Норов, Авраам Сергеевич

Авраам Сергеевич Норов<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Министр народного просвещения Российской империи
7 (19) апреля 1853 — 23 марта (4 апреля) 1858
Предшественник:	Князь Платон Александрович Ширинский-Шихматов
Преемник:	Евграф Петрович Ковалевский
Рождение:	22 октября (2 ноября) 1795(1795-11-02) село Ключи, Балашовский уезд, Саратовская губерния
Смерть:	23 января (4 февраля) 1869(1869-02-04) (73 года) Санкт-Петербург
Отец:	Сергей Александрович Норов
Мать:	Татьяна Михайловна Кошелева
Супруга:	Варвара Егоровна Панина
Учёное звание:	академик СПбАН
Деятельность:	путешественник, писатель, переводчик
Военная служба
Годы службы:	1812—1823
Принадлежность:	Российская империя Российская империя
Род войск:	артиллерия
Звание:	полковник
Сражения:	Бородинская битва
Автограф:
Награды:

Авраа́м Серге́евич Но́ров (22 октября (2 ноября) 1795 — 23 января (4 февраля) 1869) — российский государственный деятель, учёный, путешественник и писатель. Действительный тайный советник. Брат декабриста В. С. Норова и поэта А. С. Норова.

Биография

Родился в селе Ключи Балашовского уезда Саратовской губернии в дворянской семье Норовых. Отец — отставной майор, саратовский губернский предводитель дворянства Сергей Александрович Норов (1762—1849); мать — Татьяна Михайловна Кошелева (1769—1838), внучка генерала Р. М. Кошелева.

Получал домашнее образование, а с 1807 года учился в Благородном пансионе при Московском университете, который не закончил; 10 марта 1810 года, сдав экзамены на звание юнкера, Норов был определён в лейб-гвардии артиллерийскую бригаду; 30 июня 1811 года он был произведён в портупей-юнкера, а 25 декабря 1811 года — в прапорщики.

С первых дней участвовал в Отечественной войне 1812 года в составе 1-й Западной армии. В Бородинском сражении прапорщик 2-й лёгкой роты гвардии артиллерии Норов, командуя полубатареей из двух пушек, защищавших Семёновские (Багратионовы) флеши, был тяжело ранен в правую ногу (ему ядром оторвало ступню). Ногу пришлось ампутировать по колено (впоследствии арабы прозвали его «отец деревяшки»). Несмотря на инвалидность, А. С. Норов оставил военную службу только в 1823 году, уже в чине полковника.

Перейдя на гражданскую службу, он занимал разнообразные должности по различным ведомствам. С 1827 года Норов служил в Министерстве внутренних дел. В 1830 году он занял место правителя дел и члена Комиссии принятия прошений на Высочайшее имя. В 1849 году был назначен сенатором и помощником главного попечителя Человеколюбивого общества; в 1850 году — товарищем министра народного просвещения.

С 7 (19) апреля 1853 по 23 марта (4 апреля) 1858) года Норов был министром народного просвещения. При нём возросло количество студентов в вузах, была расширена программа преподавания по древним языкам, восстановлена практика командирования молодых учёных за границу (по избранию университетов). Авраам Сергеевич предпринимал попытки смягчения цензуры. Так, например, он ходатайствовал о дозволении придать огласке в печати обсуждение проекта судебных реформ, чему весьма противился министр юстиции граф В. Н. Панин. С 11 апреля 1854 года — член Государственного совета. В 1856 году А. С. Норов возродил идею создания университета в Сибири, однако этот вопрос по ряду причин не был решён положительно. В 1856 году Норов получил чин действительного тайного советника.

В 1840 году А. С. Норов стал членом Российской академии, а в 1851 году за литературные и научные заслуги был избран действительным членом Императорской Санкт-Петербургской Академии Наук по отделению русского языка и словесности. В том же году Норова избрали председателем Археографической комиссии. Он также являлся членом Русского географического и многих других отечественных и зарубежных научных собраний и обществ.

По свидетельству П. П. Семёнова, после своих путешествий Норов проживал в родовом имении, которое находилось в селе Нижний Якимец Раненбургского уезда Рязанской губернии (ныне Новодеревенского района Рязанской области).

В 1866 году на пожертвования А. С. Норова была перестроена и заново освящена во имя Воскресения Христова церковь в Свято-Троицкой Сергиевой Приморской пустыни (не сохранилась).

Авраам Сергеевич Норов умер 23 января 1869 года, был похоронен в Голицынской церкви во имя архистратига Михаила в Сергиевой Приморской пустыни в Санкт-Петербурге.

Творческая деятельность и путешествия

Все свободное время Норов отдавал литературе и истории, влечение к которым он испытывал с самого детства. Он много писал в стихах и в прозе. Ещё в 1816 году были опубликованы его первые переводы из Вергилия и Горация, а позднее переводы из классической итальянской поэзии: Ф. Петрарка, Л. Ариосто, Т. Тассо. К числу его высших достижений относят полный перевод Анакреона. Авраам Норов был полиглот, он владел английским, французским, немецким, испанским, итальянским, который знал до тонкостей, включая, например, сицилийский диалект, некоторыми славянскими (чешским и лужицким), латынью, древнегреческим, арабским, а также классическими и древнееврейским языками. Норов был первым русским учёным, умевшим читать иероглифическую письменность.

Авраам Норов был страстным библиофилом. Его книжное и рукописное собрание, состоявшее из 16 тысяч экземпляров, являлось одним из лучших в России. Оно включало в себя памятники XV—XIX веков, в том числе 155 инкунабул: редчайшее издание «Естественной истории» Плиния, первое иллюстрированное издание «Божественной комедии», подборку первых и прижизненных изданий Дж. Бруно и Т. Кампанеллы и множество других раритетов. В библиотеке Норова были книги по археологии, философии, русской, всеобщей и церковной истории, лингвистике, математике, астрономии, греческие, византийские рукописи, автографы выдающихся русских и иностранных учёных, а также государственных деятелей.

А. С. Норов был вхож в литературные салоны Москвы и Санкт-Петербурга. Он не принадлежал ни к какой литературной партии и печатался в журналах и альманахах противоборствующих направлений, в частности, в «Полярной звезде», «Сыне Отечества», «Русском инвалиде» и других периодических изданиях. Был дружен с ведущими литераторами: В. А. Жуковским, О. М. Сомовым, И. И. Дмитриевым, П. А. Вяземским, О. И. Сенковским, близок с А. И. Кошелевым и другими.

В 1818 году Авраам Сергеевич был принят в Вольное общество любителей словесности, наук и художеств, а в 1819 году — в Общество любителей российской словесности. На заседаниях Вольного общества он познакомился с А. С. Пушкиным, общение с которым продолжалось в течение всей жизни последнего. Александр Сергеевич, во время работы над «Историей Пугачёва» пользовавшийся библиотекой Норова для исторических изысканий, был явно расположен к нему, обращаясь в письмах на «ты» и со словами «любезный полковник», «учёнейший собеседник», «честный человек, отличающийся благородством и душевной теплотой». На смерть Пушкина Авраам Сергеевич откликнулся стихотворением «Памяти Пушкина» («Погас луч неба, светлый гений», 1837).

В 1821—1822 годах Норов совершил первое заграничное путешествие, посетив Германию, Францию, Италию и Сицилию. О путевых впечатлениях он рассказал в ряде очерков и стихотворений («Поездка в Овернью», «Литературный вечер в Риме», «Остров Нордерней. Послание к Д. П. Глебову» и других), которые были напечатаны в различных русских периодических изданиях. Его первой книгой стало «Путешествие по Сицилии в 1822 году». В 1827 году А. С. Норов, будучи чиновником особых поручений при Министерстве внутренних дел, был прикомандировали к адмиралу Д. Н. Сенявину, с которым он совершил два заграничных плавания, в частности, участвовал в проведении русских судов до Портсмута и обратно. В результате в «Литературной газете» Дельвига-Пушкина в 1830 году появился очерк Авраама Сергеевича «Прогулка в окрестностях Лондона» с указанием: «Виндзор, августа 20, 1827».

8 августа 1834 года А. С. Норов увольняется в отпуск и отправляется как паломник-исследователь в путешествие на Святую землю «для поклонения Гробу Господню». Он побывал в Палестине, Малой Азии и Иерусалиме. При изучении и описании Палестины и окружающих её стран Авраам Сергеевич руководствовался, с одной стороны, текстом Библии, с другой, принимал во внимание открытия историков и филологов-ориенталистов. Он старался избегать описаний тех мест, о которых уже имелись сведения других путешественников. Авраам Сергеевич одним из первых россиян совершил путешествие по Египту и Нубии, на парусном судне он проплыл весь Нил и исследовал Северный Судан. Учёный собрал ценный материал по географии, экономике и культуре населяющих эти страны народов. Результатом этого путешествия, длившегося с 1834 по 1836 год, стали книги «Путешествие по Святой Земле в 1835 году» (1838) и «Путешествие по Египту и Нубии в 1834—1835 гг.» (1840). Таким образом, А. С. Норов по праву может считаться зачинателем русской библейской археологии.

Благодаря А. Норову коллекция Эрмитажа пополнилась бесценной статуей Мут-Сохмет (XV век до нашей эры). Порфировое изваяние, полузасыпанное песком, Авраам Сергеевич обнаружил в Карнаке среди развалин небольшого храма и выкупил его у местных властей.

Описания всех путешествий А. С. Норова были собраны в 5 томов и изданы в 1854 году в Санкт-Петербурге.

В 1861 году Норов предпринял второе путешествие на Святую землю, которое он описал в книге «Иерусалим и Синай. Записки второго путешествия на Восток», вышедшей в свет в 1879 году, уже после смерти автора, под редакцией В. Н. Хитрово. Норов иллюстрировал свои дневники рисунками. Так, например, во время второго путешествия на Святую землю, находясь в Александрии, он копировал в катакомбах фрески подземной христианской церкви.

Материалы, собранные А. С. Норовым, до сих пор сохраняют свою ценность, поскольку многие памятники из тех, что он видел, на сегодняшний день утрачены.

Последним печатным изданием А. С. Норова были замечания по поводу романа Л. Н. Толстого «Война и мир».

Масонство

Авраам Сергеевич вступил в петербургскую масонскую ложу «Северные друзья» в 1816 году. 10 февраля 1819 года присоединился к ложе «Три добродетели» (Петербург). Возведён в степень подмастерья 6 сентября 1819 года. 8 сентября 1819 года перешёл в ложу «Елизаветы к добродетели» (Петербург), где и был возведён через некоторое время в степень мастера-масона. С начала 1820-х отсутствовал на собраниях лож, так как в 1821—1822 совершил путешествие по Западной Европе, посетив Германию, Францию, Италию.

Семья

Жена — Варвара Егоровна Панина (7 июля 1814 — 21 апреля 1860) — дочь капитан-лейтенанта флота Е. А. Панина. У Норовых было трое детей, однако они умерли в младенчестве: Сергей (1837—1840), Георгий (1839—1841), Татьяна (1841—1841).

Память

Фамилия А. С. Норова указана в списке Министров просвещения на памятной доске, установленной на фасаде здания бывшего министерства Просвещения в Санкт-Петербурге (улица Зодчего Росси, 1/3).

Награды

• Орден Святого Владимира 2-й степени
• Орден Святого Владимира 4-й степени с бантом — за Бородино
• Орден Святого Александра Невского
• Орден Белого орла
• Орден Святой Анны 1-й степени
• Орден Святого Станислава 1-й степени
• греческий Орден Спасителя 1-й степени
• Золотая медаль в память освобождения помещичьих крестьян
• Знак отличия за 35 лет безупречной службы

Сочинения

• [dlib.rsl.ru/loader/view/01003505444?get=pdf Путешествие по Сицилии в 1822 году. Ч. 1—2.] / [Соч.] А. Норова. — СПб., 1828.
• «Забуду ли тебя, счастливый край Тавриды…» // Одесский альманах на 1831 г. Одесса, 1831. С. 192.
• Путешествие по Святой земле в 1835 году. — СПб., 1838.
• [www.egyptology.ru/history.htm#Travellers Путешествие по Египту и Нубии в 1834—1835 гг.] — СПб., 1840.
• [runivers.ru/lib/detail.php?ID=60684 Путешествие к семи церквам, упоминаемым в Апокалипсисе.] — СПб., 1847.
• [dlib.rsl.ru/loader/view/01004861161?get=pdf Исследования об Атлантиде.] — СПб., 1854.
• Защита Синайской рукописи Библии от нападений отца Архимандрита Порфирия Успенского. — СПб., 1863.
• Путешествие игумена Даниила по Святой земле, в начале XII века (1113—1115) / Публ. и комм. А. С. Норова. СПб.: тип. Академии наук, 1864. 193 с.
• Война и мир (1805—1812). С исторической точки зрения и по воспоминаниям современника. По поводу сочинения графа Л. Н. Толстого «Война и мир» / из «Военного сборника» № 11. — СПб., 1868.
• [dlib.rsl.ru/loader/view/01003591364?get=pdf Иерусалим и Синай: Зап. второго путешествия на Восток] / [Соч.] А. С. Норова. Под ред. В. Н. Хитрово. — СПб.: Н. П. Поливанов, А. А. Ильин и К°, 1878. 171 с.
• Норов А. С. Путешествие по Египту и Нубии в 1834—1835 гг. / Под ред. В. В. Солкина. М.: Кучково поле, 2012. 316 с.
• Норов А. С. Путешествие к семи церквам, упоминаемым в Апокалипсисе. М.: Индрик, 2005. 327 с.

Литература

• [vivaldi.nlr.ru/ab000000524/view#page=55 Норов Авраам Сергеевич] // Список гражданским чинам первых III-х классов. Исправлен по 1-е октября 1868 г.. — СПб.: Типография Правительствующего сената, 1868. — С. 33—34.
• Михельсон М. И. Мои воспоминания о А. С. Норове // Русская старина. СПб., 1898. № 5. С. 289—300.
• Никитенко А. В. Авраам Сергеевич Норов. Биографический очерк, читанный в торжественном собрании Императорской Академии наук 29-го декабря, ординарным академиком А. В. Никитенко. СПб.: тип. Акад. наук, 1870. 39 с.
• Разумовский Ф. Последние дни жизни и кончина А. С. Норова. СПб.: тип. Эд. Праца, 1870. 16 с.
• Чернышевский Н. Г. Путешествия А. С. Норова // Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в 15 т. М., 1949. Т. 2. С. 517—543.
• Гуминский В. М. [palomnic.org/xm/history/puteshestvie_1835/guminski/ Норов на Святой земле] / предисловие к книге А. С. Норова Путешествий по Египту и Нубии в 1834—1835 гг.
• Норов, Авраам Сергеевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Редакционная статья. А. С. Норов (по поводу 25-летия смерти) // Всемирная иллюстрация : журнал. — 1894. — Т. 51, № 1304. — С. 75, 78.
• Очерки истории Саратовского Поволжья. Т. 1: С древнейших времён до отмены крепостного права / под ред. И. В. Пороха. — Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, ИИЦ АО «Заволжье», 1993. — С. 226—227.
• Архангельская Т. Н. А. С. Норов — оппонент Л. Н. Толстого // Отечественная война 1812 г. Источники. Памятники. Проблемы. Сборник статей. М., 2001.С. 3-19.
• Буров А. А. А. С. Норов и урегулирование конфликта с Иерусалимским Патриархатом (1865—1868 гг.) // Великий князь Константин Николаевич и Русский Иерусалим: к 150-летию основания. Материалы конференции. М.: Индрик, 2012. С. 89 — 102.
• Буров А. А. «Христианская любовь не даст семенам раздора возрасти». Письмо А. С. Норова к патриарху Иерусалимскому Кириллу II. Середина 1860-х гг. // Исторический архив. М., 2012. № 2. С. 181−184.
• Косяков Г. В. Мирообразы лирики А. С. Норова // Научно-технические ведомости Санкт-Петербургского политехнического университета. СПб., 2011. Т.1. № 118. С. 302—306.
• Кудрявцев И. М. Рукописное собрание А. С. Норова // Записки отдела рукописей Государственной библиотеки им. В. И. Ленина. Вып. 18. М., 1956. С. 48 — 63.
• Чехов А. П. Авраам Сергеевич Норов // Исторический вестник. СПб., 1895. Т. 61. № 8. С. 385—391.
• Чистикова Е. А. Государственная и общественная деятельность А. С. Норова: Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. СПб., 2016. 25 с.

Ссылки

• [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=98542 А. С. Норов] на сайте [www.biografija.ru/ Биография.ру]
• [feb-web.ru/feb/pushkin/chr-abc/chr/chr-2972.htm Норов Авраам Сергеевич] в сборнике Черейского «Пушкин и его окружение»
• [www.poesis.ru/poeti-poezia/norov/biograph.htm А. С. Норов] на сайте [www.poesis.ru/ Поэзия Московского университета от Ломоносова до…]
• [ru.rodovid.org/wk/Запись:266771 Норов, Авраам Сергеевич] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
• [www.krotov.info/acts/19/1850/18570122.html Письмо святителя Иннокентия (Вениаминова) министру народного просвещения Российской империи А. С. Норову] на сайте Якова Кротова
• [www.al-nevsk.info/excpeople.htm?id=4_63 Норов Авраам Сергеевич] на [www.al-nevsk.info/ неофициальном сайте Новодеревенского района]
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-51554.ln-ru Профиль Авраама Сергеевича Норова] на официальном сайте РАН

Отрывок, характеризующий Норов, Авраам Сергеевич

В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
Налево внизу, в тумане, слышалась перестрелка между невидными войсками. Там, казалось князю Андрею, сосредоточится сражение, там встретится препятствие, и «туда то я буду послан, – думал он, – с бригадой или дивизией, и там то с знаменем в руке я пойду вперед и сломлю всё, что будет предо мной».
Князь Андрей не мог равнодушно смотреть на знамена проходивших батальонов. Глядя на знамя, ему всё думалось: может быть, это то самое знамя, с которым мне придется итти впереди войск.
Ночной туман к утру оставил на высотах только иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно белым морем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что нибудь задержало ее.
– Да скажите же, наконец, чтобы строились в батальонные колонны и шли в обход деревни, – сердито сказал Кутузов подъехавшему генералу. – Как же вы не поймете, ваше превосходительство, милостивый государь, что растянуться по этому дефилею улицы деревни нельзя, когда мы идем против неприятеля.
– Я предполагал построиться за деревней, ваше высокопревосходительство, – отвечал генерал.
Кутузов желчно засмеялся.
– Хороши вы будете, развертывая фронт в виду неприятеля, очень хороши.
– Неприятель еще далеко, ваше высокопревосходительство. По диспозиции…
– Диспозиция! – желчно вскрикнул Кутузов, – а это вам кто сказал?… Извольте делать, что вам приказывают.
– Слушаю с.
– Mon cher, – сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, – le vieux est d'une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильно не в духе.]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он обратился к Болконскому:
– Allez voir, mon cher, si la troisieme division a depasse le village. Dites lui de s'arreter et d'attendre mes ordres. [Ступайте, мой милый, посмотрите, прошла ли через деревню третья дивизия. Велите ей остановиться и ждать моего приказа.]
Только что князь Андрей отъехал, он остановил его.
– Et demandez lui, si les tirailleurs sont postes, – прибавил он. – Ce qu'ils font, ce qu'ils font! [И спросите, размещены ли стрелки. – Что они делают, что они делают!] – проговорил он про себя, все не отвечая австрийцу.
Князь Андрей поскакал исполнять поручение.
Обогнав всё шедшие впереди батальоны, он остановил 3 ю дивизию и убедился, что, действительно, впереди наших колонн не было стрелковой цепи. Полковой командир бывшего впереди полка был очень удивлен переданным ему от главнокомандующего приказанием рассыпать стрелков. Полковой командир стоял тут в полной уверенности, что впереди его есть еще войска, и что неприятель не может быть ближе 10 ти верст. Действительно, впереди ничего не было видно, кроме пустынной местности, склоняющейся вперед и застланной густым туманом. Приказав от имени главнокомандующего исполнить упущенное, князь Андрей поскакал назад. Кутузов стоял всё на том же месте и, старчески опустившись на седле своим тучным телом, тяжело зевал, закрывши глаза. Войска уже не двигались, а стояли ружья к ноге.
– Хорошо, хорошо, – сказал он князю Андрею и обратился к генералу, который с часами в руках говорил, что пора бы двигаться, так как все колонны с левого фланга уже спустились.
– Еще успеем, ваше превосходительство, – сквозь зевоту проговорил Кутузов. – Успеем! – повторил он.
В это время позади Кутузова послышались вдали звуки здоровающихся полков, и голоса эти стали быстро приближаться по всему протяжению растянувшейся линии наступавших русских колонн. Видно было, что тот, с кем здоровались, ехал скоро. Когда закричали солдаты того полка, перед которым стоял Кутузов, он отъехал несколько в сторону и сморщившись оглянулся. По дороге из Працена скакал как бы эскадрон разноцветных всадников. Два из них крупным галопом скакали рядом впереди остальных. Один был в черном мундире с белым султаном на рыжей энглизированной лошади, другой в белом мундире на вороной лошади. Это были два императора со свитой. Кутузов, с аффектацией служаки, находящегося во фронте, скомандовал «смирно» стоявшим войскам и, салютуя, подъехал к императору. Вся его фигура и манера вдруг изменились. Он принял вид подначальственного, нерассуждающего человека. Он с аффектацией почтительности, которая, очевидно, неприятно поразила императора Александра, подъехал и салютовал ему.
Неприятное впечатление, только как остатки тумана на ясном небе, пробежало по молодому и счастливому лицу императора и исчезло. Он был, после нездоровья, несколько худее в этот день, чем на ольмюцком поле, где его в первый раз за границей видел Болконский; но то же обворожительное соединение величавости и кротости было в его прекрасных, серых глазах, и на тонких губах та же возможность разнообразных выражений и преобладающее выражение благодушной, невинной молодости.
На ольмюцком смотру он был величавее, здесь он был веселее и энергичнее. Он несколько разрумянился, прогалопировав эти три версты, и, остановив лошадь, отдохновенно вздохнул и оглянулся на такие же молодые, такие же оживленные, как и его, лица своей свиты. Чарторижский и Новосильцев, и князь Болконский, и Строганов, и другие, все богато одетые, веселые, молодые люди, на прекрасных, выхоленных, свежих, только что слегка вспотевших лошадях, переговариваясь и улыбаясь, остановились позади государя. Император Франц, румяный длиннолицый молодой человек, чрезвычайно прямо сидел на красивом вороном жеребце и озабоченно и неторопливо оглядывался вокруг себя. Он подозвал одного из своих белых адъютантов и спросил что то. «Верно, в котором часу они выехали», подумал князь Андрей, наблюдая своего старого знакомого, с улыбкой, которую он не мог удержать, вспоминая свою аудиенцию. В свите императоров были отобранные молодцы ординарцы, русские и австрийские, гвардейских и армейских полков. Между ними велись берейторами в расшитых попонах красивые запасные царские лошади.
Как будто через растворенное окно вдруг пахнуло свежим полевым воздухом в душную комнату, так пахнуло на невеселый Кутузовский штаб молодостью, энергией и уверенностью в успехе от этой прискакавшей блестящей молодежи.
– Что ж вы не начинаете, Михаил Ларионович? – поспешно обратился император Александр к Кутузову, в то же время учтиво взглянув на императора Франца.
– Я поджидаю, ваше величество, – отвечал Кутузов, почтительно наклоняясь вперед.
Император пригнул ухо, слегка нахмурясь и показывая, что он не расслышал.
– Поджидаю, ваше величество, – повторил Кутузов (князь Андрей заметил, что у Кутузова неестественно дрогнула верхняя губа, в то время как он говорил это поджидаю ). – Не все колонны еще собрались, ваше величество.
Государь расслышал, но ответ этот, видимо, не понравился ему; он пожал сутуловатыми плечами, взглянул на Новосильцева, стоявшего подле, как будто взглядом этим жалуясь на Кутузова.
– Ведь мы не на Царицыном лугу, Михаил Ларионович, где не начинают парада, пока не придут все полки, – сказал государь, снова взглянув в глаза императору Францу, как бы приглашая его, если не принять участие, то прислушаться к тому, что он говорит; но император Франц, продолжая оглядываться, не слушал.
– Потому и не начинаю, государь, – сказал звучным голосом Кутузов, как бы предупреждая возможность не быть расслышанным, и в лице его еще раз что то дрогнуло. – Потому и не начинаю, государь, что мы не на параде и не на Царицыном лугу, – выговорил он ясно и отчетливо.
В свите государя на всех лицах, мгновенно переглянувшихся друг с другом, выразился ропот и упрек. «Как он ни стар, он не должен бы, никак не должен бы говорить этак», выразили эти лица.
Государь пристально и внимательно посмотрел в глаза Кутузову, ожидая, не скажет ли он еще чего. Но Кутузов, с своей стороны, почтительно нагнув голову, тоже, казалось, ожидал. Молчание продолжалось около минуты.
– Впрочем, если прикажете, ваше величество, – сказал Кутузов, поднимая голову и снова изменяя тон на прежний тон тупого, нерассуждающего, но повинующегося генерала.
Он тронул лошадь и, подозвав к себе начальника колонны Милорадовича, передал ему приказание к наступлению.
Войско опять зашевелилось, и два батальона Новгородского полка и батальон Апшеронского полка тронулись вперед мимо государя.
В то время как проходил этот Апшеронский батальон, румяный Милорадович, без шинели, в мундире и орденах и со шляпой с огромным султаном, надетой набекрень и с поля, марш марш выскакал вперед и, молодецки салютуя, осадил лошадь перед государем.
– С Богом, генерал, – сказал ему государь.
– Ma foi, sire, nous ferons ce que qui sera dans notre possibilite, sire, [Право, ваше величество, мы сделаем, что будет нам возможно сделать, ваше величество,] – отвечал он весело, тем не менее вызывая насмешливую улыбку у господ свиты государя своим дурным французским выговором.
Милорадович круто повернул свою лошадь и стал несколько позади государя. Апшеронцы, возбуждаемые присутствием государя, молодецким, бойким шагом отбивая ногу, проходили мимо императоров и их свиты.
– Ребята! – крикнул громким, самоуверенным и веселым голосом Милорадович, видимо, до такой степени возбужденный звуками стрельбы, ожиданием сражения и видом молодцов апшеронцев, еще своих суворовских товарищей, бойко проходивших мимо императоров, что забыл о присутствии государя. – Ребята, вам не первую деревню брать! – крикнул он.
– Рады стараться! – прокричали солдаты.
Лошадь государя шарахнулась от неожиданного крика. Лошадь эта, носившая государя еще на смотрах в России, здесь, на Аустерлицком поле, несла своего седока, выдерживая его рассеянные удары левой ногой, настораживала уши от звуков выстрелов, точно так же, как она делала это на Марсовом поле, не понимая значения ни этих слышавшихся выстрелов, ни соседства вороного жеребца императора Франца, ни всего того, что говорил, думал, чувствовал в этот день тот, кто ехал на ней.
Государь с улыбкой обратился к одному из своих приближенных, указывая на молодцов апшеронцев, и что то сказал ему.


Кутузов, сопутствуемый своими адъютантами, поехал шагом за карабинерами.
Проехав с полверсты в хвосте колонны, он остановился у одинокого заброшенного дома (вероятно, бывшего трактира) подле разветвления двух дорог. Обе дороги спускались под гору, и по обеим шли войска.
Туман начинал расходиться, и неопределенно, верстах в двух расстояния, виднелись уже неприятельские войска на противоположных возвышенностях. Налево внизу стрельба становилась слышнее. Кутузов остановился, разговаривая с австрийским генералом. Князь Андрей, стоя несколько позади, вглядывался в них и, желая попросить зрительную трубу у адъютанта, обратился к нему.
– Посмотрите, посмотрите, – говорил этот адъютант, глядя не на дальнее войско, а вниз по горе перед собой. – Это французы!
Два генерала и адъютанты стали хвататься за трубу, вырывая ее один у другого. Все лица вдруг изменились, и на всех выразился ужас. Французов предполагали за две версты от нас, а они явились вдруг, неожиданно перед нами.
– Это неприятель?… Нет!… Да, смотрите, он… наверное… Что ж это? – послышались голоса.
Князь Андрей простым глазом увидал внизу направо поднимавшуюся навстречу апшеронцам густую колонну французов, не дальше пятисот шагов от того места, где стоял Кутузов.
«Вот она, наступила решительная минута! Дошло до меня дело», подумал князь Андрей, и ударив лошадь, подъехал к Кутузову. «Надо остановить апшеронцев, – закричал он, – ваше высокопревосходительство!» Но в тот же миг всё застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос в двух шагах от князя Андрея закричал: «ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был команда. По этому голосу всё бросилось бежать.
Смешанные, всё увеличивающиеся толпы бежали назад к тому месту, где пять минут тому назад войска проходили мимо императоров. Не только трудно было остановить эту толпу, но невозможно было самим не податься назад вместе с толпой.
Болконский только старался не отставать от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что делалось перед ним. Несвицкий с озлобленным видом, красный и на себя не похожий, кричал Кутузову, что ежели он не уедет сейчас, он будет взят в плен наверное. Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.
– Вы ранены? – спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
– Раны не здесь, а вот где! – сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих. – Остановите их! – крикнул он и в то же время, вероятно убедясь, что невозможно было их остановить, ударил лошадь и поехал вправо.
Вновь нахлынувшая толпа бегущих захватила его с собой и повлекла назад.
Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: «Пошел! что замешкался?» Кто тут же, оборачиваясь, стрелял в воздух; кто бил лошадь, на которой ехал сам Кутузов. С величайшим усилием выбравшись из потока толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. Выбравшись из толпы бегущих, князь Андрей, стараясь не отставать от Кутузова, увидал на спуске горы, в дыму, еще стрелявшую русскую батарею и подбегающих к ней французов. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед на помощь батарее, ни назад по одному направлению с бегущими. Генерал верхом отделился от этой пехоты и подъехал к Кутузову. Из свиты Кутузова осталось только четыре человека. Все были бледны и молча переглядывались.
– Остановите этих мерзавцев! – задыхаясь, проговорил Кутузов полковому командиру, указывая на бегущих; но в то же мгновение, как будто в наказание за эти слова, как рой птичек, со свистом пролетели пули по полку и свите Кутузова.
Французы атаковали батарею и, увидав Кутузова, выстрелили по нем. С этим залпом полковой командир схватился за ногу; упало несколько солдат, и подпрапорщик, стоявший с знаменем, выпустил его из рук; знамя зашаталось и упало, задержавшись на ружьях соседних солдат.
Солдаты без команды стали стрелять.
– Ооох! – с выражением отчаяния промычал Кутузов и оглянулся. – Болконский, – прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. – Болконский, – прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, – что ж это?