Нурхаци

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Нурхаци
努爾哈赤<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Хан династии Хоу Цзинь (Поздняя Цзинь)
1616 — 1626
Предшественник: основание династии
Преемник: Айсиньгиоро Абахай
 
Рождение: 21 февраля 1559(1559-02-21)
Смерть: 30 сентября 1626(1626-09-30) (67 лет)
Род: Цин
Отец: бэйлэ Такши
Супруга: 16 жён
Дети: 16 сыновей и 8 дочерей

Нурхаци (努爾哈赤 [Nǔ'ěrhāchì] или 努爾哈齊 [Nǔ'ěrhāqí]) (15591626) — основатель маньчжурской империи, названной по её династии Да Цзинь — «Великая Золотая» (она же Хоу Цзинь — «Поздняя Золотая»; Первой, или Ранней, считалась чжурчжэньская империя Цзинь (11151234), в 1636 году переименованной в Да Цин — «Великая Чистая» (согласно китайской традиции правящая династия всегда обозначалась с приставкой Да — «великая», а предыдущие династии упоминались с указателем чао — «династия, дом». Вариант записи Цин — «Чистая» — является общеупотребительным в научной и научно-популярной литературе).





Биография

Объединение маньчжур и создание государства

Нурхаци происходил из чжурчжэньского рода Тун, переселившегося в южную часть Маньчжурии из района горы Пэктусан (кит. 长白山 Байтоушань) в первой половине XV века под натиском корейских войск. Внук бэйлэ (маньчж. князь) Гиочанги и сын бэйлэ Такши[1], Нурхаци являлся одним из князей 6 небольших городов-крепостей (маньчж. нингута бэйлэ — 6 князей) в долине реки Суксухэ-бира (совр. кит. Суцзыхэ). Тем не менее, он претендовал на родство с чжурчжэньской династией Цзинь, правившей на севере Китая и Внутренней Монголии в 1115—1234 годах. Поэтому свою фамилию Нурхаци объявил «Золотым родом» (Айсинь Гиоро), подчёркивая тем самым своё происхождение от царствовавшей семьи империи Цзинь (чьё название в переводе с китайского означает «Золотая»). Род Нурхаци претендовал на земли долины реки Суксухэ-бира, на базе которых было основано владение Маньчжоу.

В ходе междоусобных войн между чжурчжэньскими племенами в 1582 году при невыясненных обстоятельствах от рук китайских солдат ляодунского бо Ли Чэнляна погибли отец и дед Нурхаци. Согласно традиционной китайской историографии в этом обвинялся Никан Вайлан — владетель чжурчжэньского городка Турунь, расположенного неподалеку от долины Суксухэ-бира, сумевший поссорить Ли Чэнляна с вполне лояльными минским властям Такши и Гиочанги. Свою политическую карьеру Нурхаци начал с мести за отца и деда, выступив против Никан Вайлана с отрядом всего из 13 латников. Первоначальная реакция минских властей в Ляодуне была весьма вялой — Нурхаци представлялся китайцам очередным авантюристом, сводящим мелкие счёты с соседями, и поэтому китайские власти не оказали помощи Никан Вайлану, который в результате был захвачен и убит Нурхаци в 1584 году.

Нурхаци оказался талантливым политиком и полководцем: именно он осуществил объединение чжурчжэньских племён и создал Маньчжурское государство. Старейшин соседних племён Нурхаци всемерно привлекал на свою сторону: в ход шли щедрые подарки, многодневные пиры, брачные союзы. Те, в свою очередь, вместе с сыновьями, рабами и воинами переселялись во владения Нурхаци на постоянное жительство и переходили на службу к новому владыке. Так был создан весьма жизнеспособный племенной союз, быстро переросший в раннеклассовое общество с сильнейшим военным и рабовладельческим началом.

В 1585—1589 годах Нурхаци, подчинив племена минского вэя Цзяньчжоу (своих непосредственных соседей), объединил их с населением Маньчжоу. Затем он приступил к завоеванию чаньбайшаньских племён и хулуньского племенного союза. За два десятилетия маньчжуры совершили около 20 военных экспедиций против соседей. Для укрепления своего положения Нурхаци предпринял поездку в Пекин, где был представлен на аудиенции императору Ваньли.

Пристально наблюдавшие за усилением Нурхаци китайские пограничные власти добились присвоения ему титула «полководца тигра и дракона» (лунху цзянцзюнь) с выплатой жалования в 800 лян и разрешением носить пожалованную императором церемониальную одежду китайского образца. Это значительно укрепило влияние Нурхаци на подвластные племена.

В 1589 году Нурхаци объявил себя ваном, а в 1596 году — ваном государства Цзяньчжоу. Его союзники — восточномонгольские князья — поднесли ему в 1606 году титул Кундулэн-хана. К этому времени в руках у нового правителя оказалось сильное войско, организованное по «знамённой» системе: пять рот (ниру) сводились в полк (джала, чжала), а пять полков — в корпус, или «знамя» («гуса»). По мере подчинения соседних племён и территорий Нурхаци сформировал войско из четырёх «знамён» (1601). Первоначально в них числились только чжурчжэни племенного союза Маньчжоу, а также добровольно примкнувшие к ним чжурчжэни других племенных союзов. В 1615 году были созданы ещё четыре новых корпуса, и войска получили название «восьмизнамённых»; корпуса различались по цвету знамён.

В 1616 году Нурхаци провозгласил себя монархом созданного им нового государства. Приняв титул хана, он провозгласил воссоздание чжурчжэньского государства Цзинь, сокрушенного монголами в 1234 году, под названием ханства Айсинь Гурунь (маньчж. Золотое Государство). Ретроспективно китайские историки соотнесли это название с китайским названием чжурчжэньского государства Цзинь (1115—1234) и присвоили ему определение «позднее» — Хоу Цзинь. Впоследствии же был составлен девиз правления Нурхаци — «Тяньмин» («Мандат неба»). Тем самым, согласно официальной версии истории маньчжурской династии, он объявил себя Сыном Неба, обладавшим Мандатом неба на верховную власть над всем земным пространством. Столицей Маньчжурского государства стал город Синцзин. Благодаря дипломатической и военной активности Нурхаци, к 1619 году в рамках нового государства было объединено большинство чжурчжэньских племён.

Начало маньчжурской экспансии

Укрепление государства Маньчжоу и его приближение к китайской границе в Ляодуне обострили отношения между Нурхаци и империей Мин. В 1618 году Нурхаци опубликовал манифест под названием «Семь больших обид», в котором изложил основные, по его мнению, преступления китайцев против его народа и лично его самого. В том же году 20-тысячная армия Нурхаци вторглась на китайскую территорию в Ляодуне, захватила три важные крепости и пять городов. Все они были разрушены, а пленные и местное население (согласно данным официальной китайской историографии — более полумиллиона человек) уведены в Маньчжоу. По официальной версии цинских историков, в ответ на это империя Мин собрала в Ляодуне 200-тысячную хорошо вооружённую армию. Против неё Нурхаци мог в 1619 году выставить только 50 тысяч воинов. Однако маньчжуров спасла бездарность военачальников противника: китайцы разделили свою армию на четыре корпуса, каждый из которых наступал на столицу Маньчжоу отдельно от других. Это позволило Нурхаци поочерёдно разгромить три из них в битве, известной в истории как «сражение при Сарху-алинь»; четвёртому корпусу удалось отступить. Шедший на помощь китайцам корейский корпус Кан Хоннипа был встречен маньчжурами на р. Шэньхэ и после непродолжительного сопротивления капитулировал.

В 1621 году маньчжуры вторглись в Ляодун и разбили китайские войска. Нурхаци осадил и взял штурмом город Шэньян (瀋陽), получивший маньчжурское название Мукден (от маньчжурского слова мукдэмби — «возноситься», что отражало религиозные представления маньчжуров и дублировалось в новом китайском названии города Шэнцзин 盛京), и город Ляоян. Весь этот край оказался в руках маньчжурского хана. Решив прочно закрепиться на захваченной территории, он не стал угонять покорённое население в Маньчжоу, оставив его и своё войско в Ляодуне, а столицу из Синцзина перенёс в 1625 году в Мукден. Вновь завоеванные земли стали базой для новых походов — отсюда маньчжуры уже в 1622 году вторглись в Ляоси и разбили китайскую армию. Китайцы перешли к обороне, начали собирать новую армию и воссоздавать систему укреплений. Однако в феврале 1626 года войска Нурхаци не смогли овладеть китайской крепостью Нинъюань — главным городом Ляоси. В защите Нинъюани принял участие иезуит Адам Шаль фон Белль, руководивший действиями артиллерии европейского типа (хунъипао), впервые с успехом примененной против маньчжуров в этом сражении. В бою Нурхаци получил тяжелое ранение и уехал лечиться на горячие источники. В отместку за неудачу под стенами крепости маньчжуры захватили остров Цзюхуадао, где сожгли 2 тысячи китайских судов и склады с провиантом, подорвав основные силы китайского флота в Бохайском заливе.

Воюя с китайцами, Нурхаци продолжал подчинение оставшихся ещё независимыми от него чжурчжэньских племён. С 1619 по 1625 годы он и его сын Хуантайцзи (Абахай) совершили четыре успешных похода. В сентябре 1626 года Нурхаци умер. По мнению ряда исследователей, причиной смерти стали последствия ранения в феврале 1626 г. и моральная травма от поражения под Нинъюанью. Перед смертью он не назначил наследника. Сородичи умершего избрали ханом и императором его восьмого сына — Хуантайцзи (Абахая).

Семья

  • дед: Гиочанги (覺昌安)
  • отец: Такши (塔克世)
  • мать: наложница из рода Хитара (喜塔拉氏)
  • единоутробный брат: Сурхаци (蘇爾哈吉)
  • супруги:
  1. Императрица Сяоцыгао (孝慈高皇后), личное имя — Монго, дочь Янгину из рода Ехэнара
  2. Супруга Юань, личное имя — Хаханацзяцин, из рода Тунцзя
  3. Супруга Цзи, личное имя — Гундай, из рода Фуца
  4. Императрица Сяолеу (孝烈武皇后), личное имя — Абахай, дочь Маньтая из рода Уланара
  • сыновья:
  1. Цуень (褚英) (1580—1615), наследник престола, имел трех сыновей
  2. Дайшань (代善) (19 августа 1583 — 25 ноября 1648), принц Ли (1636—1648), оставил восемь сыновей
  3. Абай (阿拜)(8 сентября 1585 — 14 марта 1648), имел семь сыновей
  4. Тангулдай (湯古代) (24 декабря 1585 — 3 ноября 1640), оставил двух сыновей
  5. Мангултай (莽古爾泰) (1587 — 11 января 1632)
  6. Табай (塔拜) (2 апреля 1589 — 6 сентября 1639), имел восемь сыновей
  7. Абатай (阿巴泰) (27 июля 1589 — 10 мая 1646), принц Raoyu (1644—1646), имел пять сыновей
  8. Абахай (皇太極) (28 ноября 1592 — 21 сентября 1643), хан, затем император Цинской империи (1626—1643). Имел 11 сыновей и 14 дочерей
  9. Бабутай (巴布泰) (13 декабря 1592 — 27 февраля 1655), имел трёх сыновей
  10. Дэгэлэй (德格類) (16 декабря 1592 — 11 ноября 1635), бэйлэ, оставил трёх сыновей
  11. Бабухай (巴布海) (15 января 1596—1643),
  12. Аджигэ (阿濟格) (28 августа 1605 — 28 ноября 1651), принц Ин (1644—1651), имел 12 сыновей
  13. Лаимбу (賴慕布) (26 января 1611 — 23 июня 1646), принц Фу, оставил одного сына
  14. Доргонь (多爾袞) (17 ноября 1612 — 31 декабря 1650), регент Цинской империи (1643—1650)
  15. Додо (多鐸) (2 апреля 1614 — 29 апреля 1649), принц Ю (1636—1649), имел восемь сыновей
  16. Фиянгу (費揚果) (ноябрь 1620 — ?), имел четырех сыновей.

Предки Нурхаци

  1. Мэнгэ-темур (Мэнтэму) (猛哥帖木耳) (1370—1433)
    1. Чуянь (Агу) (убит в 1433), старший сын предыдущего
    2. Чуншань (充善) (1433—1467), второй сын Мэнгэ-темура
      1. Толо (妥罗) (1467—1481), старший сын предыдущего
      2. Тоймо (妥义谟)
      3. Сибаосибяньчу (锡宝齐篇古) (1481—1522)
        1. Фумань (福滿) (1522—1542), сын предыдущего
          1. Дэшику (德世庫)
          2. Лючань (劉闡)
          3. Сочанъя (索長阿)
          4. Баоланъа (包朗阿)
          5. Баоши (寶實)
          6. Гиочанги (覺昌安) (1542—1582)
            1. Лидунь-Батуру ((禮敦巴圖魯)
            2. Эргунь (額爾袞)
            3. Цзекань (界堪)
            4. Тачабяньгу (塔察篇古)
            5. Такши (塔克世) (убит в 1582)
              1. Нурхаци (努爾哈赤) (1559—1626)
              2. Мурхаци (穆爾哈齊) (1561—1620)
              3. Сурхаци (舒爾哈齊) (1564—1611)
              4. Ярхаци (雅爾哈齊) (1565—1589)
              5. Байала (巴雅喇) (1582—1624)

Напишите отзыв о статье "Нурхаци"

Примечания

  1. Кузнецов В. С. Нурхаци. — Новосибирск, 1985.

Литература


Отрывок, характеризующий Нурхаци

– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.


Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.


Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.