Нтуяхага, Мишель

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Мишель Нтуяхага
Simon Ntamwana<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
епископ Бужумбуры
11 июня 1959 год — 14 ноября 1988 год
Церковь: Римско-Католическая церковь
 
Рождение: декабрь 1912 года
Смерть: 11 июня 2002(2002-06-11)
Принятие священного сана: 26 июля 1941 год
Епископская хиротония: 11 октября 1959 год

Мишель Нтуяхага (рунди Simon Ntamwana, декабрь 1912 года, Бурунди — 11 июня 2002 года, Бужумбура, Бурунди) — католический прелат, первый епископ Бужумбуры с 11 июня 1959 года по 14 ноября 1988 год.



Биография

26 июля 1941 года Мишель Нтуяхага был рукоположён в священника.

11 июня 1959 года Римский папа Иоанн XXIII учредил апостольский викариат Усумбуры и назначил Мишеля Нтуяхагу титулярным епископом Алабанды и апостольским викарием Усумбуры. 11 октября 1959 года состоялось рукоположение Мишеля Нтуяхагу в епископа, которое совершил апостольский викарий Урунди и титулярный епископ Мадеса Антуан Гроль в сослужении с апостольским викарием Нгози и титулярным епископом Оливы Жозе Мартеном и апостольским викарием Ньюндо и титулярным епископом Гаррианы Алоизом Бигимвани.

10 июня 1959 года Римский папа Иоанн XXIII преобразовал апостольский викариат Усумбуры в епархию и Мишель Нтуяхага стал её первым епископом.

Участвовал в I, II, III и IV сессиях Второго Ватиканского собора.

14 ноября 1988 года Мишель Нтуяхага подал в отставку.

Скончался 11 июня 2002 года в городе Бужумбура.

Напишите отзыв о статье "Нтуяхага, Мишель"

Ссылки

  • [www.catholic-hierarchy.org/bishop/bntuy.html Информация на сайте католической иерархии]  (англ.)
Предшественник:
учреждение
Епархия Бужумбуры
11 июня 1959 год14 ноября 1988 года
Преемник:
епископ Симон Нтамвана

Отрывок, характеризующий Нтуяхага, Мишель

«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.