Нормандское завоевание Южной Италии

Нормандское завоевание Южной Италии началось в конце XI, и продолжалось большую часть XII века. Оно проводилось множеством нормандских авантюристов, захватывавших земли в своих личных целях. Позже все эти территории были объединены в Сицилийское королевство, включавшее в себя не только Сицилию, но и почти всю южную треть Апеннинского полуострова, а также Мальту и часть Северной Африки.

Первоначально мигрировавшие нормандцы поступали наёмниками на службу византийцам и лангобардам. Но со временем они стали создавать свои личные, независимые владения в этих землях.

В отличие от нормандского завоевания Англии, которое произошло в результате одной решающей битвы, завоевание Южной Италии происходило несколько десятилетий и во многих сражениях. На отвоёванных у греков и арабов землях активно селились выходцы из материковых Италии и Франции. Новая волна романоязычной колонизации привела к вытеснению греческого и арабского языков и замене иx на развившийся здесь сицилийский язык.

Первые нормандцы в Италии

В 999 году нормандские паломники, возвращавшиеся от Гроба Господня в Иерусалиме, высадились в Салерно, где были гостеприимно встречены князем Гвемаром III. В это время из Африки на город напали сарацины, потребовавшие дани. Хотя Гвемар начал собирать средства для выплаты дани, нормандцы начали упрекать лангобардов в трусости и сразу же напали на осаждающих. Сарацины бежали, и благодарный Гвемар умолял нормандцев остаться. Они отказались, но пообещали привезти его богатые дары своим соотечественникам в Нормандии и рассказать им о вознаграждении, предложенном князем каждому нормандцу, который поступит на военную службу в Салерно.

Другое раннее упоминание о прибытии нормандцев в Италию относится к 1016 году. Нормандские паломники встретились с Мелусом в Монте-Гаргано, который убедил их присоединиться к нему во время нападении на Апулию, принадлежавшую Византии.

Лангобардское восстание

В 1017 году в Бари против византийцев вспыхнуло восстание лангобардов, во главе которого стоял Мелус, использовавший недавно прибывшую группу нормандцев. Византийский император направил на помощь отряд элитной варяжской гвардии. В 1018 году противники столкнулись у реки Офанто, вблизи места битвы при Каннах, в которой Ганнибал разгромил римлян в 216 году до н. э. Византийцы одержали победу.

Стоит отметить, что в 1019 году византийский гарнизон в Трое состоял из норманнских наёмников.

Графства Мельфи и Аверса

В 1030 году герцог Неаполитанский Сергий IV пожаловал предводителю нормандцев Райнульфу руку своей сестры и графство Аверса (1030 год). Аверса стала первым нормандским государством в Южной Италии.

Вскоре нормандцы во главе с Вильгельмом Железная Рука отвоевали у византийцев Мельфи и сделали столицей герцогства Апулия.

Завоевание Сицилии

См. также: История ислама в Южной Италии, Сицилийский эмират

В июне 1059 года папа римский Николай II даровал нормандскому рыцарю Роберту Гвискару титул герцога Сицилии, а Роберт принёс папе вассальную присягу за остров. С этого момента Гвискар считал себя законным повелителем Сицилии и только искал повода начать её завоевание.

Противостоявший нормандцам Сицилийский эмират в этот момент фактически распался на три государства. Северо-западной частью острова (с Палермо, Трапани и Мацарой) управлял Абдулла Ибн Хаукаль; юго-восточную (с Катанией и Сиракузами) — контролировал Ибн ат-Тимнах, центр острова со столицей в Энне находился под властью Ибн аль-Хавас. Все три эмира находились в состоянии перманентного конфликта друг с другом и отказывались признавать власть кайруанских Зиридов. Кроме того, православные греки составляли большинство в восточных и влиятельное меньшинство в западных областях Сицилии, что позволяло нормандцам надеяться на поддержку на самом острове.

В феврале 1061 года арабский эмир Катании и Сиракуз Ибн ат-Тимнах, потерпев сокрушительное поражение от своего соседа, правителя Энны, прибыл в Милето с просьбой о помощи. За это эмир соглашался признать Гвискара верховным правителем Сицилии.

Повод для войны был получен, но в силу постоянной занятости Роберта на континенте, завоевание Сицилии было осуществлено, в основном, его младшим братом Рожером.

Нормандцы вторглись на Сицилию в мае 1061 года и атаковали Мессину, взяв её без боя. Затем Роберт, Роже и пришедший им на помощь Ибн ат-Тимнах двинулись в центральную часть острова, где взяли ряд городов. Вскоре в Апулии возникли проблемы и Роберт спешно вернулся на материк. Перед отъездом он построил крепость Сан-Марко-д'Алунцио — первый нормандский замок на Сицилии.

Вскоре после этого нормандцы разгромили арабов битвах при Энне (1061), Черами (1064) и Мисилмери (1068), а в 1072 году Рожер взял Палермо.

После падения Палермо нормандцы ещё восемнадцать лет покоряли остров, и в 1090 году Ното, последний свободный город Сицилии, добровольно перешёл под власть Рожера.

В 1091 году нормандцы, под предводительством Рожера I, отвоевали у мусульман Мальту.

Завоевание Салерно

После 1058 года Салерно осталось единственным независимым лангобардским княжеством в Южной Италии. Территория княжества существенно уменьшилась в ходе постоянных конфликтов с нормандцами, но Роберт Гвискар предпочёл в этот момент заключить союз с Салерно. Предположительно в 1058—1059 годах он, объявив свой предыдущий брак недействительным из-за близкого кровного родства, женился на Сишельгаите, сестре салернского князя Гизульфа II. Ради союза с Салерно Роберт даже заставил своего брата Вильгельма из Принчипате вернуть княжеству захваченным им города в Калабрии.

Политический союз с Салерно оказался непрочным и недолговечным. Гизульф II тайно от Роберта поддерживал мятежных баронов Апулии, заключил с Григорием VII альянс против нормандцев, а также пытался подчинить себе Амальфи, жители которого согласились отдаться под покровительство Гвискара.

Летом 1076 года Роберт Гвискар осадил город Салерно. Князь Гизульф II, предвидя нападение, заставил горожан запасти провизию на два года, но вскоре после начала осады реквизировал запасы своих подданных, а затем продавал продукты по баснословным ценам. Измученные голодом и тиранией князя, жители Салерно сами открыли ворота города Гвискару 13 декабря 1076 года. Гизульф II со своими братьями и немногочисленными приверженцами укрылся в городской цитадели, но в мае 1077 года был вынужден капитулировать.

Роберт Гвискар присоединил Салерно к своим владениям, хотя и позволил Гизульфу II с братьями покинуть город. Капитуляция Гизульфа сопровождалась анекдотической историей в духе Гвискара. Роберт потребовал от сдавшегося князя отдать салернскую реликвию — зуб евангелиста Матфея, покровителя города. Гизульф попытался обмануть победителя, отослав к нему обычный, совершенно не священный зуб. Находившийся при Роберте священник разоблачил обман и герцог Апулии в своём письме поставил Гизульфа перед выбором: лишиться всех своих зубов или отдать реликвию. Гизульф смирился, отдал реликвию и только после этого ему позволили удалиться из Салерно.

Салерно стал столицей герцогства Апулии и по указанию Роберта здесь началось строительство грандиозного собора в честь евангелиста Матфея. Салерно продолжал играть роль второй, континентальной столицы и в Сицилийском королевстве.

Византийско-нормандские войны

К 1057 году под властью Византии оставалась значительная часть Калабрии и ряд городов на побережье Апулии. Вытеснение византийцев из Италии заняло ещё тринадцать лет и завершилось 16 апреля 1071 года взятием последнего оплота Византии в Италии, города Бари.

Покорение Калабрии

Нормандцы воевали в Калабрии ещё с 1044 года. Население Калабрии было преимущественно греческим по языку и вероисповеданию и враждебно относилось к завоевателям. Ещё при жизни старших братьев Дрого и Хэмфри Роберт был наместником в Калабрии, занимаясь попутно грабежом местного населения.

К моменту воцарения Роберта в руках византийцев оставались города Кариати, Россано, Джераче и Реджо. Кариати был взят в 1057 году, Россано и Джераче в 1059 году. Поскольку внимание Роберта постоянно отвлекалось мятежами в Апулии, важнейшую роль в покорении Калабрии сыграл его младший брат Рожер. В результате Гвискар был вынужден разделить завоёванные земли Калабрии между собою и братом, хотя искусственно созданная при разделе чересполосица препятствовала образованию Рожером цельного домена.

Последним оплотом Византии в Калабрии остался город Реджо. При осаде его зимой 1059—1060 годов Рожер первым из нормандцев применил осадные машины. Роберт, воевавший в это время с византийцами в Апулии, прибыл к Реджо только весной 1060 года. В результате длительной осады гарнизон Реджо капитулировал и торжествующий Роберт позволил греческим воинам свободно отплыть в Константинополь. Летом 1060 года Калабрия полностью перешла в руки нормандцев.

Покорение Апулии

Война с Византией в Апулии продолжалась с переменным успехом. Ещё в 1055 году Хэмфри и Роберт завоевали полуостров Салентина. В 1057 году пост катапана покинул Аргир, ведший бескомпромиссную борьбу с нормандцами с момента перехода на сторону Византии в 1042 году. После отставки Аргира византийцы удерживали лишь несколько городов на побережье. В 1060 году новый император Константин X, пока Роберт завершал завоевание Калабрии, направил в Италию армию, сумевшую вернуть под контроль Византии большую часть Апулии и даже осадить нормандскую столицу Мельфи. В первые шесть месяцев 1061 года Роберт Гвискар и спешно призванный из Калабрии Рожер смогли снять осаду с Мельфи и вновь взять Бриндизи и Орию. В 1064—1068 годах против Роберта выступили недовольные вассалы, возглавляемые его племянниками — сыновьями Хэмфри Отвиля. Соединившись с мятежниками, византийцы вновь заняли Бриндизи, Орию и Таранто.

Обстановка в Апулии резко изменилась в 1068 году: наступление турок-сельджуков в Малой Азии заставило императора Романа IV оставить Италию на произвол судьбы. В течение первых месяцев 1068 года Роберт без труда занял все остававшиеся в руках византийцев и мятежников города. В июне 1068 года Роберт Гвискар взял последнюю крепость мятежников, Монтепелозо. Византийская армия заперлась в Бари.

Взятие Бари

Осада Робертом Гвискаром города Бари продолжалась в течение почти трёх лет — с 5 августа 1068 года по 16 апреля 1071 года. Для блокады города со стороны моря нормандцы впервые за время своих войн в Южной Италии использовали флот: нормандские корабли, соединённые железной цепью, полностью блокировали порт Бари. Городскому военачальнику удалось в начале осады вырваться из Бари, чтобы просить помощи в Константинополе.

В начале 1069 года византийский флот под командование катапана Стефана Патерана попытался прорвать нормандскую блокаду, но нормандцы потопили большинство вражеских кораблей и только часть греческих судов всё же пробилась в Бари, доставив продовольствие и оружие. Стефан Патеран успешно оборонял Бари в течение 1069—1070 годов. В начале 1071 года Патеран смог выбраться из осаждённого города и вновь отправиться в Константинополь за помощью. По просьбе Патерана император Роман IV отправил флот к Бари. Роберт Гвискар, в свою очередь, вызвал из Сицилии своего брата Рожера, прибывшего во главе большой флотилии. Нормандцам удалось разбить византийцев в морской битве в виду города и ни одному греческому кораблю на этот раз не удалось прорваться в город. Потеряв надежду на помощь из Византии, жители Бари открыли ворота нормандцам. 16 апреля 1071 года Роберт Гвискар и его брат Рожер Сицилийский торжественно вступили в Бари. Этот день стал последним днём византийского присутствия в Южной Италии.

Завоевания Неаполя

В результате умелого лавирования неаполитанские герцоги дольше всех своих соседей сохраняли свою независимость от нормандцев. Лишь в 1137 году Сергий VII признал своим сюзереном Рожера II и в качестве его вассала принял участие в битве при Риньяно против Райнульфа Алифанского, в которой и погиб 30 октября 1137 года. После гибели герцога в Неаполе было установлено республиканское правление, но уже в 1139 году неаполитанцы признали власть Рожера II. Титул герцога Неаполя Рожер II пожаловал своему сыну Альфонсо, но последний правил Неаполем лишь как королевский вассал. После смерти Альфонсо в 1144 году Неаполь окончательно перешёл под прямое управление короны.

Создание Сицилийского королевства

В 1127 умер герцог Апулии нормандского происхождения Вильгельм II, и Апулия и Сицилия объединились под властью его кузена, графа Сицилии Рожера II. Рожер поддержал антипапу Анаклета II и был коронован последним как король Сицилии на Рождество 1130.

См. также

• Нормандцы
• Роберт Гвискар
• Рожер I (граф Сицилии)
• Сицилийское королевство
• Нормандское завоевание Англии

Литература

• Норвич Дж. [ulfdalir.ru/literature/881 Нормандцы в Сицилии. Второе нормандское завоевание. 1016—1130] / Перевод с английского Л. А. Игоревского. — М.: ЗАО Центрполиграф, 2005. — 367 с. — 5 000 экз. — ISBN 5-9524-1751-5.
• [www.leeds.ac.uk/history/weblearning/MedievalHistoryTextCentre/medievalTexts.htm Leeds University Medieval History Texts Centre], with primary sources available in translation under the heading «The Norman Kingdom of Sicily»
• Gaufredo Malaterra. [www.thelatinlibrary.com/malaterra.html De rebus gestis Rogerii Calabriae et Siciliae comitis et Roberti Guiscardi ducis fratris eius at The Latin Library].
• William of Apulia. [www.thelatinlibrary.com/williamapulia.html Gesta Roberti Wiscardi] at The Latin Library.
• Lupus Protospatarius Barensis. [www.thelatinlibrary.com/protospatarius.shtml Rerum in regno Neapolitano gestarum breve chronicon, ab anno sal. 860 vsque ad 1102] at The Latin Library.
• Bachrach, Bernard S. [links.jstor.org/sici?sici=0040-165X%28198507%2926%3A3%3C505%3AOTOOWT%3E2.0.CO%3B2-Q «On the Origins of William the Conqueror’s Horse Transports.»] Technology and Culture. — 1985.
• Chalandon, Ferdinand. Histoire de la domination normande en Italie et en Sicilie. — Paris, 1907.
• Loud, Graham Alexander. How 'Norman' was the Norman Conquest of Southern Italy? — Nottingham Medieval Studies, 1981.
• Loud, Graham Alexander. Continuity and change in Norman Italy: the Campania during the eleventh and twelfth centuries. — Journal of Medieval History..
• Loud, Graham Alexander. .. [links.jstor.org/sici?sici=0013-8266%28199909%29114%3A458%3C815%3ACWAPIT%3E2.0.CO%3B2-P «Coinage, Wealth and Plunder in the Age of Robert Guiscard.»] English Historical Review, Vol. 114, No. 458. (Sep., 1999), pp. 815—843.
• France, John. The Occasion of the Coming of the Normans to Italy. — Journal of Medieval History, 1991.
• Gay, Jules. L’Italie méridionale et l’empire Byzantin: Livre II. — Burt Franklin: New York, 1904.
• Gravett, Christopher, and Nicolle, David. The Normans: Warrior Knights and their Castles. — Osprey Publishing: Oxford, 2006.
• Houben, Hubert (translated by Graham A. Loud and Diane Milburn). Roger II of Sicily: Ruler between East and West. — Cambridge University Press, 2002.
• Jamison, Evelyn. The Norman Administration of Apulia and Capua, more especially under Roger II and William I. Papers of the British School at Rome. — 1917.
• Joranson, Einar. [links.jstor.org/sici?sici=0038-7134%28194807%2923%3A3%3C353%3ATIOTCO%3E2.0.CO%3B2-N The Inception of the Career of the Normans in Italy: Legend and History.].
• Matthew, Donald. The Norman Kingdom of Sicily. — Cambridge University Press, 1992.
• Norwich, John Julius. The Normans in the South 1016—1130. — London: Longman, 1967.
• Norwich, John Julius. The Kingdom in the Sun 1130—1194. — London: Longman, 1970.
• Skinner, Patricia. Family Power in Southern Italy: The Duchy of Gaeta and its Neighbours, 850—1139. — Cambridge University Press, 1995.

Отрывок, характеризующий Нормандское завоевание Южной Италии

Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»