Нуччи, Лео
Поделись знанием:
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
| Ле́о Ну́ччи Leo Nucci | |
 Лео Нуччи в 1986 году | |
| Основная информация | |
|---|---|
| Дата рождения | |
| Место рождения | |
| Страна | |
| Певческий голос |
баритон |
| [www.leonucci.net/ nucci.net] | |
Ле́о Ну́ччи (итал. Leo Nucci; 16 апреля 1942, Кастильоне-деи-Пеполи, Эмилия-Романья, Италия) ― итальянский оперный певец (баритон).
Биография
Учился у Марио Бигацци и Джузеппе Маркези в Болонье, затем совершенствовал вокальное мастерство с у Оттавио Гонзо в Милане. В 1967 году победил на оперном конкурсе в Сполето[1]. Дебютировал в роли Фигаро в Севильском цирюльнике Джоаккино Россини. После удачного дебюта несколько лет проработал в хоре театра Ла Скала. Затем снова продолжил сольную карьеру.[2]
Важнейшие выступления того периода состоялись в Ла Скала (30 января 1977 года), снова с Фигаро, заменив Анжело Ромеро. Другие важные дебюты были в Ковент-Гардене в Лондоне в 1978 году («Луиза Миллер»), в Метрополитен-опера в Нью-Йорке в 1980 году («Бал-маскарад»), в Парижской опере в 1981 году, а также в Зальцбурге в 1989 году, под руководством Герберта фон Караяна.
С 1991 до 2008 неоднократно выступал на Арена ди Верона, в основном в ролях Набукко и Риголетто. В последние годы большое количество выступлений состоялось на Фестивале Верди и в Театро Реджио в Парме.
В 2008 пел в театре Ла Скала в операх «Джанни Скикки» Пуччини и «Макбете» Верди. На 16 сентября 2010 года было запланировано выступление Лео Нуччи на открытии 178 оперного сезона Михайловского театра[3] в спектакле «Бал-маскарад», однако оно было отменено по состоянию здоровья певца[4]. В 2011 году выступил в роли Набукко в Римской опере по случаю 150-летия объединения Италии. В 2013 году в возрасте 70 лет, он снова пел Набукко в Ла Скала, демонстрируя удивительное вокальное долголетие.
Состоит в браке с Адрианой Аньелли, оперной певицей (сопрано), у них есть дочь.
В Вене, в спектакле «Набукко», совершил поистине героический поступок, подставившись под тяжелый железный занавес, падавший на его партнёршу Марию Гулегину, и тем самым спас ей жизнь.
Награды и премии
На протяжении всей своей карьеры Лео Нуччи много раз был удостоен различных наград и премий. Наиболее важными из них являются:
- 1992 год: Орден «За заслуги перед Итальянской Республикой»
- 1996 год: Назначен каммерзенгером Венской государственной оперы
- 2000 год: назначен Послом доброй воли ЮНИСЕФ в Италии
- 2002 год: Орден Искусств и литературы, Франция
- 2004 год: Почётное членство в Венской государственной опере
- 2004 год: Премия Карузо (на 24-й церемонии вручения)
- 2009 год: Почётный гражданин города Парма
Дискография
| Год | Название | Партия | Солисты | Дирижёр | Студия |
|---|---|---|---|---|---|
| 1979 | Виллисы | Гульельмо | Рената Скотто, Пласидо Доминго, Тито Гобби | Лорин Маазель | CBS |
| 1981 | Ласточка | Рамбальдо | Кири Те Канава, Пласидо Доминго, Мариана Николеско | Лорин Маазель | CBS |
| Турок в Италии | Просдочимо | Сэмуэль Реми, Монсеррат Кабалье, Энцо Дара | Рикардо Шайи | CBS | |
| Аида | Амона́сро | Катя Риччарелли, Пласидо Доминго, Елена Образцова, Николай Гяуров | Клаудио Аббадо | DG | |
| 1982 | Севильский цирюльник | Фигаро | Мэрилин Хорн, Паоло Барбачини, Энцо Дара, Сэмуэль Реми | Рикардо Шайи | Cetra |
| Фальстаф | Форд | Ренато Брузон, Катя Риччарелли, Барбара Хендрикс, Лючия Валентини | Карло Мария Джулини | DG | |
| 1983 | Дон Карлос | Родриго | Пласидо Доминго, Катя Риччарелли, Руджеро Раймонди, Лючия Валентини | Клаудио Аббадо | DG |
| Дон Паскуале | Доктор Малатеста | Сесто Брускантини, Мирелла Френи, Госта Винбергх | Риккардо Мути | EMI | |
| 1984 | Тоска | Скарпиа | Кири Те Канава, Джакомо Арагаль, Пьеро де Пальма | Сэр Георг Шолти | DG |
| Андре Шенье | Шарль Жерар | Лучано Паваротти, Монсеррат Кабалье, Криста Людвиг | Рикардо Шайи | Decca | |
| 1986 | Макбет | Макбет | Ширли Верретт, Сэмуэль Реми, Вериано Лучетти | Рикардо Шайи | Decca
DG(DVD) |
| 1987 | Эрнани | Карл V | Лучано Паваротти, Джоан Сазерленд, Паата Бурчуладзе | Ричард Бонинг | Decca |
| 1988 | Севильский цирюльник | Фигаро | Чечилия Бартоли, Уильям Маттеуцци, Паата Бурчуладзе | Джузеппе Патане | Decca |
| Адриана Лекуврёр | Мишонне | Джоан Сазерленд, Карло Бергонци, Клеопатра Чурка | Ричард Бонинг | Decca | |
| Риголетто | Риголетто | Джун Андерсон, Лучано Паваротти, Николай Гяуров, Ширли Верретт | Рикардо Шайи | Decca | |
| 1989 | Симон Бокканегра | Симон Бокканегра | Кири Те Канава, Джакомо Арагаль, Паата Бурчуладзе | Сэр Георг Шолти | Decca |
| Бал-маскарад | Ренато Анкарстрём | Пласидо Доминго, Жозефина Барстоу, Чо Суми | Герберт фон Караян | DG | |
| 1990 | Любовный напиток | Белькоре | Лучано Паваротти, Кэтлин Бэттл, Энцо Дара | Джеймс Ливайн | DG |
| Трубадур | Граф ди Луна | Лучано Паваротти, Антонелла Банауди, Ширли Верретт | Зубин Мета | Decca | |
| 1991 | Джанни Скикки | Джанни Скикки | Мирелла Френи, Роберто Аланья, Эва Подлеш | Бруно Бартолетти | Decca |
Напишите отзыв о статье "Нуччи, Лео"
Примечания
- ↑ [www.belcanto.ru/nucci1.html «Мать дураков всегда беременна» — Интервью с Лео Нуччи]
- ↑ [belcanto.ru/nucci.html Биография Лео Нуччи на сайте belcanto.ru]
- ↑ [www.rosbalt.ru/piter/2010/09/16/771917.html Лео Нуччи выступит в Михайловском театре]
- ↑ [www.mikhailovsky.ru/events/leo_nuchchi_perenosit_svoye_vystuplenie/ Лео Нуччи переносит своё выступление]
Ссылки
| В Википедии есть портал «Опера» |
- [opera-life.ru/lib.php?id=267 Лео Нуччи: «мой царь в поисках истины …»]
- [www.snob.ru/selected/entry/2736 10 лучших голосов мира]
Отрывок, характеризующий Нуччи, Лео
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
