Нуман-паша Кёпрюлю

Кёпрюлюзаде Дамад Нуман-паша тур. Köprülüzade Damat Numan Paşa
Великий визирь Османской империи
16 июня 1710 — 17 августа 1710
Предшественник:	Чорлулу Дамат Али-паша
Преемник:	Балтаджи Мехмед-паша
Вероисповедание:	Ислам, суннитского толка
Рождение:	1670(1670) Стамбул, Османская империя
Смерть:	6 февраля 1719(1719-02-06) Крит, Османская империя
Отец:	Фазыл Мустафа-паша Кёпрюлю
Супруга:	Айше Султан

Кёпрюлюзаде Дамад Нуман-паша (тур. Köprülüzade Damat Numan Paşa, ок. 1670 — 6 февраля 1719) — государственный и военный деятель Османской империи, великий визирь (16 июня — 17 августа 1710 года).

Биография

Происходил из крупной и влиятельной османской семьи Кёпрюлю. Сын великого визиря Фазыла Мустафы Кёпрюлю (1637—1691), великого визиря (1689—1691). Начальное образование получил под руководством своего отца. Приобрел военное и политическое значение во времена своего дяди, великого визиря Хусейна Кёпрюлю, который содействовал началу его государственной карьеры.

В 1700 году Нуман-паша Кёпрюлю был назначен визирем в диване Османской империи. В марте 1701 года получил назначение на должность бейлербея Эрзурума. В октябре 1702 года был назначен бейлербеем Ататолии. Впоследствии он породнился с правящей династией Османов, женившись на Айше Султан, дочери султана Мустафы II.

В 1703 году после смерти султана Мустафы II (1695—1703) и вступления на султанский трон Ахмеда III (1703—1730) карьерный рост Нумана-паши прекратился. В 1703 году он был назначен губернатором острова Эвбея, а в июне 1704 года — острова Крит. В 1709 году вторично был назначен на Эвбею. 11 декабря 1709 года Нуман-паша был назначен бейлербеем Боснии, а 4 января 1710 года, — командиром турецкого гарнизона в Белграде. На всех этих должностях Нуман Кёпрюлю проявил себя наилучшим образом — честным, неподкупным и способным организатором. Поэтому в разгар кризиса, вызванного бегством в Османскую империю короля Карла XII, султан решил назначить именно Нумана Кёпрюлю новым великим визирем.

Великий визирь

16 июня 1710 года Нуман-паша Кёпрюлю был назначен великим визирем Османской империи. В отличие от своего предшественника — Дамата Чорлулу Али-паши, Нуман Кёпрюлю был благосклонен к шведскому королю. Однако он не соглашался с его попыткой втянуть Османскую империю в новую войну с Российским государством. Нуман-паша Кёпрюлю считал её не совсем своевременной из-за того, что Австрия, Венеция и Речь Посполитая могут вмешаться в эту войну на стороне России. С другой стороны, великий визирь думал, что не стоит упускать возможность вмешаться в дела соседей, которые продолжали участие в Северной войне. Поэтому передав большую сумму денег шведскому королю Карлу XII, Нуман-паша Кёпрюлю предложил последнему в качестве почетного эскорта (фактически отдельной армии) 40 тысяч турецкого войска, чтобы тот сумел отбыть в шведские владения в Европе. Нуман-паша пытался помочь Карлу XII, вел переговоры с гетманом Филиппом Орликом о совместных действиях со шведами при поддержке крымского хана Девлета II Герая. Впрочем, несмотря на давление со стороны врагов России, великий визирь не желал начинать открытой войны. Это не входило в планы шведского короля, которого поддерживали Франция и Венеция. Кроме того, Нуман-паша Кёпрюлю приказал выполнить постановление бывшего султана о запрете нахождения христианских, в частности французских торговцев вблизи мечетей в Стамбуле. Такие действия усилили неприязнь Франции к великому визирю. Её посланник пытался настроить султана Ахмеда III против Нумана Кёпрюлю. В итоге 17 августа 1710 года Нумана Кёпрюлю был отстранен от должности.

Дальнейшая жизнь

В 1710 году Нуман-паша Кёпрюлю в третий раз был отправлен губернатором на остров Эвбея. После этого в 1711—1713 годах занимал поочередно становится командиром крепостей Ханья и Кандия на острове Крит. 8 ноября 1713 года он назначается санджак-беем Янины в Албании. В 1714 году Нуман-паша был назначен бейлербеем Боснии. На этой должности боролся с восстанием, которое поддерживала Венецианская республика. После успешного подавления боснийского восстания Нуман-паша Кёпрюлю был назначен правителем Белграда. Впрочем здесь Кёпрюлю не смог справиться с ситуацией, поэтому он был направлен правителем санджаков Ичил и Ментеше, где он успешно боролся с разбойниками. В 1716 году Нуман-паша был назначен бейлербеем и мухафизом Кипра. Здесь он проявил свои организаторские способности, приведя в порядок остров. Поэтому в том же году он получил назначение сердара Боснии. В это время шла очередная австро-турецкая война. Благодаря талантам князя Евгения Савойского османские войска понесли ощутимые поражений и в 1717 году потеряли Белград. Прибыв на место Нуман-паша Кёпрюлю организовал оборону Боснии, сумев отбить нападение австрийской армии. Также он заставил противника снять осаду с города Изворник. После завершения войны в 1718 году назначается на остров Крит. Здесь он заболел и скончался 6 февраля 1719 года.

Источники

• Parry, Vernon J.; Cook, M. A.: A History of the Ottoman Empire to 1730. CUP Archive, 1976. ISBN 0-521-09991-9.
• Kenneth Meyer Setton: Venice, Austria, and the Turks in the seventeenth century. DIANE Publishing, 1991. ISBN 0-87169-192-2.

Отрывок, характеризующий Нуман-паша Кёпрюлю

– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?