Нэйцю

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Нэйцю
Синтай
Площадь:

775 км²

Перепись населения:

2006

Население:

260 000 чел.

Почтовые индексы:

054200

Телефонные коды:

319

www.hbnq.gov.cn/
Координаты: 37°17′ с. ш. 114°31′ в. д. / 37.283° с. ш. 114.517° в. д. / 37.283; 114.517 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=37.283&mlon=114.517&zoom=14 (O)] (Я)

Уезд Нэйцю́ (кит. упр. 内丘县, пиньинь: Nèiqiū xiàn) — уезд городского округа Синтай провинции Хэбэй (КНР). Название уезда переводится как «внутри — холм».



История

Во времена империи Хань был создан уезд Чжунцю (中丘县), что переводится как «в центре — холм». При империи Суй из-за практики табу на имена (отца императора Ян Цзяня звали Ян Чжун) в 581 году иероглиф «чжун» в названии уезда был заменён на сходный по смыслу иероглиф «нэй». При империи Цин в 1726 году чтобы избежать использования иероглифа, входящего в имя Конфуция, к иероглифу 丘 был добавлен ещё один элемент, и название уезда стало писаться как 内邱县.

В августе 1949 года был создан Специальный район Синтай (邢台专区), и уезд вошёл в его состав. В мае 1958 года Специальный район Синтай был расформирован, и уезд Нэйцю вошёл в состав Специального района Ханьдань (邯郸专区), при этом к нему были присоединены уезды Линьчэн, Байсян и Лунъяо. В мае 1961 года Специальный район Синтай был создан вновь, и уезд Нэйцю опять вошёл в его состав. В 1962 году были воссозданы уезды Линьчэн, Байсян и Лунъяо. В 1969 году Специальный район Синтай был переименован в Округ Синтай (邢台地区).

В 1980 году написание названия уезда было изменено на современное. В 1993 году решением Госсовета КНР были расформированы округ Синтай и город Синтай, и образован Городской округ Синтай.

Административное деление

Уезд Нэйцю делится на 5 посёлков и 4 волости.

Напишите отзыв о статье "Нэйцю"

Отрывок, характеризующий Нэйцю


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.