Носители

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Носители
Carriers
Жанр

драма
триллер
фильм ужасов

Режиссёр

Алекс Пастор
Давид Пастор

Продюсер

Рэй Анджелич
Энтони Брегман
Роберт Вело

Автор
сценария

Алекс Пастор
Давид Пастор

В главных
ролях

Лу Тэйлор Пуччи
Крис Пайн
Пайпер Перабо
Эмили ВанКамп

Оператор

Бенуа Деби

Композитор

Питер Нэшел

Кинокомпания

Paramount Vantage
Likely Story
This Is That Productions
Ivy Boy Productions

Длительность

84 мин

Сборы

4,5 млн $

Страна

США США

Язык

английский

Год

2009

К:Фильмы 2009 года

«Носители» (англ. Carriers) — кинофильм Алекса и Давида Пасторов, вышедший на экраны в 2009 году. Фильм был снят ещё в конце 2006 года, но лёг на полку на три года и был выпущен лишь по причине кассового успеха фильма «Звёздный путь» с участием Криса Пайна.



Сюжет

Смертельный вирус распространился по всему миру, убив почти всех. Два брата, Брайан и Дэнни, вместе с девушкой Брайна по имени Бобби и подругой Дэнни по имени Кейт, направляются к месту под названием Черепаший Пляж, где, как они считают, могут переждать, пока вирус не вымрет.

На их пути они встречают мужчину по имени Фрэнк и его инфицированную маленькую дочь Джоди. Фрэнк просит бензина, но четверка выживших уезжает, за что Фрэнк попытался разбить им стекло. Вскоре их автомобиль ломается и они вынуждены вернуться к Фрэнку с бензином. Угрожая ему пистолетом, Брайан заставляет сесть Джоди и её отца в багажник, их они изолируют специальной пленкой. Фрэнк рассказывает, что есть фармацевтический центр, где возможно есть сыворотка от вируса. По прибытии они обнаруживают, что сыворотка не работает, и только еще живой врач собирается совершить самоубийство с остальной группой инфицированных детей. Между тем, Бобби случайно заражается от Джоди, пытаясь помочь ей. Она никому об этом не рассказывает. Они оставляют Фрэнка и Джоди позади и четверка выживших едет дальше.

После этого, они останавливаются на поле для гольфа, и, хотя Бобби пытается не контактировать с друзьями, Брайан целует её. Поле для гольфа используется в качестве базы небольшой группы вооруженных выживших, которые захватили Брайна, Дэнни и девушек. Они раздели девочек, чтобы проверить их на инфекционные заболевания. На груди у Бобби обнаруживаются симптомы вируса. Кейт подчеркивает, что в итоге они окажутся мертвы, если Бобби продолжит путешествовать с ним, и Брайан выгоняет Бобби из машины, оставив её на пустынной АЗС с провиантом на пару дней.

У тройки выживших почти заканчивается топливо, но они сталкиваются с двумя женщинами, что движутся в противоположном направлении к ним. Дэнни просит у них помощи, но они отказываются дать им бензин, и тогда Брайан достает пистолет, убивает одну из женщин, затем вторую, но та успевает ранить мужчину в колено.

Вскоре Дэнни пробирается в заброшенный дом и берет лекарства, чтобы обработать рану Брайана. Раненому приходится снять штаны, и становится видно, что на втором колене у него следы инфекции. Он заразился, когда целовался с Бобби. Вечером Дэнни и Кейт собираются уехать без Брайана, но он не отдает ключи. Дэнни говорит, что застрелит Брайана, если он не даст им уехать. Брайан отвечает, что Дэнни не сможет убить родного брата и получает несколько пуль в грудь и живот. Дэнни сжигает тело брата, а заодно и свой респиратор. Утром они с Кейт отправляются в путь, добираются до Черепашьего пляжа, но Дэнни понимает, что без брата это место уже совсем не такое, как было в детстве.

Фильм оставляет открытый финал, неизвестно что произошло с Дэнни и Кейт.

В ролях

Напишите отзыв о статье "Носители"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Носители


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.