Ноябрьское восстание 1935 года

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ноя́брьское восста́ние (порт. Intentona Comunista, Levante Comunista de 35) — вооружённое выступление бразильских коммунистов и тенентистов против диктатуры Жетулиу Варгаса, проходившее с 23 по 27 ноября 1935 года.





Предыстория

В марте 1935 года в Бразилии был создан Национально-освободительный альянс (НОА), объединивший ряд профессиональных организаций, выступавших за свержение диктатуры Варгаса. Почётным председателем альянса стал Луис Карлос Престес. В общей сложности, НОА объединял более 1,5 млн. сторонников[1].

После издания правительством Закона об обеспечении национальной безопасности из армии было уволено большое число демократически настроенных солдат и офицеров. В ответ на это НОА опубликовал манифест солидарности со всеми изгнанными военнослужащими, который был с одобрением встречен патриотическими кругами вооружённых сил. Влияние Национально-освободительного альянса стало расти, в результате чего правительство Бразилии запретило его деятельность. После этого ячейки альянса ушли в подполье, начав готовить вооружённое восстание.

Ход восстания

Первый очаг восстания вспыхнул ночью 24 ноября в городе Натал, столице штата Риу-Гранди-ду-Норти. Мятеж поднял 21-й пехотный батальон. Восставшие захватили власть в городе и создали народно-революционное правительство, в состав которого вошли представители трудящихся и патриотически настроенных военных. Революционное правительство штата национализировало банки, почту и телеграф, сформировало отряды народной милиции, освободило политических заключённых.

В этот же день началось военное восстание в Ресифи, столице Пернамбуку. Вместе с военнослужащими в нём приняли участие рабочие, мелкая буржуазия и интеллигенция. Однако восставшим в Ресифи удалось продержаться лишь 38 часов: 26 ноября восстание в городе было подавлено. Попытки восстания в штатах Мараньян, Параиба, Сан-Паулу и Риу-Гранди-ду-Сул также были быстро пресечены.

27 ноября восстание вспыхнуло в столице Бразилии, Рио-де-Жанейро. Его ядро составили курсанты авиационного и артиллерийского училищ, а также военнослужащие 3-го пехотного полка. Однако большинство частей столичного гарнизона не поддержали их, и мятеж был жестоко подавлен. В этот же день после четырёх дней ожесточённых боев правительственные войска подавили восстание в Натале.

Тем временем правительство объявило в Бразилии осадное положение и приступило к арестам активистов НОА и БКП. В тюрьму были брошены многие члены руководства компартии Бразилии[2]. Однако повстанцы продолжали борьбу, пытаясь найти поддержку среди крестьянства. Сделать это им не удалось, и в конце концов движение заглохло.

Напишите отзыв о статье "Ноябрьское восстание 1935 года"

Примечания

  1. [www.rubricon.com/qe.asp?qtype=6&cid={3AEFA511-C183-47C9-94B2-92E5373389C5}&aid=4&id=-1 Национально-освободительный альянс] в энциклопедическом справочнике «Латинская Америка».
  2. [dic.academic.ru/dic.nsf/sie/2410/БРАЗИЛЬСКАЯ Бразильская коммунистическая партия] в Советской исторической энциклопедии.

Источники

  • [www.hrono.ru/sobyt/1935braz.html Восстание в Бразилии 1935] на сайте hrono.ru.

Отрывок, характеризующий Ноябрьское восстание 1935 года

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.