Ногылли

Ногылли́ (кор. 노근리, 老斤里) — деревня в Южной Корее, в уезде Йондон провинции Чхунчхон-Пукто, расположенная примерно в 255 километрах от Сеула.

Примерно в ста метрах от деревни в период с вечера 26 июля по утро 29 июля 1950 года (во время Корейской войны) было убито неизвестное количество корейских беженцев, пытавшихся спастись от наступавшей армии КНДР путём перехода в более южные районы Корейского полуострова через позиции американской армии.

25 июля в деревушке Имгери́ по указанию американских войск собрались порядка 200 беженцев из близлежащих деревень. К вечеру того же дня количество беженцев увеличилось до 500—700 человек, которых американцы переместили на 1,5 километра в свой тыл и приказали укрыться в низине у небольшого ручья. Утром 26 июля беженцы не обнаружили в окрестностях ни одного солдата, и направились на юг в сторону города Тэгу по автомобильной дороге. Примерно через 5 километров они наткнулись на американский танк, танкисты которого приказали им перейти на железнодорожные пути и двигаться по ним (железная дорога проходила параллельно автомобильной). Ещё через километр (примерно в 100 метрах от Ногылли) их встретили 7-8 пехотинцев из 7-го кавалерийского полка 1-й кавалерийской дивизии 8-й армии США, которые приступили к досмотру личных вещей беженцев, а после досмотра передали сообщение по рации и скрылись из вида, ничего беженцам не сообщив.

Через некоторое время в небе появился американский самолёт, который сбросил бомбу на беженцев. Огонь по ним открыли и занявшие позиции неподалёку американские солдаты. По свидетельствам выживших, только от воздушной атаки погибло не менее 100 человек. Основная масса беженцев спустилась по насыпи и спряталась в двойном тоннеле железнодорожной эстакады, однако, самолёт продолжал кружить над железнодорожным полотном и в течение 20 минут обстреливать тоннель. Пехотинцы же продолжали обстреливать загнанных в тоннель беженцев ещё почти трое суток — до утра 29 июля. 26 июля примерно десяти гражданским лицам удалось бежать.

Судя по зарегистрированным в органе самоуправления деревни Ногылли обращениям жителей, жертвами авианалёта и обстрела из автоматического оружия стали 248 человек, 177 из которых погибли, 51 ранен и 20 пропали без вести. Однако эти цифры расходятся с цифрами, представленными южнокорейским правительством и западными исследователями. Официальные цифры южнокорейского правительства: жертвами обстрела стали 218 человек, из них 150 были убиты, 55 ранены и 13 пропали без вести. BBC указывает цифру в 400 погибших

Предполагается, что это был не единичный случай, аналогичных случаев было около 60.

Результаты расследования Пентагоном инцидента при Ногылли были обнародованы в январе 2001-го года. Следствие признало убийства гражданских лиц при Ногылли делом рук американских солдат, но сделало заключение о том, что эти убийства явились лишь одним из присущих войне несчастных случаев.

Какой бы ни была неразбериха в то время, зафиксирован телефонный лог — «Не пропускать гражданских за линии обороны». «Чтобы ни один беженец не пересёк линию (обороны). Стрелять по всем, кто будет пытаться пересечь линии. В случаях с женщинами и детьми — поступать по своему усмотрению» — такой была передача офицера связи штаба 1-й кавалерийской дивизии. Запись зафиксирована 8-м кавалерийским полком, не находившемся в зоне деревни Ногылли.

Также были найдены документы, доказывающие, что ВВС США атаковали группы беженцев по просьбе сухопутных войск. Полковник ВВС США Тёрнер Роджерс (Turner Rodgers) сделал следующую заметку за день до событий возле Ногылли: «Сухопутные войска обратились к нам с просьбой атаковать любые группы беженцев, которые будут замечены в приближении к нашим позициям».

См. также

• Мост Ногылли

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Ногылли

– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.