественные центры районов. Вокруг них размещались жилые комплексы. В угловых частях города — школьные и спортивные комплексы, вокруг которых, по краям, веером размещались жилые блоки школ-интернатов. По периметру квадратного в плане со скругленными углами, НЭРа, проходила основная, обслуживающая город, автодорога. В серединной части шла кольцевая линия внеуличного скоростного транспорта.

К зданиям жилых блоков примыкали детские сады и обслуживающие помещения. Все пластические архитектурные элементы должны были размещаться не на фасадах зданий, а в пешеходной зоне.

Проект НЭР предполагалось применить в качестве одного из новых городов на реке Чулым, вбизи села Критово.

В результате проектных исследований была выпущена книга «Новый элемент расселения: на пути к новому городу» , авторы: А. Бабуров, А. Гутнов, Г. Дюментон, И. Лежава, С. Садовский и З. Харитонова, книга была переведена на английский, итальянский и испанский языки.

[ilya-lezhava.livejournal.com/2679.html Иллюстрации НЭР Критово]

НЭР «Триеннале»

В 1968 году группа НЭР была приглашена к участию в архитектурном миланском триеннале. А. Гутнов и И. Лежава привлекли молодых архитекторов.

Авторы обновлённой концепции НЭР: А. Гутнов, И. Лежава, А. Бабуров, В. Баженов, И. Бельман, И. Лунькова, Е. Русаков, В. Скачков, А. Скокан, И. Телятников, Н. Федяева, В. Юдинцев, социолог Г. Дюментон.

К выставке было выполнено более десяти макетов из пластилина, огромные чертежи, напечатанные на ватмане типографской краской в сложной ручной технике. Этот материал демонстрировался в интерьерном павильоне, в виде фото с макетов и чертежей. Проект представлял Алексей Гутнов. В соседнем павильоне выставки размещалась экспозиция группы Аркигрэм.

Концепция НЭРа была уточнена. В основу было положено два начала: город НЭР и транспортный коридор — Русло расселения. Авторы считали, что для СССР с его огромными пространствами наиболее рациональна линейная система расселения.

В проекте появилось два основных, разных по сути элемента. Русло расселения — зона активной жизни. Здесь размещается: промышленность, высшие учебные заведения, научные центры, гостиницы, развлекательные зоны, заповедники, и другое. Здесь действует «человек активный», это зона борьбы, побед и поражений. Авторы отождествляли Русло со стволом дерева, по которому движутся соки. В противовес активной зоне Русла — появляются НЭРы (жилые кластеры). НЭР — зона спокойной жизни, обучения, созревания и успокоения человека. Если Русло — это ствол дерева, НЭРы — плоды, накапливающие культурные соки. Предполагалось считать Русло — мужским началом, а НЭР — женским, наподобие китайских Инь и Янь.

Руслами расселения в виде триангуляционной системы предполагалось «покрыть» все свободные пространства СССР. К руслу примыкали старые города и Новые элементы. Фрагменты трассы и сам НЭР были выполнены в укрупнённых масштабах, в пластичных формах, в стиле метаболизм. НЭР был неразрывно связан со скоростной трассой и устроен таким образом: по краю его, по кругу размещалась высотная структура, с которой эскалаторы спускались в центр. К этой структуре примыкают жилые структуры, ориентированные на юг. По первым этажам проходит кольцевая транспортная система, связывающая НЭР с внешним миром. На въезде располагаются обслуживающие город инженерные системы и стоянки.

Экспозиционные материалы этой стадии НЭРа публиковались в СССР и за рубежом.

[ilya-lezhava.livejournal.com/2475.html Иллюстрации НЭР Триеннале]

НЭР «Осака»

В конце 1960-х группу НЭР была приглашена к участию во Всемирной выставке в Осаке 1970 года. Был разработан новый вариант НЭРа, состав авторского коллектива не изменился с предыдущей концепции.

Авторы обновлённой концепции НЭР: А. Гутнов, И. Лежава, В. Баженов, И. Бельман, И. Лунькова, Е. Русаков, В. Скачков, А. Скокан, И. Телятников, Н. Федяева, В. Юдинцев, социолог Г. Дюментон.

На выставке был представлен огромный макет. Теперь НЭР представлял собой «улитку». Это была спиральная структура, в центре которой размещалось высотное жильё, а к периферии, расширяясь, этажность структуры постепенно снижалась до одного—двух этажей частной застройки. Структура озеленения также изменялась: у высотного комплекса она представляла собой огромный парк, который постепенно, по ходу снижения этажности, превращался в приусадебные садовые участки. Таким образом, НЭР был завершенным городским элементом, содержащим все виды жилья, а на периферийной части растворённый в природе. Первичная структура спирали, её высотная составляющая, с которой начинала раскручиваться «улитка», отождествлялась с ботанической завязью. Было сделано два варианта центра.

На базе исследований этого этапа в 1977 году, в издательстве «Стройиздат» была выпущена вторая книга «Будущее города». Авторы: А. Гутнов, И. Лежава.

[ilya-lezhava.livejournal.com/2303.html Иллюстрации НЭР Осака]

НЭР «Сибстрим»

В 2003 году Международным газовым союзом был организован конкурс «Город 2100» для Всемирного газового конгресса, на котором проходил смотр прогностических проектов из 8 стран мира. Для этого конгресса был создан проект «Сибстрим» — линейная система расселения России от Петербурга до Владивостока.

Авторы проекта: Лежава И. Г., Шубенков М. В. , Хазанов М. Д., Р. Мулагильдин, при участии Л. Молдавской, Д. Размахнина, социолог Г. Дюментон, эколог М. Плец, энергетик Э. Сарандский.

Основной задачей конкурса был прогноз «города будущего» на ближайшие сто лет. В процессе исследования российская группа задалась вопросом о том, что же произошло в России и СССР в течение предшествующих ста лет. В результате анализа выяснилось, одним из крупнейших событий, повлиявших на развитие государства, стало проведение Транссибирской магистрали. С появлением магистрали получили развитие целые регионы. Стало возможным появление новых городов, произошло объединение страны. Авторы прогностического проекта посчитали, что требуется продолжить такого рода начинание и совершить подобный скачок в развитии страны в ближайшие сто лет.

Илья Лежава:

Современный город, многомиллионный, вроде Москвы, в кризисе. Выхода из кризиса нет, в первую очередь, из-за транспорта. Город обречен. Мы решаем проблему радикально и утверждаем, что город XXI века в России — это линейный город. От акватории Балтийского моря до акватории Тихого океана. … Сегодня на пересечение Москвы из конца в конец уходит часа два, не меньше. При новых скоростях 600—700 км/ч (а уже сейчас существуют поезда на магнитной подушке, разгоняющиеся до 500 км/ч) через сто лет перекрывать расстояние до Владивостока мы сможем за 12 часов. Можно сесть на поезд и через два часа быть уже где-то за Уралом, а через три — на Байкале. А по дороге — города, заповедники, научные центры… Мы заявляли, что город не обязательно должен быть «блиноподобным». Может быть и линейным. Есть ёж, и есть уж. Это разные компоновки живого организма. Так же могут компоноваться города будущего.

Линейный город должен протянуться с запада на восток (продольная ось базируется на Транссибирской магистрали), и пересекаться семью подобными поперечными структурами, которые также основаны на существующих годах и трассах (пример: линия от Архангельска до Астрахани пересекает Сибстрим у Вологды). Таким образом, получается основа, некий скелет, собирающий население, трудовые ресурсы, и становится экономическим центром России. Политическим центром остаётся Москва.

Линейная структура устроена таким образом: ширина её 10−15 километров, состоит из нескольких слоёв: в середине техническая зона, где размещаются основные энергетические и транспортные артерии, производство. Далее — зона интенсивного освоения природы и места жизни человека. Затем — щадящая природу зона сельскохозяйственного использования. Далее — зона нетронутой человеком природы, которой в настоящее время требуется восстановление.

В качестве конкретного примера в проекте был исследован город Вологда, и спрогнозировано его возможное развитие в составе линейной структуры. Предназначение города — сохранять культурное наследие, аккумулировать традиции, создавать условия для размеренной, стабильной жизни, в противовес активному, меняющемуся стилю жизни на линии Сибстрим. Проектом предлагается постепенное сокращение населения Вологды (путём переселения из ветхого жилого фонда в жилые кластеры Сибстима), поэтапное выведение вредной промышленности, реконструкция исторического центра, восстановление природного комплекса, возвращение города к оптимальному историческому размеру, виду и состоянию городской среды.

Линейная система «Сибстрим» позволяет связать Европу с Азией, Японией, Дальним Востоком и США. Образ жизни внутри страны сможет стать мобильнее. Динамичный потенциал линейной стратегии развития и позитивный консерватизм традиционных центричных городских систем теперь не противоречат друг другу, а дополняют друг друга и развиваются в полной мере. Благодаря мобильности пространства, мегаструктура не только создаст новейшую транспортную и промышленную инфраструктуру, но и позволит сохранить в отдельных ячейках старый уклад. При пространственном перераспределении различных функций появится возможность реанимировать, воссоздавать исторические центры городов. Такие города, как Москва, оказавшаяся вне линейной структуры, станут экологически-чистыми культурно-исторические городами-музеями. Они станут частью единого мегаполис-государства, не теряя своей самобытности, качества и ландшафта.

Для жителей линейной системы станут доступными различные модели жизни. Пространство не будет ограничено площадью квартиры, а будет измеряться тысячами километров. В старом доме исторического центра может быть нечто, близкое человеку, в гостинице-квартире — то, что нужно на небольшой промежуток времени, а в мобильной ячейке — сиюминутные, разовые потребности.

[ilya-lezhava.livejournal.com/1824.html Иллюстрации НЭР Сибстрим]

История группы НЭР

Исторический контекст

В начале 50-х годов XX века страна СССР постепенно выбиралась из послевоенной нищеты, исчезли ночные очереди за продуктами, налаживался быт. Появились первые троллейбусы и такси. Отстраивались Сталинские высотки на месте грязных трущобных кварталов, появилась кольцевая линия метро. В 1957 году Никита Хрущёв провёл в Москве VI Всемирный фестиваль молодёжи и студентов, впервые за 30 лет в городе появились иностранцы. Заблаговременно город был благоустроен: выкрашен, заасфальтирован, к тому же были выращены тысячи голубей, взамен съеденных во время войны. На целине выращивали хлеб, он стал бесплатным в столовых. Жизнь налаживалась, и архитекторов призывали присоединиться к этому процессу.

Студенты Архитектурного института (в тот период МАИ) изучали новые города Сибири: Братск, Ангарск, Усть-Кут; трасса Тайшет—Лена (начало будущего БАМа), новый порт на реке Лене — Осетрово; самую большую в мире Братскую ГЭС. За два года до этого в советской архитектуре произошел резкий перелом. Зодчие Сталинского ампира были объявлены расхитителями народных средств. Хрущев приказал строить много, быстро и экономно. Началась эра расселения коммуналок-трущоб и строительства новых панельных жилых районов. Открылось «окно» в мир: стала поступать иностранная периодика.

Илья Лежава:

Наши педагоги, талантливые люди, чувствовавшие стилистику, активные и остроумные, пребывали в растерянности. В начале 20-х многие из них были конструктивистами и считались лидерами «международного стиля», затем некоторые завоевали высокие позиции в сталинском пролетарском классицизме. Но, увидев через раскрытое «окно», какой путь прошли их коллеги на Западе, неожиданно поняли, что им придётся догонять.

Конференция, первый проект группы

Алексей Гутнов, студент МАИ, собрал небольшую группу для исследования современной архитектуры и её возможных новых путей. К группе примкнул Илья Лежава, и была подготовлена обширная конференция, посвященная великим мастерам архитектуры, творчество которых стало теперь доступным. Фрэнк Ллойд Райт, Мис ван дер Роэ, Оскар Нимейр, проекты конкурса Дворца Наций, творчество Ле Корбюзье.

Конференция была мастерски организована Алексеем Гутновым (он имел блистательные режиссёрские способности, и даже ставил в МАИ спектакли). Директор института Иван Николаев, один из столпов конструктивизма, обратил внимание на группу Гутнова и дал понять, что можно рассчитывать на его поддержку. Вскоре группой было решено проектировать «Город будущего». Иван Николаев дал ребятам возможность показать, на что они способны без педагогов, выразил энтузиазм по поводу возрождения «духа конструктивизма» и заявил:

Мы бредили городами будущего, а вы их построите! … Это будет сенсация, как запуск спутника!

К зиме 1959 группой была сделана первая совместная работа — Город на 200 тысяч жителей. Строгая, не лишенная изящества учебная работа по освоению градостроительства. Из новаторских идей в ней был предложен район не на 7 тысяч жителей, как было установлено в те времена, а на 25 тысяч (такой планировочный элемент используется и по сей день), со зданиями на 1,5-2 тысячи человек, в память о Марсельской единице Ле Корбюзье. Дома были просты, одинаковы, реагировали только на страны света. Всё было максимально прямолинейно. Новаторской была форма подачи:

• Были применены строгие чёрно-белые чертежи, размером метр на метр, с темперно-гуашевой покраской. (До этого подрамники подыскивались или сколачивались под тот или иной чертёж, и были все разного размера, даже в дипломных проектах.)
• К проекту были сделаны макеты из плексигласа, целлулоида и жёсткого пенопласта. На выставке были выставлены фото (в размер подрамника) с этих макетов.
• Был снят фильм на 16-миллиметровой пленке о городе будущего. Режиссёр: А. Гутнов, рисунки: Илья Лежава, съемка: Андрей Бабуров, закадровый текст: А. Гутнов, А. Звездин, озвучивание: З. Харитонова, Н. Кострикин. Процесс эволюции города был показан в анимации: лес на холме, укрепленное поселение, крепостные стены с собором, небольшой многоквартирный город, и, наконец, город небоскрёбов. Затем шли натурные съемки: взлет нового по тем временам Ту-104. Фильм сопровождался закадровым текстом о жизни будущего.

Конкурентная группа

Проект и фильм вызвали бурную реакцию в МАИ. Появилась конкурентная группа и представила свой проект: ПРОСЕК — «промышленность плюс селитьба». Группа критиковала проект «Города будущего», в связи с отсутствием промышленности в городе: «Раз в основе советского государства рабочий класс, то город нельзя проектировать без промышленности». Развернулась напряжённая дискуссия. Дело осложнялось тем, что директор Николаев был промышленником, именно он рекомендовал Гутнову взять в группу Эльена Григорьева, который поначалу примкнул к Гутнову, но затем создал свою группу и проект ПРОСЕК. Возникла угроза захвата инициативы проектирования «Города будущего». Неожиданно в защиту группы Гутнова выступил Георгий Дюментон. Без одной руки, без глаза, с чёрной повязкой на лице. Он работал лаборантом на кафедре Марксистско-ленинской философии и истории (закончил МГУ, по политическим причинам не защитил кандидатскую). Он заявил, что ориентация на завод — типично капиталистическая идея и подкрепил свою мысль цитатами из Маркса и Энгельса. Началась всеобщая критика проекта ПРОСЕК.

Так группа Гутнова учла критику и продолжила свою работу, к проекту Города будущего присоединился Георгий Дюментон — социолог и философ. А группа ПРОСЕК была не сработана и прекратила существование.

Дипломный проект НЭР

Группу Гутнова выделили в специальную дипломную группу и назначили руководителями М. О. Барща, Н. Х. Полякова. Директор И. С. Николаев также был руководителем группы. Фактически руководил М. О. Барщ и его помощница Н. В. Пограницкая. Педагоги требовали классического состава диплома. Но ребята не находили ответов на многие вопросы, не только о будущей архитектурной стилистике города, но и о транспорте, социологии, промышленности, составу и форме жилых единиц. Они ездили по Москве в поисках информации в различные проектные и научные институты: жилища; градостроительства; гигиены; теории. Выясняли причины возникновения тех или иных норм. Обсуждали вопрос размера и роста нового города. После сложных подсчетов определили объём: 200 тысяч человек. Но непонятным оставался вопрос регулирования роста города. Бесконечно-растущая форма, какую позднее спроектировал Доксиадис, не может быть совершенной и выверенной. В результате, Алексей Гутнов, Илья Лежава и Георгий Дюментон поняли, что города могут не расти, а размножаться «как рыбы, как яблоки, как пароходы». Получается не привычный город, а элемент новой системы расселения. Так родилась аббревиатура: НЭР — новый элемент расселения.

Группа беспрерывно работала, приобретала знания и опыт, новое уникальное градостроительное образование. Концепция набирала силу, но до реальной защиты было далеко, а сроки приближались. Директор Николаев перенёс защиту на полгода — беспрецедентная по тем временам акция. В тот период существовало распределение, и группу могли разослать на работу по всей стране. Благодаря директору группа сохранилась, но однокурсники стали называть её «новый элемент распределения».

Было решено в дипломном проекте применить концепцию НЭР на реальной территории. В стране планировалось построить целое созвездие городов на реке Чулым. Для нового города выбрали место Критово.

Авторы проекта «НЭР Критово»

• Алексей Гутнов — идеологический лидер группы. В дипломном проекте выполнял жилищную часть. Преподаватели настаивали на реальности жилых ячеек, то есть жилье должно было быть панельным. Группа НЭР пошла на компромиссный вариант и проектировала три варианта жилой застройки, одну из них, концептуальную — Алексей Гутнов. Основным ориентиром стал Марсельский блок Ле Корбюзье. Дома НЭРа были похожи на него и на будущие «партийные» дома 70-х годов.
• Станислав Садовский — проектируя жилищную часть, альтернативный вариант, экспериментировал с объемными строительными блоками. Получались четырёх, пяти-этажное жильё.
• Андрей Звездин — проектируя жилищную часть, занимался реальным панельным жильём. Двенадцатиэтажные многоквартирные дома с элегантно вынесенными лестницами.
• Никита Кострикин — занимался генеральным планом НЭРа: концептуальной схемой и применением её на ситуации Критово.
• Леля Суханова — проектировала общественный центр района на 25 тысяч жителей.
• Зоя Харитонова — проектировали школы и детские сады.
• Наталья Гладкова — проектировала школы и детские сады.
• Андрей Бабуров — проектировал административную группу общественного центра НЭРа.
• Илья Лежава — проектировал универсальный зал общественного центра (по объёму сравнимый с Кремлёвским дворцом съездов, проектировавшимся через несколько лет). Здание представляло собой стеклянный прямоугольник (праобраз: Чикагский зал Мис ванн дер Роэ) с первым в МАИ пространственным перекрытием. Внутри размещалась четырёхэтажная бетонная полуподкова с двумя бетонными пандусами и лифтами (навеяно брутализмом Корбюзье). На ярусах располагались сиденья и фойе. Остальное пространство выгораживалось кулисами, исходя из функций показа. Партер, при размещении в нём стульев, превращался в ярусный театр. В фойе располагался японский сад, за стеклянной наружной стеной продолжавшийся на улице.
• Георгий Дюментон — в дипломную группу не входил, на защите был оппонентом, но в процессе работы был философском и социалогическим идеологом НЭРа.

Публикация в «Комсомольской правде»

В процессе работы, весной 1960-го, в помещении на Трубной появился журналист Комсомольской правды Юрий Зырчанинов. Он опросил группу НЭР и написал статью в газете, которая выходила тогда многомиллионным тиражом по всей стране. Значение подобной публикации сложно было переоценить. В то время группа НЭР могла быть сочтена антисоветчиками-диссидентами. А после публикации приобрела официальный, признанный руководством, статус. Публикацию организовал директор Иван Николаев. Поначалу ребята не поняли, и стеснялись того, как они открылись перед журналистом, и как их рассказы были интерпретированы в статье.

Илья Лежава:

Наши переживания, беды, эмоции, страхи стали общим достоянием. … Было стыдно за образ идиотов с пылающим взором. Моё вступление в группу описывалось в статье примерно так: «В тамбуре электрички Андрей Бабуров кричал издалека: „Илья! Я слышал, ты не любишь Гутнова?“ — „Город!“ — закричал Илья, пугая пассажиров.» Такой стремительный, такой громогласный и такой догадливый, мол.

Однако, к нашему удивлению, окружающие не обратили внимания на эмоции. Недоброжелатели смирились с существованием группы. … Я думаю, что рождение группы НЭР следует вести от этой публикации.

Открытие Белого зала. Выставка НЭР

Для работы над коллективным дипломом было изготовлено сто метровых (квадратных) подрамников. Каждый участник группы делал свой диплом в несколько метров и часть общей концепции. Было условлено: аскетичная черно-белая графика, отмывка. (Впоследствии, до развития компьютерных технологий, в МАРХИ применялись метровые подрамники для всех курсовых и дипломных проектов в течение многих десятилетий).

Перед защитой диплома, в условиях цейтнота в помещении на Трубной появилось множество посторонних людей, помогающих, и других, при этом сами неровцы находились в полуобморочном состоянии от усталости, была нарушена черно-белая конвенция. Проекты обретали темперную и акварельную покраску.

Защита проходила в Красном зале, выступали по одному, групповой защиты не получилось. Некоторым поставили четверки. Николаев был разочарован, но дал два месяца на доработку.

Иван Николаев был реформатором: он запустил НЭР, открыл перед студентами мир западной архитектуры и вёл строительство, изменившее облик МАИ (Московского Архитектурного института). Между полукруглыми пристройками основного корпуса был построен цокольный этаж, где разместилась библиотека, а над ней Белый зал (он вёл также и другие постройки). Открытие зала было приурочено к презентации диплома группы НЭР 1 марта 1961 года. «Это был запуск николаевского спутника».

Выставка готовилась два месяца Садовским, Гутновым и Лежавой, и заполнила весь зал. Теоретическая часть концепции НЭР была сделана практически заново. Присутствовали директора ведущих научно-исследовательских институтов, академики, звёзды архитектурного мира, преподаватели и студенты. Вёл встречу И. Николаев, докладывал А. Гутнов, остальные добавляли.

На первый взгляд реакция публики была пассивной. Затем последовала разгромная критика от нескольких директоров, затем именитый архитектор Н. Остерман выступил с заявлением: «НЭР — крупное явление в советской архитектуре. Странно, что коллеги этого не заметили», указал на масштабность теории, наличие множества новых идей, отказ от манерности в архитектуре и многое другое.

Иван Николаев считал событие своей победой, и был прав. Впоследствии оказалось, что презентация НЭР оказала сильное влияние на научные институты и общественность. Начались перспективные разработки новых жилых и градостроительных единиц, участники группы были приглашены к сотрудничеству, и чиновник, разгромивший концепцию НЭР на выставке, поручил в своём институте проектировать «Город будущего». Белый зал МАИ долгое время назывался «нэровским».

Развитие темы НЭР

После проектирования Дворца Советов Иван Николаев пригласил нэровцев работать в МАИ преподавателями. Поступили работать И. Лежава, Н. Кострикин, С. Садовский.

Алексей Гутнов предложил написать коллективную книгу о НЭРе. Книга вышла в 1966 году и стала архитектурным бестселлером, была переведена и издана во многих странах мира (Англии, Италии, Латинской Америке и др.). Текст писал Алексей Гутнов, другие участники подавали идеи, готовили иллюстрации, вычитывали и комментировали. Гутнов и Лежава сблизились и, вплоть до смерти Гутнова в 1980 г., и работали вместе над градостроительными концепциями.

Участники группы НЭР защитили кандидатские диссертации: А. Гутнов, Н. Кострикин., И. Лежава, С. Садовский, З. Харитонова.

К международной выставке Триеннале в Милане, с привлечением молодых архитекторов, студентов МАРХИ, была создана новая концепция НЭР. Уже в тот период была выявлена потребность линейной системы расселения в СССР. Архитектура нового НЭРа выполнена в стиле метаболизм. В соседнем павильоне миланского триеннале размещался проект группы Аркигрэм.

Для всемирной выставке в Осаке той же группой была выполнена новая концепция НЭР, теоретические разработки которой легли в основу книги «Будущее города».

Алексей Гутнов стал практиком градостроительства, в течение многих лет возглавлял научный отдел НИиПИ Генплана Москвы. В 1980 году — защитил докторскую диссертацию по теме «Структурно-функциональная организация и развитие градостроительных систем». Его деятельность включала проектирование градостроительных проектов, жилых и общественных комплексов, популяризацию архитектуры: написание книг по градостроительству для широкого круга читателей. А. Гутнов — автор концепции пешеходных улиц в центре Москвы. По его замыслу пешеходными улицами стали Арбат, Столешников переулок, Кузнецкий мост. В Архитектурным советом Москомархитектуры учреждена «Премия имени архитектора А. Гутнова». Идеи Гутнова до сих пор разрабатываются НИиПИ Генплана Москвы.

Зоя Харитонова — работала вместе в А. Гутновым в НИиПи Генплана Москвы. Стала Главным архитектором первого проекта благоустройства Арбата, автор проектов районов Сокольники, Гольяново и многих других. Советник Академии архитектуры и строительных наук

Многие из участников НЭРа стали практикующими архитекторами и градостроителями. Некоторые совмещают практику с преподавательской деятельностью в МАРХИ: Н. Кострикин, С. Садовский, В. Баженов, И. Бельман, Е. Русаков, И. Телятников, Н. Федяева (покойная), М. Шубенков.

И. Лежава защитил докторскую диссертацию по теме «Функция и структура формы». До настоящего времени занимается проектной, научной и педагогической деятельностью. Под его руководством группами студентов было получено более 50 премий на престижных международных конкурсах. В 1980-е в процессе руководства Лежавой И. Г. конкурсными проектами возник, получил развитие и международное признание жанр архитектурного концептуализма Бумажная архитектура. По проектам И. Лежавы построены комплексы «Неглинная плаза», офисный комплекс на Рождественке, жилые дома и посёлки. Выполнил и руководил большим количеством конкурсных проектов. В 2003 году И. Лежава, в группе авторов, продолжил развитее темы «НЭР» в проекте «Сибстрим», и развил тему проекта в градостроительной доктрине.

Выставки

• Триеннале, Милан, 1968 г.
• Всемирная выставка в Осаке, 1970 г.
• Конкурс «Город 2100», организован Международным газовым союзом, Япония, 2003 г.

Основные публикации

Книги

• Новый элемент расселения: на пути к новому городу — Стройиздат, 1966 г., Гутнов А., Лежава И., Бабуров А., Г. Дюментон, С. Садовский, З. Харитонова. Переведена на многие иностранные языки и издана в США, Италии и Великобритании и др.:
  • «The ideal Communist City», George Brazillr, New York
  • «Idee per La Citta Comunista», Il Saggiatore, Milano, 1968
• Будущее города — Стройиздат, 1977 г., Гутнов А. Э., Лежава И. Г.
• МАРХИ XX ВЕК — ИД «Салон-Пресс», 2006 г. Авторы и составители А. Некрасов, А. Щеглов. Сборник воспоминаний в пяти томах, том III, раздел: Лежава И. Г.,История группы НЭР.

Статьи

• Линейные города, Лежава И. Г. опубликовано:
  • [www.strana-oz.ru/2012/3/lineynye-goroda Отечественные записки № 3 (48) 2012 г.]
• Будущее города, Лежава И. Г., опубликовано:
  • [ilya-lezhava.livejournal.com/566.html Блог статей Лежавы И. Г.]
  • «ПРОЕКТ Россия/Project Russia», № 58 выпуск «Дома архитекторов», «Будущее города»
• Россия линейная, Лежава И. Г., журнал «Градостроительство», № 2, 2012.
• На путях к новому расселению в России при переходе к информационному обществу, основанному на сочетаниях науки и техники, Лежава И. Г., электронный журнал «AMIT», № 4, 2012.
• [www.russ.ru/Mirovaya-povestka/Linejnaya-stolica-Rossii «Линейная столица России», Лежава И. Г., Русский журнал, 26.10.2011]
• «Выбор XXI века — Линейная система расселения», Лежава И. Г. , Известия КазГАСУ, № 2 (12), 2009 г.
• New Moscow. The line and the circle, I. Lezhava, Center of Contemporary Architecture, Russia in collaboration with Mendrisio Academy Press
• Группа НЭР. Четыре проблемы архитектуры будущего, Гутнов А., Лежава И. Бабуров А., Бельман И., Лунькова И., Русаков Е., Садовский С., Скачков В., Скокан А., Телятников С., Федяева Н., Харитонова З., Дюментон Г., L’Architecture D’Aujourd’hui, № 147 (декабрь 1969 - январь 1970)

Ссылки

• [archi.ru/events/1421/galereya-vhutemas-ner-novyi-element-rasseleniya-diplomnyi-proekt-1960 ГАЛЕРЕЯ ВХУТЕМАС: НЭР. НОВЫЙ ЭЛЕМЕНТ РАССЕЛЕНИЯ. ДИПЛОМНЫЙ ПРОЕКТ 1960]
• [ttolk.ru/?p=3395 Толкователь. Какой виделась Москва будущего из 1950-60-х годов. 24.04.2011]
• [phasad.ru/z3.php phasad.ru Взгляд на будущее природы и города из прошлого и настоящего. 2011]
• [archi.ru/world/9752/stroili-gorod-sad-a-poluchilos-kak-vsegda arhi.ru Зоя Харитонова о НЭРе и Новой Москве. 10.10.2008]
• [expert.ru/russian_reporter/2008/37/gorod_buduschego expert.ru Город в 2050 году. 02.10.2008]
• [www.archipelag.ru/agenda/povestka/evolution/goroda_future/sibstrim Сибстрим. Города будущего на линии 2100, «Русский Архипелаг», ноябрь 2007 г.]
• [www.utopia.ru/item.phtml?id=30&type=graphics&sortby=view&start=0 Русская утопия. Депозитарий. НЭР]
• [spb.hse.ru/history/news/66805624.html Дарья Бочарникова о НЭРе]

Отрывок, характеризующий Новый элемент расселения

Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.


Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.
Он подозвал к себе старших генералов.
– Ma tete fut elle bonne ou mauvaise, n'a qu'a s'aider d'elle meme, [Хороша ли, плоха ли моя голова, а положиться больше не на кого,] – сказал он, вставая с лавки, и поехал в Фили, где стояли его экипажи.


В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.