Нурбану-султан

Нурбану-султан тур. Nurbanu Sultan осман. نور بانو سلطان‎<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Похороны Нурбану. Миниатюра из «Шехиншахнаме» Сейида Локмана, 1592 год</td></tr>
Валиде-султан
15 декабря 1574 — 7 декабря 1583
Предшественник:	Айше Хафса-султан
Преемник:	Сафие-султан
Рождение:	ок. 1525 Парос, архипелаг Киклада, Венецианская республика
Смерть:	7 декабря 1583(1583-12-07) Стамбул, Османская империя
Место погребения:	тюрбе Селима II в мечети Ая-Софья
Супруг:	Селим II
Дети:	Шах-султан, Мурад III, Эсмехан-султан, Гевхерхан-султан, Фатьма-султан

Афифе́ Нурбану́-султа́н (тур. Afife Nûr-Banû Sultan, осман. نور بانو سلطان‎; ок. 1525 — 7 декабря 1583) — наложница, затем жена османского султана Селима II (носила титул хасеки), мать Мурада III; первая валиде-султан периода султаната женщин.

Нурбану предположительно происходила из двух знатных венецианских семей и была похищена османским адмиралом в возрасте двенадцати лет. Вскоре после того, как она попала в султанский гарем, Нурбану стала наложницей наследника султана Сулеймана I — шехзаде Селима. Долгие годы вплоть до восшествия Селима на османский трон Нурбану оставалась единственной фавориткой шехзаде и матерью его единственного сына — шехзаде Мурада. После восшествия на престол шехзаде Мурада Нурбану получила титул валиде и полагающиеся привилегии; кроме того, всю оставшуюся жизнь она была главным политическим советником сына. Нурбану умерла на пике своего могущества в 1583 году в Стамбуле и была похоронена рядом с мужем в мечети Ая-Софья.

Происхождение

Основной считается версия о происхождении Нурбану из двух венецианских знатных семей: её отцом считается Николо Веньер, губернатор принадлежавшего Венеции греческого острова Парос и родной брат дожа Венеции Себастьяно Веньера, матерью — Виоланта Баффо. Девочка, носившая имя Сесилия Веньер-Баффо, считалась незаконнорожденной, поскольку её родители не состояли в браке. Кроме того, некоторые историки упоминают, что именем предполагаемой дочери Николо и Виоланты было Оливия.

Согласно другим версиям, Нурбану могла быть еврейкой из семейства Наси или гречанкой с острова Корфу.

Наложница наследника

В 1537 году, когда пират и адмирал Хайр-ад-дин Барбаросса захватил Парос, двенадцатилетняя девочка оказалась в рабстве. В качестве рабыни она была передана Барбароссой в султанский гарем в Стамбуле, где стала наложницей шехзаде Селима. В 1543 году Нурбану, вероятно, сопровождала Селима в Конью, где он занял пост санджак-бея (губернатора) провинции. Здесь в 1544 году Нурбану родила первого ребёнка — дочь Шах-султан, а затем, два года спустя, сына Мурада. Как отмечает Лесли Пирс, Мурад был единственным сыном Селима, родившимся до его восшествия на престол в 1566 году.

Как писал венецианский посол, в бытность свою санджак-беем Селим был весьма «похотлив», однако если он и имел других наложниц, то детей в этот период рожала только Нурбану. Она стала матерью как минимум четверых детей Селима: помимо Шах и Мурада, у неё было ещё две дочери — Гевхерхан и Эсмехан, родившиеся в период между появлением на свет первой дочери и сына. Последним ребёнком Селима, рождённым до его восшествия на престол, была Фатьма-султан, появившаяся на свет примерно в 1559 году; её матерью также считается Нурбану.

Фаворитка султана

В 1558 году шехзаде Мурад был назначен на должность санджак-бея Акшехира. По традиции, мать шехзаде обязана была отправиться вместе с ним в провинцию, где должна была выполнять функции, аналогичные функциям валиде при султане. Однако, Нурбану, как и ранее мать Селима Хюррем, не отправилась в санджак, а осталась рядом с мужем. Когда Селим стал султаном, а Мурад был переведён в Манису, Нурбану, вопреки ожиданиям, отправилась в Стамбул.

Вплоть до восшествия Селима на престол Нурбану оставалась его единственной фавориткой. Поскольку наличие у султана только одного сына ставило династию в сложное положение, Селим завёл ещё несколько фавориток, родивших ему по разным данным от пятерых до девятерых сыновей; по мнению Лесли Пирс, за восемь лет правления Селим стал отцом шестерых сыновей, один из которых умер ещё при жизни отца (предположительно это был шехзаде Мехмед, похороненный в тюрбе Хюррем-султан); также известно о четырёх наложницах Селима, в конце его правления также родивших сыновей. При этом он, вероятно, соблюдал принцип «одна фаворитка — один сын».

Тот факт, что после восшествия Селима на престол Нурбану не родила ни одного ребёнка, может говорить о том, что она перестала быть сексуальным партнёром султана, однако она сохранила статус главной фаворитки, поскольку именно её сын был провозглашён наследником престола. После переезда в столицу положение Нурбану при дворе было сложным: ей предстояло возглавить султанский гарем, не имея влиятельных покровителей и налаженных связей. Согласно донесениям венецианских послов, в первые годы в столице авторитет Нурбану держался исключительно на любви к ней Селима.

Подобно своему отцу, Селим решил официально жениться. Джакомо Рагаццони в своем донесении венецианскому сенату от 1571 года писал: «Султан Амурат [Мурад, старший сын Селима] 22 лет талантлив и хорошо образован, тщательно соблюдает религиозные обряды и потому очень любим всеми и своим отцом Великим Сеньором, вопреки традициям османов. Шесть месяцев тому его отец Синьор в качестве знака любви сделал чебин, что означает, что он взял в законные жёны мать [принца], черкешенку [sic], и даровал ей приданое в размере 110 тысяч дукатов, желая обойти своего отца, который дал в приданое только 100 тысяч матери Селима». Как и свадьба Сулеймана и Хюррем, брачная церемония Селима и Нурбану никак не освещалась в османских источниках, что, вероятно, было вызвано противоречием подобных браков османским придворным традициям.

К концу правления Селима II Нурбану получала жалование в размере 1100 акче в день, в то время как другие фаворитки султана получали лишь сорок акче; во время правления сына Нурбану получала около двух тысяч акче в день, что было самым высоким жалованьем во всей империи, в три раза превышавшим жалованье самого султана.

Мать султана

Супруг Нурбану скончался в 1574 году и на троне оказался её 28-летний сын Мурад; сама же Нурбану удостоилась титула валиде-султан и полагающихся привилегий. Она первой стала использовать этот титул официально. Став матерью нового султана, Нурбану стала вести активную переписку с иностранными правителями: так долгие годы вплоть до своей смерти Нурбану регулярно посылала письма, а также обменивалась подарками с матерью французских королей Екатериной Медичи. Дабы упрочить своё влияние при дворе, Нурбану выдала старших дочерей за влиятельных политиков: Шах стала женой главного сокольничего Хасана-аги, Эсмехан — великого визиря Соколлу Мехмеда-паши, а Гевхерхан — адмирала Пияле-паши. Считается, что Нурбану придерживалась провенецианской политики, а, следовательно, резко антигенуэзской; из-за этого даже ходили слухи, что её отравил генуэзский посол. Мурад опирался на поддержку матери, которая пользовалась огромным авторитетом вплоть до своей смерти в 1583 году. Такое положение дел в государстве не устраивало многих и, в первую очередь, нового великого визиря Синана-пашу, занявшего пост после смерти 1580 году зятя Нурбану. Противостояние матери султана и главного визиря в государстве окончилось за год до смерти Нурбану: Синан-паша был снят с должности и выслан из столицы и, как писал венецианский посол Контарини, мать Мурада III была причастна к смещению, целью же её было посадить на этот пост своего ставленника. С окончанием противостояния матери султана и великого визиря началось новое — между матерью Мурада III и его фавориткой.

Как и его отец, Мурад поначалу придерживался отношений лишь с одной наложницей — Сафие, с которой в 1583 году у Нурбану случился конфликт. Нурбану изначально недолюбливала амбициозную Сафие, поскольку та не была её собственным выбором: девушка была куплена Михримах-султан, сестрой Селима, которая подарила её в 1563 году своему племяннику. Нурбану советовала сыну брать других наложниц для блага династии, поскольку к 1581 году в живых оставался только один шехзаде — сын Мурада и Сафие, Мехмед. Остальные сыновья, рождённые Сафие, умерли в раннем детстве, во время или вскоре после рождения. В 1583 году Нурбану обвинила Сафие в колдовстве, которое сделало Мурада импотентом, неспособным взять новую наложницу; нескольких слуг Сафие арестовали и пытали. Вскоре после этого сестра Мурада, Эсмехан-султан, подарила брату двух красивых рабынь, которых он принял и сделал своими наложницами. В течение последующих нескольких лет Мурад стал отцом двадцати сыновей и двадцати семи дочерей. В первой половине правления Мурада количество женщин в его гареме удвоилось, превысив сотню. Для того чтобы предоставить Нурбану-султан более комфортабельные апартаменты и увеличить количество мест для проживания новых наложниц и служанок Мурад приказал перестроить и расширить покои своего гарема.

Смерть

Нурбану умерла в декабре 1583 года. Не получив особых почестей при жизни, она удостоилась их после смерти: Мурад III устроил матери пышные похороны, запечатлённые на одной из миниатюр Сейида Локмана в «Шехиншахнаме», ставшей единственной миниатюрой в Османской империи, на которой запечатлены похороны женщины. Султан был одним из тех, кто нёс гроб с телом валиде в мечеть Мехмеда Завоевателя, где должны были читать похоронную молитву. Выбор именно этой мечети — самой удалённой из всех султанских мечетей от дворца — был сделан осознанно: таким образом Мурад рассчитывал, что за душу его матери будет молиться большее число людей, чем это могло быть в близлежащих мечетях. Четыре дня непрерывно читался Коран, и четыре дня высокопоставленные чиновники и религиозные деятели приходили к гробу Нурбану, дабы отдать ей дань уважения. Необычным было и место захоронения Нурбану: по распоряжению Мурада III, его мать была захоронена рядом с его отцом в комплексе мечети Ая-Софья; таким образом, Нурбану стала первой наложницей султана, погребённой рядом со своим господином. Этим поступком Мурад признал свою валиде полноправным членом правящей династии, а также то, что сам он ведёт своё происхождение как от султана Селима II, так и от Нурбану-султан. Погребение Нурбану изменило саму традицию захоронения членов династии, при которой султаны являлись единоличными «хозяевами» своих мавзолеев, а их потомство, жён и матерей хоронили отдельно (исключением являлась Михримах, похороненная в 1578 году рядом с отцом, что подчеркнуло её особый статус единственной дочери султана).

Одной из прерогатив жён и матерей султанов считалось строительство мечетей. Мечеть Атик Валиде была заказана Нурбану знаменитому архитектору Синану и была завершена в год её смерти. Атик Валиде стала первой мечетью с двумя минаретами, построенной женщиной.

Киновоплощения

• В турецком сериале «Великолепный век» роль Нурбану-султан исполнила актриса Мерве Болугур.

См. также

• Список матерей султанов Османской империи

Литература

• Финкель, Кэролайн. История Османской империи: Видение Османа. — М.: АСТ; Астрель, 2012. — 829 с. — ISBN 978-5-17-043651-4.
• Фрили, Джон. Тайны Османского двора. Частная жизнь султанов. — М.: Алгоритм, 2013. — ISBN 978-5-4438-0414-9.
• Altınay, Ahmed Refik. [books.google.ru/books?id=2-oNswEACAAJ Kadınlar saltanatı]. — BookCase Yayınevi, 2013. — 399 p. — ISBN 6055190028, 9786055190026.
• Bahadıroğlu, Yavuz. [books.google.ru/books?id=bDPDAwAAQBAJ Osmanlı'da Şehzade Katli]. — Nesil Basım Yayın Gıda Ticaret ve Sanayi A.Ş, 2014. — 256 с. — ISBN 6051622187, 9786051622187.
• Goodwin, Godfrey. [books.google.ru/books?id=VVIFAQAAIAAJ The Private World of Ottoman Women]. — Saqi, 2006. — 261 p. — ISBN 0863567452, 9780863567452.
• Heuberger, Valeria; Humbert, Geneviève; Vyslonzil, Elisabeth. [books.google.ru/books?id=_HktAQAAIAAJ Cultures en couleurs: l'héritage des Empires Ottoman et Austro-Hongrois en Orient et en Occident]. — P. Lang, 2001. — 97 p. — ISBN 0820454036, 9780820454030.
• Peirce, Leslie P. [books.google.ru/books?id=L6-VRgVzRcUC The Imperial Harem: Women and Sovereignty in the Ottoman Empire]. — Oxford: Oxford University Press, 1993. — 374 p. — ISBN 0195086775, 9780195086775.
• Shaw, Stanford J.; Shaw, Ezel Kural. [books.google.ru/books?id=E9-YfgVZDBkC History of the Ottoman Empire and Modern Turkey]. — Cambridge University Press, 1976. — Т. 1. — 368 p. — ISBN 0521291631, 9780521291637.
• Thys-Şenocak, Lucienne. [books.google.ru/books?id=IfpPAAAAMAAJ Ottoman Women Builders: The Architectural Patronage of Hadice Turhan Sultan]. — Aldershot: Ashgate, 2006. — 326 p. — ISBN 0754633101, 9780754633105.
• Uluçay, M. Çağatay. [books.google.ru/books?id=Y64VngEACAAJ Padişahların Kadınları ve Kızları]. — Ötüken, 2011. — 312 p. — ISBN 9754378401, 9789754378405.

Отрывок, характеризующий Нурбану-султан

Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.


Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.