Нора Галь
Поделись знанием:
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!
В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.
Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
| Нора Галь | |
 | |
| Имя при рождении: |
Элеонора Яковлевна Гальперина |
|---|---|
| Псевдонимы: |
Н. Галина, В. Гальченко, Л. Норская |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Род деятельности: | |
| Годы творчества: |
1925—1991 |
| Жанр: |
роман, повесть, рассказ, стихотворение, литературная критика, мемуары |
| [www.vavilon.ru/noragal/content.html ilon.ru/noragal/content.html] | |
| [www.lib.ru/TRANSLATORS/NORA_GAL Произведения на сайте Lib.ru] | |
Но́ра Галь (настоящее имя Элеоно́ра Я́ковлевна Гальпе́рина; 14 (27) апреля 1912 — 23 июля 1991) — переводчик английской и французской литературы на русский язык, литературный критик и теоретик перевода, редактор. Прославилась переводом «Маленького принца» Сент-Экзюпери, «Постороннего» Камю, «Убить пересмешника» Харпер Ли и произведений мировой фантастики.
Биография
Родилась в Одессе, в семье врача Якова Исааковича[1] и юриста Фредерики Александровны Гальпериных[2]. С детских лет жила в Москве. После многократных настойчивых попыток была принята в Московский педагогический институт имени В. И. Ленина[3], окончила его в 1937 году. Затем училась в аспирантуре (окончила в 1941 году), защитила диссертацию, посвящённую творчеству Артюра Рембо. Публиковала в периодике статьи о классической (Мопассан, Байрон, Мюссе) и новейшей зарубежной литературе.
Вышла замуж за литературоведа Бориса Кузьмина (погиб на фронте в 1943 году), впоследствии подготовила к печати том его избранных работ. Дочь — Эдварда Кузьмина, литературный критик и редактор, внук — литератор и активист гей-движения Дмитрий Кузьмин.
Среди друзей, учителей, учениц и коллег Норы Галь — Александр Аникст, Вера Топер, Нина Дарузес, Мария Лорие, Раиса Облонская, Морис Ваксмахер, Евгения Таратута, Абрам Штейн, Александра Раскина, Борис Володин, Лев Разгон, Мариэтта Чудакова, Тамара Казавчинская.
Умерла после тяжёлой болезни.
Деятельность
Ещё будучи школьницей, опубликовала несколько стихотворений, в студенческие годы выступила в печати как прозаик. В конце 1930-х годов много печаталась со статьями о текущей зарубежной литературе в журнале «Интернациональная литература», «Литературном обозрении», «Литературном критике» и др. В военные годы впервые попробовала себя в переводе (1942). После войны много работала как редактор переводов (произведения Жюля Ренара, Александра Дюма, Герберта Уэллса). В 1944—1945 годах преподавала зарубежную литературу в Московском полиграфическом институте. В первые послевоенные годы публиковалась как литературный критик и публицист, в 1947 г. оказалась в центре закулисного скандала, связанного с публикацией первой в СССР статьи о Джордже Оруэлле[4]. С 1948 года окончательно уходит в перевод.
На рубеже 1950-х и 1960-х переводы таких книг, как «Маленький принц» Сент-Экзюпери, рассказы Сэлинджера, повесть Харпер Ли «Убить пересмешника» выводят Нору Галь в круг ведущих мастеров художественного перевода. В последующем переводческом творчестве Норы Галь уживается тонкая психологическая проза XX века — «Посторонний» Камю, «Смерть героя» Олдингтона, романы Томаса Вулфа, Джойс Кэрол Оутс, Кэтрин Энн Портер, — с увлечением фантастикой, вылившимся в плодотворную работу над рассказами и повестями Рэя Брэдбери и Клиффорда Саймака, Азимова и Кларка, Желязны и Ле Гуин, Старджона и Шекли.
Многие переводы Норы Галь долгое время оставались «в столе» (например, «Корабль дураков» Кэтрин Энн Портер переведён в 1976, опубликован только в 1989 году), некоторые увидели свет уже после её смерти: романы Невила Шюта «Крысолов» (первый перевод сделан в 1942 году) и «На берегу».
Более 30 лет (с 1935 года) была дружна с писательницей Фридой Вигдоровой. С французским текстом «Маленького принца» Нора Галь познакомилась благодаря Вигдоровой и тут же перевела повесть для Фриды и её маленьких дочерей — Галины и Александры. Несколько статей на нравственно-педагогические темы были написаны Вигдоровой и Норой Галь в соавторстве (коллективный псевдоним — «В. Гальченко»)[5].
Слово живое и мёртвое
В 1972 году вышла в свет книга Норы Галь «Слово живое и мёртвое», обобщающая её профессиональный опыт. Основу книги составили примеры неудачных и ошибочных языковых и стилистических решений переводчиков, авторов и редакторов, сопровождаемые кратким анализом и предложениями более удачной замены. Выразительность и естественность языка, по мнению Норы Галь, являются ценностью не только для тех, кто профессионально работает со словом, но и для всякого говорящего и пишущего, — поэтому много внимания в книге уделено повседневной речи, да и адресована она далеко не только специалистам. Фрагменты книги, опубликованные в 1973 и 1975 гг. в выходившем огромным тиражом журнале «Наука и жизнь», вызвали значительный читательский резонанс[6].
При жизни автора книга «Слово живое и мёртвое» была трижды переиздана (1975, 1979, 1987). Каждое издание дорабатывалось автором, особое значение имел дополнивший четвёртое издание раздел «Поклон мастерам», посвящённый творческим находкам ряда выдающихся русских переводчиков. После смерти Норы Галь вышли ещё шесть изданий книги (2001, 2003, 2007, 2011, 2012, 2015), снабжённые различными дополнительными материалами об её жизни, творческом методе и взглядах на работу с языком.
Библиография
Переводы
С английского
- Айзек Азимов: рассказы «Мой сын — физик», «Что если…»
- Артур Конан Дойль: «История жилички под вуалью» (рассказ)
- Боуэн Р.: «Дом поодаль от дороги» (рассказ)
- Этель Лилиан Войнич: «Джек Реймонд» (роман)
- Томас Вулф: «Домой возврата нет» (роман) — Совместно с Р.Облонской
- Уаймен Гвин: «Планерята» (рассказ; перевод и публикация — 1969)
- Лестер Дель Рей: «Крылья ночи» (рассказ; перевод и публикация — 1969)
- Джеймс Блиш: «День Статистика» (рассказ)
- Генри Джеймс: «Хью Мэрроу» (рассказ; первая публикация — 1988) — этот рассказ Генри Джеймса (1843—1916) остался незаконченным и был найден только в середине 1980-х гг. Нора Галь перевела для газетной публикации его начало, обладающее относительной сюжетной завершенностью.
- Джек Лондон: рассказы «Жемчуг парлея», «Приключение в воздушном океане», «Сын Волка»; повесть «Смок и Малыш»
- Джером Д. Сэлинджер: рассказы «В лодке», «И эти губы, и глаза зелёные…»
- Дженнифер Джонстон: «Старая шутка» (роман)
- Чарльз Диккенс: «Одержимый, или Сделка с призраком» (повесть), «Очерки Боза: Наш приход» (Гл.7. Наш ближайший сосед); Картинки с натуры (Гл.15. Утренний дилижанс; Гл.18. Парламентский очерк); Рассказы (Гл.6. Чёрная вуаль)
- Доналд Стюарт: «Кондамайнский колоколец» (рассказ)
- Теодор Драйзер: «Американская трагедия» (роман; совместно с З.Вершининой), «Дженни Герхардт» (роман; совместно с М.Лорие), «Золотой мираж» (рассказ), «Очистка нефти» (очерк)
- Клиффорд Саймак: «Всякая плоть трава» (роман), рассказы «Дом обновлённых», «Разведка».
- Артур Кларк: Конец детства
- Артур Кларк: 2001: Космическая одиссея (последние страницы)
- Милдред Клингермен: «Победоносный рецепт» (рассказ)
- Джойс Кэри: «Предел» (рассказ)
- Колин Маккалоу: «Поющие в терновнике» (роман)
- Кэтрин Мэнсфилд: Путешествие (рассказ)
- Кэтрин Энн Портер: «Корабль дураков» (роман; перевод — 1976, первая публикация перевода — 1989)[7], «Тщета земная» (повесть)
- Лейнстер Мюррей: рассказы «Замочная скважина», «Этические уравнения»
- Люкас М.: «Ковчег» (рассказ)
- Декстер Мастерс: «Несчастный случай» (роман) — совместно с Н. Тренёвой
- Уильям Сомерсет Моэм: рассказы «Джейн», «Друг познаётся в беде», «На окраине империи», «Нечто человеческое», «Поэт», «Чувство приличия»
- О'Генри: рассказы «Блуждания без памяти», «Воробьи на Мэдисон-сквере», «Жертва невпопад», «Ценитель и пьеска»
- Шон О’Фаолейн: «Единственный верный друг» (рассказ)
- Ричард Олдингтон: «Смерть героя» (роман)
- Джеймс Олдридж: «Последний изгнанник» (роман) — совместно с Р.Облонской
- Джойс Кэрол Оутс: рассказы «Выздоровление», «Куда идёшь, ты где была?», «Оттепель»; роман «Сад радостей земных»
- Дэнни Плектей: рассказ «Не нашей работы»
- Пол Андерсон: рассказы «Сестра Земли», «Прогулка при Луне», «Семена»
- Джон Бойнтон Пристли: пьесы «Время и семья Конвей», «Опасный поворот»
- Роберт Шекли: рассказы «Заповедная зона», «Страж-Птица», «Доктор Вампир и его мохнатые друзья»
- Роджер Желязны: «Одержимость коллекционера» (рассказ)
- Рэй Брэдбери: рассказы «Берег на закате», «Бетономешалка», «Были они смуглые и золотоглазые», «Всё лето в один день», «Дракон», «Завтра конец света», «Запах сарсапарели», «Здравствуй и прощай», «Земляничное окошко», «И всё-таки наш…», «Икар Монгольфье Райт», «Калейдоскоп», «Конец начальной поры», «Кошки-мышки», «Лучезарный Феникс», «Машина до Килиманджаро», «На большой дороге», «О скитаньях вечных и о Земле», «Пешеход», «Погожий день», «Превращение», «Пустыня», «Ракета», «Секрет мудрости», «Убийца», «Урочный час», «Человек в картинках»
- Фрэнк Сарджессон: «Мне приснилось» (повесть)
- Роберт Силверберг: «Рукою владыки» (рассказ)
- Гаррисон Солсбери: очерки «Взбаламученные», «Предместья»
- Теодор Старджон: рассказы «Искусники планеты Ксанаду», «Ракета Мяуса»
- Сьюзен Зонтаг: рассказы «Манекен», «Малыш» (перевод — 1981, первая публикация перевода — 2012)
- Марк Твен, Уорнер Чарльз Д.: «Позолоченный век: Повесть наших дней» (роман, книга II) — обычно произведения крупной формы, переводимые несколькими переводчиками, Нора Галь подписывала как совместную работу, однако в этом случае Н. Галь потребовала, чтобы её перевод подписали отдельно, не желая работать с «непрофессиональным» Л. Хвостенко
- Уильям Тенн: «Недуг» (рассказ)
- Уайтфорд Уинн: «Путь один — в завтра» (рассказ)
- Урсула Ле Гуин: «Апрель в Париже» (рассказ, переведён в 1978)[8]
- Герберт Уэллс: «Пища богов» (роман)
- Говард Фаст: «Выводок» (рассказ)
- Фрэнсис Брет Гарт: рассказы «Горный Меркурий», «Рыжий Пёс», «Сара Уокер», «Джинни», Дынька", «Подопечные мисс Пегги», «Ребячий Пёс», «„Старуха“ Джонсона», «Чудак»
- Олдос Хаксли: «Субботний вечер» (рассказ)
- Зенна Хендерсон: «Подкомиссия» (рассказ)
- Джон Чивер: «Сент-джеймсский автобус» (рассказ)
- Шейла Дилени: «Павана для мёртвого принца» (рассказ, перевод и публикация — 1973)
- Шервуд Андерсон: «И ещё сестра — смерть» (рассказ)
- Невил Шют: романы «Крысолов», «На берегу»
- Эдгар Аллан По: рассказы «В смерти — жизнь», «Лягушонок», «Падение дома Ашеров»
- Эдвард Морган Форстер: «Возвращение из Колона» (рассказ)
- Эдмонд Гамильтон: «Гостиница вне нашего мира» (рассказ; перевод — 1966, первая публикация — 1991)
- Элизабет Джолли: «Земля Билла Спрокета» (рассказ)
С французского
- Луи Арагон: статьи «В чём вам пример сегодня подаю…», «Крестный путь Габриеля Пери», «Написано для районного партийного собрания», «Свидетель мучеников»
- Александр Арну: «Экран» (рассказ)
- Анри Барбюс: «Улюлю!…» (рассказ)
- Пьер Гаскар: «Водоём» (рассказ)
- Ален Доремье: «Пора мщения»
- Морис Женевуа: из книги «Кроткий зверинец» (Дом; Ёж; Кролик; Жираф)
- Жорж Дюамель: из книги «Притчи моего сада» (Сад Кандида; Верность себе; Правило воздержания; Техник. Философ. И пророк; Счастливые дороги; Гора и река; Планы на ещё одну жизнь); «Третья симфония» (рассказ)
- Ив Дермез: «Мальчик» (рассказ)
- Альбер Камю. «Посторонний», эссе «Лето в Алжире», «Миндальные рощи», «Между Да и Нет», «Прометей в аду»
- Жерар Клейн: «Голоса Пространства» (рассказ)
- Андре Моруа: «Машина для чтения мыслей» (фрагмент романа)
- Франсуа Нурисье: «Хозяин дома» (повесть)
- Луи Перго: «Гибельное изумление» (рассказ)
- Антуан де Сент-Экзюпери: «Маленький принц» (сказка), «Планета людей» (роман), «Письмо заложнику» (эссе), «Письмо генералу X»
- Симона Тери: «Они сражаются при Фермопилах» (борьба греческого народа за свою независимость) — совместно с Т. Кудрявцевой
- Шарль-Луи Филипп: «Жизнь» (рассказ)
- Альбер Эгпарс: «Возвращение в Шатейон» (рассказ)
- Франц Элленс: рассказы «Великаны», «Карлики», «Мир под ногами», «Состязание»
Воспоминания об Антуане де Сент-Экзюпери
- Верт, Леон: «Каким я его знал…» / «Таким я его знал»
- Деланж, Рене: Из книги «Жизнь Сент-Экзюпери»
- Дора, Дидье: «Из воспоминаний» / «Мысль и сердце в полёте»
- Лелё, Жан-Марсель: «Пилот авиагруппы 2/33»
- Пелисье, Жорж: Из книги «Пять обликов Сент-Экзюпери» / «С задания не вернулся»
- Руа, Жюль: «Возвращение к битве»
- Симона де Сент-Экзюпери: «Мой брат Антуан»
- Шассэн, Леонель-Макс: «Всеобъемлющее странствие»
- Шеврие, Пьер: «Кудесник»
Переводы, оставшиеся неопубликованными
- Роллан, Ромен: «Дневники» (тетрадь XVIII, 4.XI.-31.XII.1916 г.)
- Саган, Франсуаза: «Любите ли вы Брамса?» (повесть; Гл. IX—XVIII)
- Уилсон, Доналд: «Сага о Форсайтах» (сценарий телесериала: Серии 5 («Собственник»), 8 («Последнее лето Форсайта»), 9 («В петле»), 11 («В паутине»))
- Тейлор, Питер: «Вызов в Мемфис» (роман)
Редакторская работа
- Дюма Александр. Граф Монте-Кристо: Роман. / Пер. с французского под ред. Н.Галь и В.Топер. — М.: ГИХЛ, 1946 14.
- Ренар Жюль. Избранное: В 2 т. / Пер. Н.Жарковой и С.Парнок. — М.: ОГИЗ, 1946.
- Драйзер Теодор. СС: В 12 т. — М.: ГИХЛ, 1952. — т.5. Стоик: Роман. / Пер. М.Богословской, Т.Кудрявцевой. — Редакторы Н.Банников и Н.Галь.
- Драйзер Теодор. СС: В 12 т. — М.: ГИХЛ, 1953. — т.10. Рассказы. 15
- Уэллс Герберт. Человек-невидимка: Роман. / Перевод с английского под ред. Н.Галь. — М.: ГИХЛ, 1954.
- Рассказы американских писателей. — М.: ГИХЛ, 1954. — Редакторы Н.Галь и А.Миронова.
- Фаст Говард. Тони и Волшебная дверь: Повесть. / Пер. Н.Кулаковской и М.Тарховой под ред. Н.Галь. — М.: ДетГИЗ, 1955.
- Фаст Говард. [Сборник рассказов]. 1956. 16
- Майн Рид. СС: В 6 т. — М.: Детгиз, 1956. — т.1. Белый вождь: Роман. / Пер. Э.Березиной и Р.Облонской.
- Арагон Луи. СС: В 11 т. — т.2. Пассажиры империала. / Пер. Н.Немчиновой. 17
- Паркинсон Сирил. Закон Паркинсона. / Пер. С.Майзельс, Ю.Полякова под ред. Н.Галь. // Иностр. лит., 1959, #6.
- Моэм Уильям Сомерсет. Луна и грош: Роман. / Пер. Н.Ман. — М.: ГИХЛ, 1960.
- Голсуорси Джон. СС: В 16 т. — М.: Правда, 1962. — т.16. Сатира. Статьи. Речи. Письма.
- Новозеландские рассказы. — М.: Издательство художественной литературы, 1963. / Переводы под ред. Н.Галь.
- Сноу Чарльз П. Коридоры власти. / Пер. В.Ефановой, М.Мироновой, Р.Облонской под ред. Н.Галь. // Иностр. лит., 1966, ##11-12.
- Стивенсон Роберт Луис. СС: В 5 т. — М.: Правда, 1967. — т.4. Похищенный: Роман. / Пер. М.Кан 18; Катриона: Роман. / Пер. Н.Тренёвой и В.Хинкиса; Вечерние беседы на острове. / Пер. Т.Озерской. — Ред. Н.Галь и И.Бернштейн.
- Брэдбери Рэй. Вино из одуванчиков: Повесть, Рассказы. / Под ред. Н.Галь. — М.: Мир, 1967.
Составление сборников
- Сент-Экзюпери А. Планета людей: Сб. — М.: Мол. гвардия, 1970.
- Кузьмин Б. А. О Голдсмите, о Байроне, о Блоке… / Сост. Н. Галь, Э. Кузьмина. — М.: Худож. лит., 1977.
Проза
- Повесть о друзьях // «Молодая гвардия», 1935, № 3, с. 87-109.
Художественный перевод и культура речи
Статьи
В список не включены статьи (общим числом около 15), написанные Норой Галь для журнала «Промышленные кадры», внештатным корреспондентом которого она работала в 1930—1932 гг. Статьи публиковались под различными псевдонимами (Л. Норская, Н. Галина и др.).
- 1936 «День мёртвых» Поля Низана
- 1936 «Смерть героя» Р. Олдингтона
- 1937 «Капитанская дочка»
- 1937 Альфред де Мюссе: К 80-летию со дня смерти
- 1937 Эжен Даби. «Зелёная зона»
- 1938 «Мёртвая рука» Альберта Эгеспарса
- 1938 «На краю мола» Анри Пуадено
- 1938 Вторая книга Роже Белланже
- 1938 Франс Элленс
- 1939 «Дороги к морю» Ф. Мориака
- 1939 «Погружения» Франсуа Мориака
- 1939 «Сигнал бедствия» Роже Верселя
- 1939 Ранняя проза Мопассана
- 1939 Эльза Триоле. «Добрый вечер, Тереза»
- 1940 «Инсургент»: Роман Жюля Валлеса
- 1940 Артюр Рембо и его критики
- 1940 Тид Монье. «Хлеб бедняков»
- 1941 «Инженер» Ю. Крымова
- 1941 Образы французских патриотов
- 1941 Переход Байрона к реализму
- 1944 Романы о борьбе с фашизмом
- 1945 Как вы изучаете родной язык? // Соавтор: Фрида Вигдорова [Подп. В. Гальченко]
- 1945 Кто твой товарищ? // Соавтор: Фрида Вигдорова [Подп. В. Гальченко]
- 1945 На что обиделась Соня С.?
- 1946 «За Камой-рекою»: Спектакль Московского драматического театра // Соавтор: Фрида Вигдорова
- 1946 Е. Шварц. «Три сказки» // Соавтор: Фрида Вигдорова [Подп. В. Гальченко]
- 1946 Живое слово // Соавтор: Фрида Вигдорова
- 1946 Книги и люди: О судьбе героев «Педагогической поэмы» // Соавтор: Фрида Вигдорова
- 1946 Поговорим о скромности // Соавтор: Фрида Вигдорова
- 1946 Сердечный и умный друг // Соавтор: Фрида Вигдорова
- 1946 Школа вежливости // Соавтор: Фрида Вигдорова
- 1946 Это справедливо! // Соавтор: Фрида Вигдорова [Подп. В. Гальченко]
- 1947 В долгу перед учителем: О журнале «Советская педагогика» // Соавтор: Фрида Вигдорова [Подп. В. Гальченко]
- 1947 В канун праздника: Очерк // Соавтор: Фрида Вигдорова [Подп. В. Гальченко]
- 1947 Дорогой образ // Соавтор: Фрида Вигдорова [Подп. В. Гальченко]
- 1947 Как это случилось // Соавтор: Фрида Вигдорова [Подп. В. Гальченко]
- 1947 О культуре подлинной и мнимой
- 1947 Растленная литература (Дж. Оруэлл «Диккенс, Дали и другие»)
- 1947 Стихи для детей (А. Барто. «Качели»)
- 1947 Униженная наука (Н. Бэлчин «В маленькой лаборатории»)
- 1949 С. Георгиевская. «Бабушкино море» // Соавтор: Фрида Вигдорова [Подп. В. Гальченко]
- 1959 Чувство товарищества. («Три товарища» Э.М. Ремарка)
- 1960 Над пропастью («Над пропастью во ржи» Дж. Д. Сэлинджера)
- 1963 Антуан де Сент-Экзюпери
- 1971 La Presence de Franz Hellens en Union Sovietique [На французском языке]
- 1973 «На ножах»
- 1973 Берегись канцелярита
- 1975 И ещё о канцелярите
- 1975 Под звездой Сент-Экса / Sous l’étoile de Saint-Ex
- 1975 Продолжение следует
- 1986 100 лет изданию: в 1886 г. напечатаны были «Озарения» Артюра Рембо
- 1987 Правда и музыка слова
- 1991 Школа Кашкина
- 1997 Помню
Прочее
- 1997 О новом переводе романа Дж. Д. Сэлинджера «Catcher in the Rye» («Над пропастью во ржи») (внутренняя рецензия)
- 1997 Агата Кристи «Скорбный кипарис» (внутренняя рецензия)
- 1997 Андре Нортон «Саргассово море вселенной» (внутренняя рецензия)
- 1997 Клиффорд Саймак. Город (внутренняя рецензия)
- 1997 О переводе романа Дж. Лондона «Мартин Иден» (внутренняя рецензия)
- 1997 Рэй Брэдбери «Надвигается недоброе…» (внутренняя рецензия)
- 1997 Из переписки с издательствами
- 1997 Из переписки с читателями / Из переписки с читателями «Слова»
- 1997 Разные письма
Поэзия
- 1925 Встречай (под псевдонимом НОР-ГАЛЬ)
- 1926 Беспризорные (под псевдонимом Деткор Нор Галь)
- 1926 Весна (под псевдонимом НОРГАЛЬ)
- 1927 Зимнее (под псевдонимом Деткор НОРГАЛЬ)
- 1927 Колька (под псевдонимом Деткорка НОРГАЛЬ)
- 1933 Борис
- 1934 Майский марш
- 1934 Про Петю (Частушки)
- 1935 Восстание (Песня)
- 1997 «В саду пробегало низкое солнце…»
- 1997 «Вечером, в час встреч, кино и сказок…»
- 1997 «Живём, как жили наши предки…»
- 1997 «Как всегда, трещали трамваи…»
- 1997 «Над самой высокой крышей…»
- 1997 «С заката тучи проносились так…»
- 1997 «Среди сильных, суровых и серых…»
- 1997 «Старый мир высок и тонок…»
- 1997 «Я почему-то помню лагерь…»
- 1997 Европа
- 2003 «Все силы — слову родному…»
- 2003 «Пусть рвутся связи, меркнет свет…»
- 2003 «Уже ничего не хочется…»
- 2003 «Я знаю, будет мир опять…»
- 2007 «Опять по моим равнинам…»
Признание
- В июле 1995 года малой планете из пояса астероидов присвоено имя Норагаль[9].
- В 1997 году к 85-летию автора вышел сборник «Нора Галь: Воспоминания. Статьи. Стихи. Письма. Библиография», в который вошли статьи Дмитрия Кузьмина, Раисы Облонской, Евгении Таратуты, Юлианы Яхиной, Александры Раскиной, Бориса Володина, юношеские стихи, внутренние рецензии, переписки Норы Галь с читателями и издателями, разные письма и библиография её работ.
- В 2012 году учреждена премия в память о Норе Галь за перевод рассказа с английского языка. Задачей премии стало поддержать интерес переводчиков к малой литературной форме. Учредителями премии являются наследники Галь — её дочь литературный критик и редактор Эдварда Кузьмина, а также внук Дмитрий Кузьмин — литературовед, поэт и переводчик. 27 апреля 2012 года, к 100-летию Норы Галь, премия была впервые вручена, одним из лауреатов стал Максим Немцов. В 2013 году премии имени Норы Галь были присуждены вновь[10].
Оценки переводческой деятельности
А. С. Петриковская в обзоре переводов австралийской литературы на русский язык отмечает, что рассказ Доналда Стюарта «Кондамайнский колоколец» в переводе Норы Галь «столь же превосходен, сколь и оригинал».
Напишите отзыв о статье "Нора Галь"
Примечания
- ↑ Я. И. Гальперин провёл с 1937 года в сталинских лагерях около 12 лет. Реабилитирован в 1954 году.
- ↑ Ф. А. Гальперина (урождённая Подорольская; 1888—1951) окончила юридический факультет МГУ, работала в Наркомате финансов (впоследствии Министерстве финансов), большей частью в отделе культуры и просвещения
- ↑ Название института после реорганизаций.
- ↑ А. Блюм. [magazines.russ.ru/zvezda/2003/6/blum-pr.html Английский писатель в стране большевиков] // «Звезда», 2003, № 6.
- ↑ Список работ Норы Галь. Статьи о культуре и педагогике // Галь, Нора. Слово живое и мёртвое. — М.: Время, 2007. — С. 584-586. — 592 с. — 2000 экз. — ISBN 978-5-9691-0232-3.
- ↑ «Слово живое и мёртвое»: Разговор продолжают читатели // «Наука и жизнь», 1976, № 1, с. 118—119.
- ↑ Р. Облонская. О Норе Галь // Нора Галь: Воспоминания. Статьи. Стихи. Письма. Библиография. — М.: АРГО-РИСК, 1997.
- ↑ [www.vavilon.ru/noragal/le-guin.html Нора Галь на сайте vavilon.ru]
- ↑ Планета открыта астрономом Тамарой Смирновой, открывшей более 30 планет, в том числе Этель (названа в честь Э. Л. Войнич) и Сент-Экзюпери. Название предложено Е. А. Таратутой. См. [books.google.ru/books?id=KWrB1jPCa8AC&pg=PA345&lpg=PA345 Lutz D. Schmadel. Dictionary of minor planet names] — Springer, 2003. — P. 345.
- ↑ [ria.ru/culture/20130415/932773284.html Учредители премии Норы Галь вручили три спецприза] // РИА Новости, 15.04.2013.
Литература
- Мотылева Т. Л. Успех аспирантки Гальпериной. — Педвузовец, 1938, № 33 (15 сентября).
- Яхнина Ю. Три Камю. Мастерство перевода. — М.: Сов.п-ль, 1971. — Сб.8. — с.255-286.
- Галлай М. Памяти Норы Галь. — Знание — сила, 1991, #12, с.49.
- Разгон Л. Мы ей обязаны. — Книжное обозрение, 1991, #49 (6 декабря), с.3.
- Леонов Е. Письма сыну.- М.: АРТ; СТД РСФСР, 1992. — с.94-96.
- Памяти Норы Галь. Сент-Экзюпери А. де. Маленький принц. — М.: Высшая школа, 1992. — с.332-336.
- Боровинская Э. «Под звездой Сент-Экса». — Независимая газ., 1992, 28 апреля, с.7.
- Таратута Е. Рыцарь живого слова. — Библиография, 1992, #5-6, с.154-158.
- Кузьмин Д. Сент-Экзюпери в России. — Книжное обозрение, 1993, # 44 (5 ноября), с.8-9.
- Слово о переводчице. Маккалоу К. Поющие в терновнике. — Самара: Самарский Дом печати, 1993. — с.588-592.
- Яценко Н. И. Мой Сент-Экзюпери. — Ульяновск: Симбирская книга, 1995. — с.14-18.
- Соколов Д. Переводчице присвоили номер. Планетарный. — Общая газета, 1995, #36 (7-13 сент.), с.2.
- Зимянина Н. Нора Галь тихо сверкнет нам с небес. — Вечерний клуб, 1995, 28 сент., с.7.
- «Маленький принц заговорил по-русски…». Сент-Экзюпери А. Маленький принц. — М.: Евросистем, 1996. — 4-я ст. переплета.
- Планета НОРАГАЛЬ. — Книжное обозрение, 1997, 11 февраля. (Е.Таратута. Слово о Друге; Р.Облонская. «Ты в ответе…»; М.Ваксмахер. Дань памяти; Э.Кузьмина. Звездный каталог, или Встречи вне нашего мира).
- Благодаря ей Маленький принц заговорил по-русски. — Симбирский курьер, 1997, 24 апреля.
- Облонская Р. Под звездой «Маленького принца». −24 часа (Иерусалим), 1997, 2 мая, с.31.
- Таратута Е. Планета по имени НОРАГАЛЬ. — Спутник: Дайджест российской прессы. — 1997, май, с.50-51.
- Кузьмина Э. Фантастика Норы Галь. Голоса Пространства: Избр. фантастика в пер. Норы Галь. — М.: Новатор, 1997. — с.399-401.
Ссылки
- [www.vavilon.ru/noragal/ Мемориальный сайт Норы Галь]
- [www.lib.ru/TRANSLATORS/NORA_GAL Нора Галь] в библиотеке Максима Мошкова
- [fantlab.ru/translator87 Нора Галь] на сайте «Лаборатория Фантастики»
- [www.youtube.com/watch?v=81KxU8OVlsk&list=PLsKhu90tb3NblcKgn-Pckr_IRo9BiTk4h О Норе Галь рассказывает её дочь Эдварда Кузьмина] (видео)
Отрывок, характеризующий Нора Галь
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!
В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.
Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Категории:
- Родившиеся 27 апреля
- Родившиеся в 1912 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Одессе
- Умершие 23 июля
- Умершие в 1991 году
- Умершие в Москве
- Писатели по алфавиту
- Выпускники вузов Москвы
- Переводчики прозы и драматургии на русский язык
- Переводоведы
- Переводчики с английского языка
- Переводчики с французского языка
- Переводчики СССР
- Переводчики России
- Литераторы, известные под псевдонимами
- Мемуаристы СССР
- Мемуаристы России
- Похороненные на Донском кладбище
