Ньор (футбольный клуб)

Ньор
Полное название	Chamois Niortais Football Club
Прозвища	Les chamois (Замшевые)
Основан	1925
Стадион	Рене Гайяр
Вместимость	10 898
Президент	Жоэль Куэ
Тренер	Денис Рено
Соревнование	Лига 2
2014/15	11-е
Основная форма Гостевая форма

К:Футбольные клубы, основанные в 1925 годуНьор (футбольный клуб)Ньор (футбольный клуб)

«Ньор» — французский футбольный клуб из одноимённого города, в настоящий момент выступает в Лиге 2, втором по силе дивизионе Франции. Клуб был основан в 1925 году, сыном владельца фабрики по производству замши, в честь которой команда и получила своё название (Chamois — замша (фр.). Домашние матчи проводит на арене «Рене Гайяр», вмещающей 10 898 зрителей. В Лиге 1 «Ньор» принимал участие лишь однажды, в сезоне 1987/88, в котором он занял 18-е место и вылетел в Лигу 2.

Известные игроки

• Даниэль Кузен
• Абеди Пеле
• Оливье Тебили
• Адама Ба
• Джеймс Обиора
• Юрий Газзаев
• Пеги Люйиндюла
• Патрик Паризон
• Николя де Геа

Известные тренеры

• Фарук Хаджибегич
• Альбер Рюст

Игроки, сыгравшие более 100 матчей за клуб

По состоянию на 12 сентября 2015

Имя	Гражданство	Позиция	Годы	Матчи	Голы	Notes	Ref
Франк Аззопарди	Франция	полузащитник	1989–2005	435	25	Assistant manager of Chamois Niortais
Бенуа Боме	Франция	защитник	1989–1999	293	11
Карим Фраден	Франция	полузащитник	1990–1998	237	4	First team coach at Chamois Niortais
Жоэль Боссис	Франция	нападающий	1996–2002	205	51	All-time record goalscorer
Кантен Бернар	Франция	защитник	2008–2015	200	3
Сирил Куртен	Франция	защитник	1989–1997	196	7
Арно Гонсалес	Франция	нападающий	2006–2013	194	41
Бертран Питон	Франция	защитник	1997–2004	193	3
Кристоф Марише	Франция	вратарь	2000–2005	186	0
Оливье Брошар	Франция	защитник	1990–1997	185	1
Мамаду Диав	Сенегал	полузащитник	2009–2015	182	22	Senegal international
Усман Бангура	Гвинея	нападающий	1997–2004	181	20	Guinea international
Джибриль Конате	Мали	защитник	2005–2008 2009–2013	178	6
Жан-Филипп Фор	Франция	полузащитник	1993–1998	176	9
Арминдо Феррейра	Франция	полузащитник	1991–1999	164	15
Жимми Руайе	Франция	полузащитник	2011–	163	30
Симон Эбра	Франция	нападающий	2007–2015	158	33
Микаэль Лоре	Франция	защитник	1994–2006	158	0	Youth team coach at Chamois Niortais
Луиджи Гломбар	Франция	нападающий	2008–2009 2010–2014	156	28
Антони Говен	Франция	защитник	1991–1997	156	3
Венсан Дюран	Франция	полузащитник	2004–2007 2009–2013	148	2
Поль Делекруа	Франция	вратарь	2011–	146	0
Малик Кутюрье	Франция	защитник	2002–2008	141	5
Жоан Гастьен	Франция	полузащитник	2007–2013	140	14	Son of Pascal Gastien
Паскаль Гастьен	Франция	защитник	1982–1988 1989–1990	139	17	Manager of Chamois Niortais, father of Johan Gastien
Дамиан Факкьюто	Аргентина	полузащитник	2000–2005	136	10
Жоан Лецельте	Франция	защитник	2009–2014	136	1
Франк Мерелль	Франция	вратарь	1986–1990	135	0
Грегори Малики	Франция	вратарь	1995–1999	134	0
Дамьен Бридонно	Франция	защитник	1993–2000	133	3
Филипп Виоло	Франция	полузащитник	1987–1993	128	11
Паскаль Бро	Франция	защитник	1997–2001	126	6
Жером Фулон	Франция	защитник	2001–2005	124	1
Людовик Мари	Франция	защитник	2000–2005	119	3
Ронан Биже	Франция	полузащитник	2004–2009	117	4
Давид Лоллиа	Франция	полузащитник	1990–1995	113	3
Фредерик Бонг	Камерун	защитник	2011–	112	2
Жан-Франсуа Ривьер	Франция	нападающий	2004–2008	111	27
Ромен Феррье	Франция	защитник	2005–2008	111	2
Альберто Кейрос	Франция	полузащитник	1997–2003	111	8
Валкир Мота	Бразилия	нападающий	1995–1998	108	31
Ален Боннафу	Франция	защитник	1992–1995	108	0
Фабьен Сафанжон	Франция	защитник	1999–2004	108	4
Джиман Куку	Бенин	полузащитник	2013–	103	3	Benin international
Тома Дебене	Франция	вратарь	1991–1997	102	0

Ссылки

• [www.chamoisniortais.fr/ Официальный сайт]

Отрывок, характеризующий Ньор (футбольный клуб)

Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.