Ночные рассказы
Поделись знанием:
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.
В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.
| Ночные рассказы | |
| Nachtstücke | |
 | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата первой публикации: | |
| Предыдущее: | |
| Следующее: | |
 Текст произведения в Викитеке | |
«Ночные этюды» или «Ночные рассказы» (нем. Nachtstücke) — двухтомный сборник новелл Э. Т. А. Гофмана. Оба тома датированы 1817 годом, хотя первый из них поступил в продажу осенью 1816 года, а второй — ровно год спустя.
Содержание
Состав сборника
Первый том
- «Песочный человек» (нем. Der Sandmann, ноябрь 1815, рус. пер. 1830): история студента Натаниеля, который в детстве испытал психотравму, искорёжившую его жизнь. Эта травма раз за разом возвращается в его жизнь в облике инфернального алхимика Копелиуса, который теперь выдает себя за торговца барометрами Копполу. Попытка Натаниеля вырваться из заколдованного круга, взяв в жёны прекрасную дочь профессора Спаланцани, лишь погружает его в пучину безумия, когда выясняется, что его суженая не что иное, как бездушный автоматон Копполы.
- «Игнац Деннер»[1] (нем. Ignaz Denner, май 1814, рус. пер. 1831): разбойничья повесть из стародавних времён, которая предназначалась для предыдущего сборника, но была отвергнута издателем. Добродетельный егерь подвергнут пытке и приговорён к смерти по ложному обвинению в союзе с главарем бандитов. Лишь благодаря случайности удаётся доказать его невиновность. Инфернальный разбойник оказывается не только его тестем, но и наследственным приспешником Сатаны.
- «Церковь иезуитов в Г.» (нем. Die Jesuiterkirche in G.; 1816, рус. пер. 1830): история талантливого художника, который, если верить молве, из любви к искусству умертвил жену и сына.
- «Sanctus» (нем. Das Sanctus; лето 1816, рус. пер. 1830): реальный анекдот о потере голоса оперной певицей после того, как она вышла из храма во время исполнения хором мессы Sanctus. Необъяснимый психологический феномен иллюстрируется вставной новеллой о покорении испанцами Гранады (по роману Флориана «Гонсальво из Кордовы»). Тем самым подчёркивается универсальность загадочных явлений[2].
Второй том
- «Майорат» (нем. Das Majorat; 1817, рус. пер. 1830): длинная готическая повесть о распаде «дворянского гнезда» на Куршской косе и населяющего его семейства под влиянием жадности, зависти и несчастной любви.
- «Пустой дом» (нем. Das öde Haus, 1817; рус. пер. 1830): история загадочного притяжения рассказчика к ветхому особняку на бульваре Унтер-ден-Линден и к его прекрасной обитательнице, которая мерещится ему в окошке. В действительности в доме живёт полоумная старуха, которой удаётся приворожить к себе рассказчика чарами магнетизма.
- «Обет» (нем. Das Gelübde; 1817, рус. пер. 1930): светская вариация на сюжет клейстовской новеллы «Маркиза д'О» (загадочная беременность психически неуравновешенной дамы), где действие перенесено в Польшу, а фоном служит восстание Костюшко.
- «Каменное сердце» (нем. Das steinerne Herz, 1817; рус. пер. 1896): пародия на сентиментальные повести Жана Поля. Стареющий богач стремится задержать бег времени, организуя в своём имении «празднества былого», где его жовиальные товарищи щеголяют в нарядах эпохи рококо. Но лишь идентификация со своим тёзкой-племянником, который ухаживает за дочерью его давней возлюбленной, позволяет ему выскользнуть из порочного круга самодовольной ностальгии.
Эстетическая программа
Книга под названием «Ночные этюды, изданные автором «Фантазий в манере Калло», вышла в берлинском издательстве Георга Реймера в конце 1816 года.
Название сборника связано с растущим интересом Гофмана к «тёмным сторонам» существования — к сфере подсознательного и иррационального (напр., к Месмерову магнетизму). Если дебютный сборник «Фантазии в манере Калло» пронизан интересом автора к музыке, то в «Ночных этюдах» внимание смещается в сторону живописи[3]. Ночными этюдами в Германии называли ночные пейзажи с контрастными эффектами светотени[4]. На смену субъективно-эмоциональной тональности «Крейслерианы» приходит интерес к изображению событий внешнего мира[3]. Автор настаивает на точности берлинской топографии и даже вводит в повествование своих знакомых (как, напр., графа Пюклера и доктора Кореффа).
«Ночные рассказы» отличаются большим жанровым разнообразием. Новелла «Песочный человек», открывающая сборник, стала визитной карточкой Гофмана, а Зигмунд Фрейд выбрал её примером того, как фантастика воздействует на психику. «Песочный человек» и «Игнац Деннер» были написаны после того, как Гофман посетил в 1813 году дрезденскую выставку автоматонов. Судя по этим рассказам, механизмы и технологии завораживают Гофмана и вместе с тем порождают в нём страх[5]. В обеих новеллах рассказывается о злобных учёных, которые уничтожают невинных жертв при помощи своего знания.
«Дьяволу не написать ничего более дьявольского», — сказал о «ночных рассказах» Гейне[6]. Для Гофмана «человеческая судьба выступает ристалищем борьбы неведомых начал, поэтому в фабуле рассказов столь часто встречаются убийства и самоубийства, насилие, измены, а также темные предчувствия, сны, галлюцинации, безумие»[3]. Структура новелл предвкушает схему построения детективных рассказов: обычно в первой половине произведения нагнетаются необъяснимые события, а во второй половине даётся попытка их развёрнутого объяснения.
Большинство рассказов было переведено и опубликовано русскими журналами в 1830 году. «Совершенно очевидно, что Гофман стал модным писателем, и каждый журнал старается угостить своих читателей каким-то ещё не известным его произведением», — писал в это время один из издателей[7]. Литературоведы обычно называют новеллы «Игнац Деннер» и «Обет» в числе наименее удачных и оригинальных произведений Гофмана, хотя отмечалось несомненное влияние «Игнаца Деннера» на молодого Гоголя[8].
См. также
- Ночные пьесы — цикл фортепьянной музыки Шумана, вдохновлённый чтением Гофмана.
Напишите отзыв о статье "Ночные рассказы"
Примечания
- ↑ Первоначальное название: «Окружной егерь. История с духами»
- ↑ Кортасар называл этот принцип построения рассказа в двух параллельных хронотопах «фигурой» (figura).
- ↑ 1 2 3 А. Ботникова. Комментарии к циклу новелл Э.Т.А. Гофмана "Ночные этюды. Часть первая". // Гофман Э.-Т.-А. Собрание сочинений. Т 2. М.: Худ. литература, 1994.
- ↑ books.google.com/books?id=wgS2nYRIuUEC&pg=PA784
- ↑ books.google.com/books?id=bVuFgBtdksEC&pg=PA196
- ↑ Е. И. Парнов. Очерки современной научной фантастики. Знание, 1974. С. 51.
- ↑ Е. Т. А. Гофман: библиография русских переводов и критической литературы. М.: Книга, 1964. С. 10.
- ↑ Adolf Stender-Petersen. "Gogol und die deutsche Romantik," Euphorion, XXIV, Drittes Heft (Leipzig, 1922), 628-53.
Отрывок, характеризующий Ночные рассказы
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.
В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.
