Нью-Йорк, Нью-Йорк (фильм, 1977)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Нью-Йорк, Нью-Йорк
New York, New York
Жанр

драма
мелодрама
музыкальный фильм

Режиссёр

Мартин Скорсезе

Продюсер

Ирвин Уинклер
Роберт Чартофф

Автор
сценария

Мардик Мартин

В главных
ролях

Роберт Де Ниро
Лайза Миннелли
Лайонел Стэндер
Барри Праймус

Оператор

Ласло Ковач

Композитор

Кандер, Джон
Эбб, Фред

Кинокомпания

Chartoff-Winkler Productions
United Artists

Длительность

164 мин.

Бюджет

$14 млн

Страна

США США

Год

1977

К:Фильмы 1977 года

«Нью-Йорк, Нью-Йорк» (англ. New York, New York) — один из первых фильмов Мартина Скорсезе. Лирическая драма с элементами комедии и большим количеством музыкальных номеров. Съёмки проходили в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, США. Вышел на экраны в 1977 году. В главных ролях заняты Роберт де Ниро и Лайза Миннелли. Заглавная музыкальная тема New York, New York позднее стала чрезвычайно популярной в исполнении Фрэнка Синатры.



Сюжет

Нью-Йорк, 1945 год. На концерте джаз-оркестра в ночном клубе вернувшийся с фронта Джимми (Де Ниро) настойчиво, но безуспешно пытается познакомиться с девушкой по имени Франсина (Миннелли). На следующее утро они снова сталкиваются в холле гостиницы, где она разыскивает подругу, а он добивается очередной отсрочки платежа за проживание. В отсрочке отказано, Джимми спасается бегством, увлекая за собой в такси Франсину. В разговоре выясняется, что он — неплохой саксофонист. Практически против своей воли она попадает на очередное прослушивание Джимми. Тот с напором оспаривает любые замечания владельца клуба, но в самый острый момент разговора Франсина запевает джазовый стандарт You Brought a New Kind of Love to Me, Джимми подхватывает мелодию. Дуэт получает приглашение на работу.

В ролях

Напишите отзыв о статье "Нью-Йорк, Нью-Йорк (фильм, 1977)"

Ссылки


Отрывок, характеризующий Нью-Йорк, Нью-Йорк (фильм, 1977)

– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.