Ногата (денежная единица)

Нога́та — денежная единица Древнерусского государства.

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона определял ногату, как единицу древней кунной ценности. По Смоленской грамоте 1150 года, а также по хозяйственному инвентарю, приписанному к одному из списков Русской Правды, считается равной 1 1/2 кунам или резанам; по тому же инвентарю она составляла 1/20 часть гривны кун. Так как известные нам киевские гривенки тянут 35 — 38 золотников, то средний вес ногаты определяется в 175 долей или несколько более. С тех пор о ценности этой единицы нет сведений до XIV—XV века. В памяти о том, как торговали новгородцы кунами, ногата положена равною 2 морткам = 3 четверетцам = 7 деньгам = 15 лбецам = 30 векшам; тут же на ногату причиталось 3 1/2 куны. По самым тяжелым 18-дольным новгородским деньгам ногата равнялась 126 долям; иначе — деньга весила 4 почки, почка = 4 1/2 доли; следовательно, 7 денег весили именно 126 долей. Итак, ценность ногаты понизилась против древности до 18/25. В Пскове в XV в. понижение было еще более; в 1422 г. полтине равнялись 175 ногат. Кроме Русской Правды ногата упоминается ещё во многих русских, ливонских и прусских памятниках XIII—XIV веков. Этимологию этого слова обыкновенно связывают с эстонским nahat — мех. По всей вероятности, первоначально ногата и была мехом какого-либо пушного зверя, но в XIII—XV веках ногата, несомненно, представляла ценность металлическую, серебряную. До сих пор, однако, не удалось установить даже предположительно, какой вид из числа обращавшихся в северной России иностранных монет мог носить название ногаты. Металлическую ценность можно вычислить из сопоставления её ценности с другими, упоминаемыми летописцами. В половине XIV в. в Ливонии ногата считалась равной 6 любекским пфеннигам, то есть равнялась 37-47 долям серебра 90-й пробы. В начале XV в. ценность ногаты уменьшилась более, чем втрое сравнительно с вышеприведенной.

Определение, данное в ЭСБЕ, в настоящее время считается устаревшими.

Современные источники определяют ногату, как единицу древнерусской денежной системы, опирающейся на арабское серебро. Первоначально на Руси существовала денежно-счётная единица гривна (гривна кун) равная 25 кунам, являющимися распространёнными монетами арабской чеканки. Куна имела вес (2,73 г). В начале X века, когда вес дирхема расшатывается, монета сортируется уже по двум русским денежно-весовым нормам. Помимо старой нормы куны, впервые возникает новая норма — ногата (3,41 г), равной уже 1/20 части гривны. Позже система разделяется на две, южную и северную и вес ногат, кун и других единиц изменяется.

Происхождение слова «ногата» этимологически связывают с арабским глаголом «накада», который имеет значение — сортировать деньги, отбирать хорошие экземпляры.

Источники

• Ногата // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.numizm.ru/ Словарь нумизмата. Описание монет]. — 2006—10., включающий статьи из следующих источников:

• Нумизматический словарь. / Зварич В. В. — 4-е изд. — Львов, 1980.
• Словарь нумизмата: Пер. с нем. / Фенглер Х., Гироу Г., Унгер В. — 2-е изд., перераб. и доп. — М.: Радио и связь, 1993.
• Современный экономический словарь. — 4-е изд., перераб. и доп. — М.: Инфра-М, 2005.

• Янин В. Л. Денежно-весовые системы русского средневековья. Домонгольский период. — М., 1956

Отрывок, характеризующий Ногата (денежная единица)

– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!