Нормандская операция

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Нормандская операция
Основной конфликт: Вторая мировая война

Войска союзников после высадки. Прибытие подкреплений на плацдарм.
Дата

6 июня — 31 августа 1944 года

Место

Нормандия, Франция

Итог

Решительная победа союзников. Открытие Второго фронта в Западной Европе.

Противники
США США

Британская империя:

Сражающаяся Франция Сражающаяся Франция
Польша
Нидерланды Нидерланды
Бельгия
Чехословакия
Греция

Третий рейх Третий рейх
Командующие
Дуайт Эйзенхауэр (верховный главнокомандующий)
Бернард Монтгомери (сухопутные войска — 21-я группа армий)
Бертрам Рамсей (флот)
Траффорд Ли-Мэллори (авиация)
Шарль де Голль
Герд фон Рундштедт (Западный фронт)
Эрвин Роммель (группа армий «B» — до 17 июля 1944)
Гюнтер фон Клюге (после 17 июля 1944)
Фридрих Долльман (7-я немецкая армия)
Силы сторон
1 452 000 (к 25 июля)[1]
2 052 299 (к 21 августа)[2]

2 876 000 к моменту завершения операции[3]

380 000 (к 23 июля)[4] — +1 000 000 (на остальной территории Франции)[3]

2200[5][уточните ссылку (уже 3944 дня)] — ~2300 танков, ~2200 самолётов[3]

Потери
250 386 общие потери,

40 000 убито,

153 475 ранено,

19 221 пропало без вести.

20 000 французских мирных жителей[3]

450 000 общие потери

240 000 убито, ранено и пропало без вести

210 000 пленных

2127 самолётов

~2200 танков[5]

Нормандская операция, или операция «Оверлорд» (от англ. overlord «повелитель, владыка») — стратегическая операция союзников по высадке войск в Нормандии (Франция), начавшаяся рано утром 6 июня 1944 года и закончившаяся 31 августа 1944 года, после чего союзники пересекли реку Сену, освободили Париж и продолжили наступление к французско-германской границе.

Операция открыла Западный (или т. н. «второй») фронт в Европе во Второй мировой войне. До сих пор является крупнейшей десантной операцией в истории — в ней приняли участие более 3 миллионов человек, которые пересекли пролив Ла-Манш из Англии в Нормандию.

Нормандская операция осуществлялась в два этапа:

  • Операция «Нептун» — кодовое имя начальной фазы операции «Оверлорд» — началась 6 июня 1944 года (дата также известна как «День Д»), закончилась 1 июля 1944 года. Её целью было завоевание плацдарма на континенте, которое продолжалось до 25 июля;
  • Операция «Кобра» — прорыв и наступление по территории Франции была осуществлена союзниками сразу после конца первой операции («Нептун»).

Совместно с этим с 15 августа до начала осени американские и французские войска успешно провели Южно-французскую операцию, в качестве дополнения к Нормандской операции. Далее, осуществив эти операции, войска союзников, наступавшие с севера и юга Франции, соединились и продолжили наступление к германской границе, освободив практически всю территорию Франции.

При планировании десантной операции командование союзников использовало опыт, полученный на Средиземноморском театре военных действий в ходе высадки в Северной Африке в ноябре 1942 года, высадки на Сицилии в июле 1943 года и высадки в Италии в сентябре 1943 года — которые до высадки в Нормандии были крупнейшими десантными операциями, также союзники учитывали опыт некоторых операций, проводимых ВМС США на Тихоокеанском театре военных действий.

Операция была крайне засекречена. Весной 1944 года в целях безопасности было даже временно прекращено транспортное сообщение с Ирландией. Все военнослужащие, получившие приказ относительно будущей операции, переводились в лагеря на базах погрузки, где они изолировались, и им было запрещено покидать базу. Операции предшествовала крупная операция по дезинформации противника о времени и месте вторжения войск союзников в 1944 году в Нормандии (операция Fortitude), в её успехе большую роль сыграл Хуан Пужоль.

Основными силами союзников, принявшими участие в операции, были армии США, Великобритании, Канады и французского движения Сопротивления. В мае и начале июня 1944 года войска союзников были сконцентрированы преимущественно в южных районах Англии возле портовых городов. Перед самой высадкой союзники перевели свои войска на военные базы, расположенные на южном побережье Англии, самой важной из которых был Портсмут. С 3 по 5 июня происходила погрузка на транспортные суда войск первого эшелона вторжения. В ночь с 5 на 6 июня десантные корабли были сосредоточены в проливе Ла-Манш перед высадкой морского десанта. Точками высадки были преимущественно пляжи Нормандии, получившие кодовые названия «Омаха», «Сорд», «Джуно», «Голд» и «Юта».

Вторжение в Нормандию началось с массированного ночного парашютного десанта и высадки на планерах, воздушными атаками и обстрелом немецких береговых позиций флотом, а рано утром 6 июня началась высадка десанта с моря. Высадка производилась несколько суток, как днём, так и в ночное время.

Битва за Нормандию продолжалась более двух месяцев и заключалась в основании, удержании и расширении береговых плацдармов силами союзников. Она закончилась освобождением Парижа и падением Фалезского котла в конце августа 1944 года.





Силы сторон

 
Нормандская операция

Побережье Северной Франции, Бельгии и Голландии обороняла немецкая группа армий «B» (командующий генерал-фельдмаршал Роммель) в составе 7-й и 15-й армий и 88-го отдельного корпуса (всего 39 дивизий). Её основные силы были сосредоточены на побережье пролива Па-де-Кале, где немецкое командование ожидало высадки противника. На побережье Сенской бухты на 100-км фронте от основания полуострова Котантен до устья р. Орн оборонялось всего 3 дивизии. Всего в Нормандии у немцев находилось около 24 000 человек (к концу июля немцы перебросили в Нормандию подкрепления, и их численность выросла до 24 000 человек), плюс ещё около 10 000 на остальной территории Франции.

Экспедиционные силы союзников (верховный главнокомандующий генерал Д. Эйзенхауэр) состояли из 21-й группы армий (1-я американская, 2-я британская, 1-я канадская армии) и 3-й американской армии — всего 39 дивизий и 12 бригад. ВМС и ВВС США и Великобритании имели абсолютное превосходство над противником (10 859 боевых самолётов против 160 у немцевК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4342 дня] и свыше 6000 боевых, транспортных и десантно-высадочных судов). Общая численность экспедиционных сил составляла свыше 2 876 000 чел. Позже это число увеличилось до 3 000 000 и продолжало увеличиваться, так как в Европу регулярно прибывали новые дивизии из США. Численность сил десанта в первом эшелоне составляла 156 000 человек и 10 000 единиц техники[6].

Союзники

Верховный главнокомандующий экспедиционными силами союзников — Дуайт Эйзенхауэр.

В Англию прибывали и другие американские части, которые позже сформировали в 3, 9 и 15-ю армии.

Также в Нормандии принимали участие в боях польские части. На кладбище в Нормандии, где покоятся останки погибших в тех сражениях, захоронено примерно 600 поляков[7].

Германия

Верховный главнокомандующий немецкими войсками на Западном фронте — генерал-фельдмаршал Герд фон Рундштедт.

В январе 1944 года была сформирована подчинявшаяся непосредственно фон Рундштедту танковая группа «Запад» (с 24 января до 5 июля 1944 года ею командовал Лео Гейр фон Швеппенбург[en], с 5 июля по 5 августа — Генрих Эбербах), преобразованная с 5 августа в 5-ю танковую армию (Генрих Эбербах, с 23 августа — Йозеф Дитрих).

План союзников

При разработке плана вторжения союзники во многом опирались на уверенности в том, что противнику неизвестны две важнейшие детали — место и время проведения операции «Оверлорд». Для обеспечения секретности и внезапности высадки была разработана и успешно проведена крупнейшая в истории дезинформационная операция (операция Fortitude). Бо́льшую часть плана высадки союзных войск продумал британский фельдмаршал Бернард Монтгомери[8].

Разрабатывая план вторжения в Западную Европу, командование союзников изучало все её атлантическое побережье. Выбор места высадки определялся по различным причинам: мощность береговых укреплений противника, расстояние от портов Великобритании, и радиус действий истребителей союзников (так как флоту союзников и десанту требовалась поддержка авиации).

Для высадки десанта наиболее подходили районы Па-де-Кале, Нормандии и Бретани, так как остальные районы — побережье Голландии, Бельгии и Бискайского залива — были слишком удалены от Великобритании и не удовлетворяли требованию снабжения морским путём. В Па-де-Кале укрепления «Атлантического Вала» были самыми мощными, так как немецкое командование считало, что это наиболее вероятное место высадки союзников, поскольку оно ближе всего к Великобритании. Командование союзников отказалось от высадки в Па-де-Кале. Бретань была менее укреплённой, хотя находилась сравнительно далеко от Англии.

Оптимальным вариантом, по-видимому, было побережье Нормандии — там укрепления были мощнее, чем в Бретани, но не столь глубоко эшелонированные, как в Па-де-Кале. Расстояние от Англии было больше, чем до Па-де-Кале, но меньше, чем до Бретани. Немаловажным фактором было и то, что Нормандия находилась в радиусе действия истребителей союзников, а расстояние от английских портов соответствовало требованиям, необходимым для снабжения войск морским транспортом. В связи с тем что в операции планировалось задействовать искусственные гавани «Малберри», на начальном этапе союзникам не требовался захват портов, вопреки мнению германского командования. Таким образом, выбор был сделан в пользу Нормандии.

Время начала операции определялось соотношением между приливом и восходом солнца. Высадка должна произойти в день при минимальном уровне прилива вскоре после восхода солнца. Это было нужно, чтобы десантные суда не сели на мель и не получили повреждений от немецких подводных заграждений в полосе прилива. Такие дни были в начале мая и в начале июня 1944 года. Вначале союзники планировали начать операцию в мае 1944 года, но из-за разработки плана высадки ещё одного десанта на полуострове Котантен (сектор «Юта») дату высадки перенесли с мая на июнь. В июне было только 3 таких дня — 5, 6 и 7 июня. Датой начала операции выбрали 5 июня. Однако из-за резкого ухудшения погоды Эйзенхауэр назначил высадку на 6 июня — именно этот день и вошёл в историю как «День Д».

После высадки десанта и укрепления его позиций войска должны были произвести прорыв на восточном фланге (в области Кана). В указанной зоне должны были сосредоточиться вражеские силы, которым предстояла бы длительная битва и удерживание со стороны канадских и британских армий. Таким образом, связав вражеские армии на востоке, Монтгомери предполагал прорыв по западному флангу американских армий под командованием генерала Омара Брэдли, которые опирались бы на Кан. Атака должна была пройти на юг до Луары, что помогло бы повернуть по широкой дуге к Сене возле Парижа за 90 дней.

Монтгомери сообщил свой план полевым генералам в марте 1944 года в Лондоне. Летом 1944 года военные действия проводились и проходили согласно этим указаниям, но благодаря прорыву и быстрому продвижению американских войск в ходе операции «Кобра» форсирование Сены началось уже к 75-му дню операции.

Высадка и создание плацдарма

12 мая 1944 года союзная авиация провела массированные бомбардировки, в результате которых было уничтожено 90 % заводов, производящих синтетическое горючее. Немецкие механизированные части испытывали острый дефицит топлива, потеряв возможность широкого манёвра.

В ночь на 6 июня союзники под прикрытием массированных ударов авиации высадили парашютный десант: северо-восточнее Кана 6-ю британскую воздушно-десантную дивизию, а севернее Карантана — две американские (82-ю и 101-ю) дивизии.

Британские десантники были первыми из войск союзников, кто ступил на землю Франции в ходе Нормандской операции — после полуночи 6 июня они высадились к северо-востоку от города Кана, захватив мост через реку Орн, чтобы противник не мог перебрасывать по нему подкрепления к побережью.

Американские десантники из 82-й и 101-й дивизий высадились на полуострове Котантен в западной части Нормандии и освободили город Сент-Мер-Эглиз, первый город во Франции, освобождённый союзниками.

Утром были высажены морские десанты. Самое ожесточённое сопротивление было на американском участке «Омаха». По плану до высадки морского десанта проводилась мощная артподготовка и бомбардировка. В секторе «Омаха» утром из-за тумана бомбардировщики и корабельная артиллерия промахнулись, и укрепления «Атлантического Вала» здесь не получили повреждений. На остальных участках высадки, где артподготовка и бомбардировка удались, немецкие укрепления и войска получили значительный урон, и там союзники встретили намного меньше сопротивления, чем на «Омахе». К исходу дня американцы потеряли на «Омахе» около 3000 солдат, в то время как на участке «Юта» было всего 197 убитых, и вскоре морской десант соединился с парашютистами 82-й и 101-й дивизий на полуострове Котантен. На остальных участках высадки союзники успешно выполнили поставленные задачи с минимальными потерями.В первом эшелоне 6 июня на побережье Франции высадились 156 000 американских, английских и канадских солдат и около 10 000 единиц различной техники.[9] К исходу 6 июня союзники захватили 3 плацдарма и высадили с моря 5 пехотных дивизий и 3 бронетанковых бригады.

К исходу 12 июня был создан плацдарм протяжённостью 80 км по фронту и 10—17 км в глубину; на нём находилось 16 дивизий союзников (12 пехотных, 2 воздушно-десантные и 2 танковые). Немецкое командование к этому времени ввело в бой до 12 дивизий (в том числе 3 танковые), ещё 3 дивизии были на подходе. Немецкие войска вводились в бой по частям и несли большие потери (к тому же надо учитывать, что немецкие дивизии по численности были меньше союзных). К концу июня союзники расширили плацдарм до 100 км по фронту и 20—40 км в глубину. На нём было сосредоточено свыше 25 дивизий (в том числе 4 танковые), которым противостояли 23 немецкие дивизии (в том числе 9 танковых). 13 июня 1944 года немцы безуспешно контратаковали в районе города Карантана, союзники отразили атаку, форсировали реку Мердер и продолжили наступление на полуостров Котантен.

18 июня войска 7-го корпуса 1-й американской армии, наступая к западному побережью полуострова Котантен, отрезали и изолировали немецкие части на полуострове. 29 июня союзники овладели глубоководным портом Шербур, и тем самым улучшили своё снабжение. До этого союзники не контролировали ни одного крупного порта, и в бухте Сены действовали «искусственные гавани» («Mulberry»), через которые происходило все снабжение войск. Они были очень уязвимы из-за неустойчивой погоды, и командование союзников понимало, что им нужен глубоководный порт. Взятие Шербура ускорило прибытие подкреплений. Пропускная способность этого порта составляла 15 000 тонн в сутки.

Снабжение войск союзников:

  • К 11 июня на плацдарм прибыли 326 547 человек, 54 186 единиц техники и 104 428 тонн материалов снабжения.
  • К 30 июня более 850 000 человек, 148 000 единиц техники, и 570 000 тонн материалов снабжения.
  • К 4 июля численность высаженных на плацдарм войск превысила 1 000 000 чел.
  • К 25 июля численность войск превысила 1 452 000 чел.

16 июля Эрвин Роммель был тяжело ранен, когда ехал в своём штабном автомобиле и попал под огонь британского истребителя. Водитель машины погиб, а Роммель получил тяжёлые ранения, и его заменил на посту командующего группой армий «B» фельдмаршал Гюнтер фон Клюге, которому пришлось также заменить смещённого главнокомандующего немецкими войсками на западе Рундштедта. Фельдмаршал Герд фон Рундштедт был смещён из-за того, что требовал от германского генерального штаба заключить перемирие с союзниками.

К 21 июля войска 1-й американской армии продвинулись в южном направлении на 10—15 км и заняли город Сен-Ло, английские и канадские войска после ожесточённых боёв овладели городом Каном. Командование союзников в это время разрабатывало план по прорыву с плацдарма, так как плацдарм, захваченный в ходе Нормандской операции к 25 июля (до 110 км по фронту и глубиной 30—50 км), был в 2 раза меньше того, который предусматривалось занять по плану операции, однако в условиях абсолютного господства в воздухе оказалось возможным сосредоточить на нём достаточные силы и средства для проведения в последующем крупной наступательной операции в Северо-Западной Франции. К 25 июля численность войск союзников уже составляла более 1 452 000 человек и продолжала непрерывно увеличиваться.

Продвижению войск сильно мешали «бокажи» — живые изгороди, посаженные местными крестьянами, которые за сотни лет превратились в непреодолимые препятствия даже для танков, и союзникам приходилось придумывать ухищрения для преодоления этих препятствий. Для этих целей союзники использовали танки M4 «Шерман», к днищу которых прикреплялись острые металлические пластины, срезавшие «бокажи». Немецкое командование рассчитывало на качественное превосходство своих тяжёлых танков «Тигр» и «Пантера» перед основным танком союзных войск M4 «Шерман». Но танки здесь уже мало что решали — все зависело от ВВС: танковые войска вермахта становились лёгкой мишенью для господствующей в воздухе авиации союзников. Подавляющая часть немецких танков была уничтожена штурмовиками союзников P-51 Mustang и P-47 Thunderbolt. Превосходство союзников в воздухе решило исход битвы за Нормандию.

В Англии размещалась 1-я группа армий союзников (командующий Дж. Паттон) — в районе города Дувра напротив Па-де-Кале, чтобы у немецкого командования создалось впечатление, что союзники собираются нанести главный удар именно там. По этой причине в Па-де-Кале находилась 15-я немецкая армия, которая ничем не смогла помочь 7-й армии, нёсшей большие потери в Нормандии. Даже через 5 недель после «Дня Д» дезинформированные немецкие генералы считали, что высадка в Нормандии является «диверсией», и всё ждали Паттона в Па-де-Кале с его «группой армий». Здесь немцы допустили непоправимую ошибку. Когда они поняли, что союзники их обманули, то было уже поздно — американцы начали наступление и прорыв с плацдарма.

Прорыв союзников

План прорыва в Нормандии — операция «Кобра» — был разработан генералом Брэдли в начале июля и 12 июля представлен вышестоящему командованию. Целью союзников был прорыв с плацдарма и выход на открытую местность, где они могут использовать своё преимущество в мобильности (на плацдарме в Нормандии их продвижение затрудняли «живые изгороди» — бокаж, фр. bocage).

Плацдармом для сосредоточения американских войск перед прорывом стали окрестности города Сен-Ло, который был освобождён 23 июля. 25 июля более 1000 американских орудий дивизионной и корпусной артиллерии обрушили на противника более 140 тысяч снарядов. Кроме массированных артиллерийских обстрелов, для прорыва американцы также использовали поддержку ВВС. Немецкие позиции 25 июля подверглись «ковровой» бомбардировке самолётами «B-17 Flying Fortress» и «B-24 Liberator». Передовые позиции немецких войск возле Сен-Ло оказались практически полностью уничтожены бомбардировкой. Образовалась брешь во фронте, и через неё 25 июля американские войска, используя своё превосходство в авиации, совершили прорыв в районе города Авранша (операция «Кобра») на фронте шириной в 7000 ярдов (6400 м). В наступлении на таком узком участке фронта американцы задействовали более 2000 единиц бронетехники и быстро прорвались через образовавшуюся в немецком фронте «стратегическую дыру», наступая из Нормандии на полуостров Бретань и в регион Страна Луары. Здесь наступающим американским войскам уже так не мешали бокажи, как это было севернее, в прибрежных районах Нормандии, и они использовали своё превосходство в мобильности на этой открытой местности.

1 августа была сформирована 12-я группа армий союзников под командованием генерала Омара Брэдли, в её состав вошли 1-я и 3-я американские армии. 3-я американская армия генерала Паттона совершила прорыв и за две недели освободила полуостров Бретань, окружила немецкие гарнизоны в портах Брест, Лориан и Сен-Назер. 3-я армия вышла к реке Луаре, достигнув города Анже, захватила мост через Луару, а затем направилась на восток, где достигла города Аргентана. Здесь немцы не могли остановить продвижение 3-й армии, поэтому они решили организовать контратаку, что также стало для них грубейшей ошибкой.

Завершение Нормандской операции

В ответ на прорыв американцев немцы попытались отрезать 3-ю армию от остальных частей союзников и перекрыть их линии снабжения, захватив Авранш. 7 августа они предприняли контрудар, известный как операция «Люттих» (нем. Lüttich), который закончился сокрушительным провалом.

Первый удар был нанесен по Мортену в районе высоты 317. Мортен был захвачен, но дальше дела у немцев пошли плохо. 1-я американская армия удачно отражала все атаки. В район боевых действий подтягивались 2-я английская и 1-я канадская армии с севера и 3-я армия Паттона с юга. Немцы предприняли несколько атак на Авранш, но так и не смогли прорвать оборону противника. 3-я армия Паттона, обойдя противника, атаковала с юга во фланг и тыл наступающих на Авранш немецкие войска в районе Аргентана — войска 15-го американского корпуса под командованием Уэйда Хэйслипа, после быстрого продвижения по региону Страна Луары, вошли в соприкосновение с противником в районе Аргентана, атаковав его с юга и юго-востока, то есть с тыла. Далее к 15-му корпусу присоединились другие американские части, наступавшие с юга. Атака американских войск с юга поставила немецкую 7-ю и 5-ю танковую армии под реальную угрозу окружения, и вся система немецкой обороны Нормандии развалилась. Брэдли заявил: «Такая возможность открывается командиру раз в столетие. Мы собираемся уничтожить вражескую армию и дойти до самой германской границы»[10].

На западе возле города Мортена немецкие атаки удерживали части 1-й американской армии. С севера наступали англо-канадские войска под командованием Монтгомери. Немецкие 7-я и 5-я танковая армии к 15 августа попали в окружение, в так называемый «Фалезский котёл». Немцы смогли выйти из «котла», но ценой больших потерь: всего за 5 дней с 15 по 20 августа немцы потеряли целых 6 дивизий. Отступающие немецкие войска подвергались постоянным налётам авиации союзников и артиллерийским обстрелам.

Тем временем у немцев в августе снова произошла смена командования на Западном фронте. Фельдмаршал фон Клюге, который участвовал в заговоре против Гитлера, покончил жизнь самоубийством 18 августа. Его заменил фельдмаршал Вальтер Модель, но поражение немецких войск уже было неизбежным.

Высадка союзников на юге Франции 15 августа 1944 года ещё больше ослабила позиции немцев — там продвижение американских и французских войск было ещё более быстрым и успешным, чем на севере Франции.

Союзники прорвались на восток, форсировали Сену, и 25 августа при поддержке французских партизан освободили Париж. Немцы стали отступать к «Линии Зигфрида», а союзники продолжили их преследование. На этом Нормандская операция завершилась.

Последствия

Наступление союзников в Нормандии в августе 1944 года вызвало крушение всего германского Западного фронта, и немецкие войска смогли восстановить новую линию фронта только в сентябре 1944 года на западной границе Германии, с помощью «Линии Зигфрида».

12-я группа армий союзников, наступая из Нормандии на восток, соединились с наступающей с юга Франции 6-й группой армий союзников в районе Дижона 12 сентября. Части 1-й немецкой армии, которые не успели отступить, оказались отрезанными и изолированными в юго-западной части Франции между рекой Луарой и Пиренеями и на побережье Бискайского залива. Позже эта территория будет очищена американской 94-й дивизией и французскими войсками.

В период между 17-м и 25-м сентября 1944 года союзники пытались обойти «Линию Зигфрида» с севера и захватить голландские порты, чтобы решить проблему со снабжением, а затем вторгнуться в промышленные районы Германии. Добившись этих целей, союзники планировали закончить войну к Рождеству. Для осуществления этих планов была разработана операция «Маркет гарден», в ходе которой главная цель не была достигнута, но 21-я группа армий освободила южную часть Голландии и обезопасила доступ к бельгийскому порту Антверпен, который был важен для снабжения войск союзников.

19 сентября американские войска, разгромив немецкий гарнизон, взяли порт Брест на полуострове Бретань. Немецкие гарнизоны в портах Лориан и Сен-Назер оставались окружёнными и изолированными от внешнего мира и сдались союзникам в конце войны. Все остальные немецкие гарнизоны на побережье Франции и Бельгии были изолированы и разгромлены союзниками. Это привело к полному распаду германского Атлантического вала.

Союзники в течение осени 1944 года вышли к западной границе Германии по всей её протяжённости, а в некоторых местах даже пересекли её. В частности, американские войска прорвали «Линию Зигфрида» возле города Ахена на участке длиной около 65 км в период между 2-м и 21-м октября. В ноябре 1944 года американские и французские войска начали наступление на северо-востоке Франции, через Вогезские горы, и освободили большую часть Эльзаса и Лотарингии, и вышли к Верхнему Рейну в Эльзасе. Таким образом, вермахт потерял практически все свои позиции в Западной Европе.

Наступление союзников было временно приостановлено из-за нехватки снабжения, которое они наладили к началу зимы, — и наступление было продолжено после разгрома немецких войск в Арденнской операции в декабре 1944 — январе 1945, и последующих Эльзасско-Лотарингской, Кольмарской и Маас-Рейнской операциях.

Мемориалы

Галерея

Интересные факты

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
  • После успешной высадки адъютант Эйзенхауэра нашёл в его кармане заготовленный текст обращения на случай поражения: «Наша высадка в районе Шербур — Гавр не привела к удержанию плацдарма, и я отвёл войска. Мое решение атаковать в это время и в этом месте было основано на той информации, которой я располагал. Войска, авиация и флот сделали всё, что могли сделать храбрость и верность долгу. Если кто-то виновен в неудаче этой попытки, то это только я»[11].
  • Адольф Гитлер отказал в просьбе руководству Вермахта о перенацеливании крылатых ракет Фау-1 и баллистических ракет Фау-2 с Лондона на портовые города восточного побережья Англии - места сосредоточения десантных сил союзников антигитлеровской коалиции. Мотивом такого решения было убеждение фюрера немецкого Третьего рейха, что ракетный обстрел столицы Великобритании более эффективен в военно-политическом плане, так как может привести к деморализации населения, нарушению работы промышленности и, следовательно, принудит британское руководство к сепаратным переговорам с Германией с целью заключения мира и выводу Великобритании из войныК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3172 дня].
  • В первой волне воздушного десанта, успешно приземлившегося в тылу противника, десантники для взаимного опознавания и сбора использовали детские игрушки — ручные трещотки и свисткиК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3172 дня].

См. также

В искусстве

Фильмы

Музыка

  • Песня "Prima Victoria" группы Sabaton

Напишите отзыв о статье "Нормандская операция"

Примечания

  1. Zetterling, p. 32: «On 25 July there were 812,000 US soldiers and 640,000 British in Normandy».
  2. Zetterling, p. 341: «By 21 August, the Allies had landed 2,052,299 men in Normandy».
  3. 1 2 3 4 Wilmot, p. 434.
  4. Zetterling, p. 32: «When Operation Cobra was launched, the Germans had brought to Normandy about 410,000 men in divisions and non-divisional combat units. If this is multiplied by 1.19 we arrive at approximately 490,000 soldiers. However, until 23 July, casualties amounted to 116,863, while only 10,078 replacements had arrived».
  5. 1 2 Shulman, p. 192.
  6. [news.bbc.co.uk/2/hi/8074625.stm Би-би-си: «D-day: основные сведения»]
  7. [echo.msk.ru/programs/victory/626273-echo/ Радиостанция «Эхо Москвы» / Цена Победы / 12.10.2009: Алексей Исаев, историк]
  8. [oldgazette.ru/britsouz/26011947/26011947-2.djvu Отрывок из доклада Монтгомери о Нормандском сражении]. Заметка в газете «Британский союзник» от 26 января 1947 года.
  9. Юферев Сергей. [topwar.ru/3709-omaxa-bich.html Омаха-бич] (16 марта 2011).
  10. Брэдли О. Н. Записки солдата. — М.: ИИЛ, 1957.
  11. Cornelius Ryan. The Longest Day.

Ссылки

  • [waralbum.ru/category/war/west/invasion_of_normandy/ Фронтовые фотографии Нормандской операции]
  • [www.normandy-1944.com/ Normandy 1944 Research Community] (недоступная ссылка — историякопия)

Литература

  • Роберт Белицки. Нормандия, 1944. Перевод с польского. — М.: АСТ, 2002. — ISBN 5-17-014476-8.
  • Chester Wilmot. The Struggle for Europe. — Wordsworth Editions, 1997. — 766 p.
  • Niklas Zetterling. Normandy 1944: German military organization, combat power and organizational effectiveness. — 2000. — ISBN 0-921991-56-8.
  • Марк Зальцберг kontinentusa.com/d-day-k-semidesyatiletiyu-pobedy-v-normandii/


 
Западноевропейский театр военных действий Второй мировой войны
Саар «Странная война» Дания-Норвегия Франция Британия Сен-Назер Дьепп Нормандия Южная Франция Линия Зигфрида Арденны Эльзас-Лотарингия Колмар Маас-Рейн Центральная Европа

Отрывок, характеризующий Нормандская операция

Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.


Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.
– Это Машины божьи люди, – сказал князь Андрей. – Они приняли нас за отца. А это единственно, в чем она не повинуется ему: он велит гонять этих странников, а она принимает их.
– Да что такое божьи люди? – спросил Пьер.
Князь Андрей не успел отвечать ему. Слуги вышли навстречу, и он расспрашивал о том, где был старый князь и скоро ли ждут его.
Старый князь был еще в городе, и его ждали каждую минуту.
Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]
– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.

Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.