Кукольный дом
| Кукольный дом | |
| Et dukkehjem | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата написания: |
1879 |
 Текст произведения в Викитеке | |
«Ку́кольный дом» (норв. Et dukkehjem) — пьеса Генрика Ибсена, написанная в 1879 году.
Центральная тема пьесы — положение женщины в обществе; современники восприняли драму как манифест феминизма. Однако проблематика «Кукольного дома» не исчерпывается «женским вопросом»: речь идет о свободе человеческой личности вообще. В пьесе компрометируется не столько «мужской мир», сколько общество 1870-х годов, его нормы и установки, мёртвые законы буржуазного мира.
В 2001 году ЮНЕСКО включило рукопись «Кукольного дома» в список «Память мира»[1].
Содержание
История создания
Пьеса задумана в 1878 году (первые наброски с заголовком «Наброски к современной трагедии» датированы 19 октября). Ибсен стремился в классической форме трагедии выразить современные проблемы. Написано же произведение в 1879 году. В основу драмы Ибсен положил реальное событие. Прототипом Норы стала норвежско-датская писательница Лаура Килер (урождённая Петерсон, 1849—1932). Под влиянием пьесы «Бранд» 19-летняя девушка написала книгу «Дочери Бранда», которая вышла в свет в 1869 году под псевдонимом. С ней познакомился Ибсен и посоветовал заняться литературой. Между ними завязалась дружба. После смерти отца Лаура с матерью переехала в Данию, где в 1873 году вышла замуж за адъюнкта Виктора Килера. Он был добрым человеком, но иногда у него случались припадки жестокости, особенно болезненно переносил он денежные проблемы. В 1876 Виктор заболел туберкулезом. Его нужно было лечить на Юге. Просьбы Лауры, чтобы он обратился к своему богатому отцу, ничего не дали. Тогда она тайно взяла ссуду в банке. За неё поручился её влиятельный богатый друг. В том же году они с мужем отправились в Швейцарию и Италию. Муж вылечился от болезни. На обратном пути в Мюнхене Килеры посетили Ибсенов. Лаура по секрету все рассказала Сюзанне, жене Ибсена. После возвращения в Данию опять нужны были деньги для переезда в другой город. Лаура снова сделала ссуду в форме векселя. За неё поручился дальний родственник, крупный коммерсант. К моменту окончания векселя Лаура была больна после родов, без денег. Родственник тоже был в сложном материальном положении и не смог выкупить вексель. Лаура в отчаянии решилась выдать поддельный вексель — но передумала и уничтожила его. Все её действия стали известны её мужу. Сначала он ей глубоко сочувствовал, но под влиянием семьи и друзей изменил своё отношение к ней и стал требовать развод, который вскоре оформили. Детей у Лауры забрали, её признали душевнобольной, лгуньей. Но прошло время, муж попросил Лауру вернуться домой. Она вернулась, снова стала его женой, с 1879 приступила к литературной деятельности и постепенно выплатила все долги. После этого у неё было две встречи с Ибсеном. Именно её жизнь стала основой для сюжета «Кукольного дома».
Персонажи
- Адвокат Торвальд Хельмер
- Нора, его жена
- Доктор Ранк
- Фру Линне
- Частный поверенный Крогстад
- Трое маленьких детей четы Хельмер
- Анна-Мария, их нянька
- Служанка в доме Хельмера
- Посыльный
Сюжет
Действие происходит в доме Хельмера перед Рождеством. Нора возвращается из города с подарками для семьи, муж упрекает её в мотовстве: он лишь недавно получил должность директора банка, и жалованье ему повысят только через три месяца, а жить в долг для него абсолютно неприемлемо. Нора, «мотовка», «птичка», «белочка», как зовёт её Торвальд, в ответ только отшучивается, она выглядит беспечной и легкомысленной.
Приезжает давняя подруга Норы фру Линне: после смерти мужа она осталась без средств к существованию и вынуждена искать работу. Нора рассказывает ей, что, когда Торвальд был болен, ей пришлось занять денег, чтоб по совету врачей отвезти его на год в Италию. Теперь она вынуждена выплачивать долг, но рассказать об этом Хельмеру не может: он думает, что деньги одолжил отец Норы. Теперь она вынуждена отказывать себе во всём и заниматься мелкой подработкой.
В это время к Хельмеру приходит Крогстад — именно у него Нора заняла деньги. Хельмер лишил Крогстада места в банке, и теперь тот просит Нору повлиять на мужа, угрожая ей разоблачением. К тому же Нора подделала подпись отца на векселе, и Крогстад знает об этом.
Нора честно пытается уговорить мужа оставить Крогстада, но тот не соглашается, к тому же на это место он уже взял фру Линне. Поняв, что ничего не вышло, Крогстад оставляет в почтовом ящике письмо для Торвальда, в котором описывает ситуацию с долгом Норы. Нора выдумывает всяческие предлоги, чтоб не пустить Торвальда к почтовому ящику.
Фру Линне, стремясь помочь Норе, отправляется к Крогстаду: оказывается, когда-то они любили друг друга, но она вышла замуж за другого, более обеспеченного. Теперь фру Линне предлагает «протянуть друг другу руки»: ей хочется жить ради кого-то. Крогстад счастлив и готов даже забрать своё письмо, но фру Линне уговаривает его не делать этого: она считает, что тайна должна раскрыться.
Торвальд и Нора возвращаются с рождественской вечеринки, и злополучное письмо наконец извлекается из ящика. Торвальд разгневан, он называет жену лицемеркой, лгуньей, преступницей, говорит, что не доверит ей воспитание детей. Тут же служанка приносит ещё одно письмо: Крогстад вернул расписку Норы. Торвальд счастлив, Нора для него снова превращается в «певунью-пташку», «голубку». Однако Нора заявляет ему, что уходит из дома: «Я была здесь твоей куколкой-женой, как дома у папы была папиной куколкой-дочкой <…> Я думаю, что прежде всего я человек, так же как и ты, или, по крайней мере, должна постараться стать человеком <…> я не могу больше удовлетворяться тем, что говорит большинство и что говорится в книгах. Мне надо самой подумать об этих вещах и попробовать разобраться в них».
Театральные постановки
В России пьеса часто ставилась и ставится под названием «Нора».
Первая постановка
Первая постановка в России:
- 8 февраля 1884 — Александринский театр, в роли Норы М. Г. Савина.
Известные постановки
- 1903 — первая постановка Мейерхольда (ставил пьесу 8 раз)
- 1923 — Театр МГСПС (ныне Театр имени Моссовета) Е. О. Любимов-Ланской, художник Н. А. Мусатов
- 1935 — Ленинградский академический театр драмы им. А. С. Пушкина, режиссёр Б. А. Бабочкин
- 1972 — Академический русский театр драмы имени Георгия Константинова
- 1997 — Белый театр (Санкт-Петербург)
- 1999, 27 апреля — Театр им. В. В. Маяковского, режиссёр Л. Е. Хейфец
- 2003 — Камерный театр (Екатеринбург)
- Архангельский театр драмы имени М. В. Ломоносова
- 2013 - "Театр на Спасской" (г. Киров), режиссёр - Борис Павлович, художник Елена Авинова
Экранизации
- 1973 — «Кукольный дом», режиссёр Джозеф Лоузи, в ролях Джейн Фонда, Эдвард Фокс, Тревор Ховард, Дэвид Уорнер, Дельфин Сейриг. Франция/Великобритания
- 1973 — «Кукольный дом», режиссёр Патрик Гарланд, в ролях Энтони Хопкинс, Клер Блум, Ральф Ричардсон, Денхолм Эллиотт. Великобритания
- 1973 — «Нора. Кукольный дом», режиссёр Арилд Бринкманн, в ролях Кнут Рисан, Лисе Фьельстад, Пер-Теодор Хауген, Бенте Бёрсюм. Норвегия[2]
В астрономии
В честь главной героини пьесы Генрика Ибсена назван астероид (783) Нора, открытый в 1914 году.
Напишите отзыв о статье "Кукольный дом"
Примечания
- ↑ [portal.unesco.org/ci/en/ev.php-URL_ID=23114&URL_DO=DO_TOPIC&URL_SECTION=201.html Henrik Ibsen: A Doll's House] (англ.). UNESCO. Проверено 19 июля 2010. [www.webcitation.org/66ZFx3Qgc Архивировано из первоисточника 31 марта 2012].
- ↑ [www.rodinakino.ru/events/filmy-po-proizvedeniyam-ibsena Фильмы по пьесам Ибсена]
Литература
- В. Адмони Генрик Ибсен и его творческий путь // Ибсен Г. Драмы. Стихотворения. — М., 1972
- Адмони В. [www.norway-live.ru/library/genrih-ibsen-ocherk-tvorchestva.html Генрик Ибсен. Очерк творчества]. 1956
Ссылки
- [az.lib.ru/i/ibsen_g/text_0040.shtml Текст пьесы]
- [bump.ru/page/adaptive/id31258/blog/3400644/ «Кукольный дом» в постановке Драматического театра В. Ф. Комиссаржевской (фото 1904 г.)]
| ||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Кукольный дом
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.
Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
