Ночь на Лысой горе (балет)

«Ночь на лысой горе» – одноактные балеты на музыку одноимённой симфонической поэмы М. П. Мусоргского (1867 г.) в инструментальной обработке Н. А. Римского-Корсакова. Сюжеты различных постановок сильно отличаются.

Балет А.А. Горского

А. А. Горский 28 мая 1918. первым поставил балет на эту музыку, написав сценарий на основе произведений Д. С. Мережковского. Спектакль Большого театра был поставлен на сцене летнего театра-сада «Аквариум» в оформлении художника К.А. Коровин, дирижировал А. Ф. Арендс. Партии исполняли: Ганка – Е. Л. Девильер, Ярило - В. В. Свобода, Чернобог – И. Е. Сидоров, Черный козёл – Л. А. Лащилин, Чёрный кот-оборотень – С. В. Чудинов.

Балет Ф.В. Лопухова

Ф.В. Лопухов, возглавлявший балетную труппу Петроградского театра оперы и балета, 26 марта 1924 г. поставил балет с подзаголовком «лицедейская потеха Древней Руси», по собственному сценарию. Балет был одной из попыток Лопухова найти новые пути развития балета с использованием элементов народной сатиры. Через три года он повторит попытку в балете «Байка про лису, петуха, кота да барана», Спектакль должен был имитировать скоморошье представление и показывать свадьбу Чернобога с Ежи-Бабой. Актеры, таким образом, изображали не мифических персонажей, а скоморохов, разыгрывающих балаганный спектакль. Однако в спектакле были использованы декорации К.А. Коровина, созданные для оперы Н.А.Римского-Корсакова «Млада», показывавшие реально мрачную картину дикого ночного леса, что соответствовало музыке Мусоргского, но не замыслу Лопухова. Художником по костюмам был М. Д. Домрачев, дирижировал А. В. Гаук. Партии исполняли Ежи-баба – О. В. Фёдорова, Чернобог – А. В. Лопухов, Глашатый игрища – Н. А. Солянников, Кадильщица – А. П. Константинова, Подметалка – 3. И. Пюман.

Спектакль, как и многие начинания Лопухова, не имел успеха. Вероятно, одной из причин этого было явное несоответствие между серьёзной музыкой Мусоргского и комедийным содержанием.

Балет Р.В. Захарова

• 1951 – филиал Большого театра, балетмейстер Р. В. Захаров;
• 1977 – Московский классический балет.

Другие постановки

• 13 апреля 1924 — Русский балет Дягилева, Париж, балетмейстер Бронислава Нижинская, костюмы Натальи Гончаровой
• 1924 — Грузинский театр оперы и балета им. Палиашвили, режиссёр Константин Марджанишвили
• 1934 — под названием «Чёрная магия», парижская Опера, балетмейстер Серж Лифарь
• 1943 — «Театр балета», балетмейстер Давид Лишин
• 1984/85 — Государственный ансамбль народного танца СССР, балетмейстер Игорь Моисеев

Источники

• Театральная энциклопедия в 6 т. Гл. ред. П. А. Марков. — М.: Советская энциклопедия
• Русский балет: Энциклопедия. — М.: Большая Российская энциклопедия; Согласие, 1997. — 632 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-85370-099-1

Отрывок, характеризующий Ночь на Лысой горе (балет)

– Avant tout dites moi, comment vous allez, chere amie? [Прежде всего скажите, как ваше здоровье?] Успокойте друга, – сказал он, не изменяя голоса и тоном, в котором из за приличия и участия просвечивало равнодушие и даже насмешка.
– Как можно быть здоровой… когда нравственно страдаешь? Разве можно оставаться спокойною в наше время, когда есть у человека чувство? – сказала Анна Павловна. – Вы весь вечер у меня, надеюсь?
– А праздник английского посланника? Нынче середа. Мне надо показаться там, – сказал князь. – Дочь заедет за мной и повезет меня.
– Я думала, что нынешний праздник отменен. Je vous avoue que toutes ces fetes et tous ces feux d'artifice commencent a devenir insipides. [Признаюсь, все эти праздники и фейерверки становятся несносны.]
– Ежели бы знали, что вы этого хотите, праздник бы отменили, – сказал князь, по привычке, как заведенные часы, говоря вещи, которым он и не хотел, чтобы верили.
– Ne me tourmentez pas. Eh bien, qu'a t on decide par rapport a la depeche de Novosiizoff? Vous savez tout. [Не мучьте меня. Ну, что же решили по случаю депеши Новосильцова? Вы все знаете.]
– Как вам сказать? – сказал князь холодным, скучающим тоном. – Qu'a t on decide? On a decide que Buonaparte a brule ses vaisseaux, et je crois que nous sommes en train de bruler les notres. [Что решили? Решили, что Бонапарте сжег свои корабли; и мы тоже, кажется, готовы сжечь наши.] – Князь Василий говорил всегда лениво, как актер говорит роль старой пиесы. Анна Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, была преисполнена оживления и порывов.
Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой. Сдержанная улыбка, игравшая постоянно на лице Анны Павловны, хотя и не шла к ее отжившим чертам, выражала, как у избалованных детей, постоянное сознание своего милого недостатка, от которого она не хочет, не может и не находит нужным исправляться.
В середине разговора про политические действия Анна Павловна разгорячилась.
– Ах, не говорите мне про Австрию! Я ничего не понимаю, может быть, но Австрия никогда не хотела и не хочет войны. Она предает нас. Россия одна должна быть спасительницей Европы. Наш благодетель знает свое высокое призвание и будет верен ему. Вот одно, во что я верю. Нашему доброму и чудному государю предстоит величайшая роль в мире, и он так добродетелен и хорош, что Бог не оставит его, и он исполнит свое призвание задавить гидру революции, которая теперь еще ужаснее в лице этого убийцы и злодея. Мы одни должны искупить кровь праведника… На кого нам надеяться, я вас спрашиваю?… Англия с своим коммерческим духом не поймет и не может понять всю высоту души императора Александра. Она отказалась очистить Мальту. Она хочет видеть, ищет заднюю мысль наших действий. Что они сказали Новосильцову?… Ничего. Они не поняли, они не могут понять самоотвержения нашего императора, который ничего не хочет для себя и всё хочет для блага мира. И что они обещали? Ничего. И что обещали, и того не будет! Пруссия уж объявила, что Бонапарте непобедим и что вся Европа ничего не может против него… И я не верю ни в одном слове ни Гарденбергу, ни Гаугвицу. Cette fameuse neutralite prussienne, ce n'est qu'un piege. [Этот пресловутый нейтралитет Пруссии – только западня.] Я верю в одного Бога и в высокую судьбу нашего милого императора. Он спасет Европу!… – Она вдруг остановилась с улыбкою насмешки над своею горячностью.
– Я думаю, – сказал князь улыбаясь, – что ежели бы вас послали вместо нашего милого Винценгероде, вы бы взяли приступом согласие прусского короля. Вы так красноречивы. Вы дадите мне чаю?