Уинн-Болтон, Нэнси

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Уинн и Болтон

Нэнси Уинн-Болтон
Гражданство	Австралия Австралия
Дата рождения	2 декабря 1916(1916-12-02)
Дата смерти	9 ноября 2001(2001-11-09) (84 года)
Место рождения	Мельбурн, Австралия
Рост	180 см
Рабочая рука	правая
Одиночный разряд
Турниры серии Большого шлема
Австралия	победа (1937, 1940, 1946-48, 1950)
Уимблдон	1/4 финала (1947)
США	финал (1938)
Парный разряд
Турниры серии Большого шлема
Австралия	победа (1936-40, 1947-49, 1951-52)
Завершила выступления

Нэнси Хейзел Мередит-Уинн (англ. Nancye Hazel Meredith Wynne, в замужестве Болтон, Bolton; 2 декабря 1916, Мельбурн — 9 ноября 2011) — австралийская теннисистка-любительница.

• Шестикратная чемпионка Австралии в одиночном разряде (1937, 1940, 1946—48, 1951)
• 14-кратная чемпионка Австралии в женском и смешанном парном разряде, трёхкратная абсолютная чемпионка Австралии (1940, 1947, 1948)
• Член Международного зала теннисной славы с 2006 года

Спортивная карьера

Нэнси Уинн родилась в конце 1916 года в Мельбурне в семье менеджера по продажам Герберта Мередита-Уинна и Глэдис Уоттс. Впервые Нэнси взяла в руки ракетку в десятилетнем возрасте, а её первая игра состоялась на битумном корте на крыше административного здания под присмотром тренера Лео Гуини. В 16 лет она выиграла чемпионат штата Виктория среди девочек, после чего два года выступала за команду мельбурнского пригорода Сент-Килда.

В 1936 году Нэнси Уинн дебютировала в чемпионате Австралии, дойдя до финала в одиночном разряде и выиграв турнир женских пар с Тельмой Койн, которой в это время было всего 17 лет — ещё меньше, чем Нэнси. В дальнейшем Уинн стала доминирующей силой в чемпионатах Австралии, выигрывая с Койн турнир пар ежегодно вплоть до 1940 года, дважды победив в одиночном разряде и один раз в миксте (с Колином Лонгом). В 1938 году она выбралась на международные турниры за океан, где сначала дошла до финала чемпионата Франции в миксте, а затем до финала чемпионата США в одиночном разряде, став первой австралийкой в истории в одиночном финале чемпионата США.

Развитие карьеры Нэнси прервала Вторая мировая война. С 1940 по 1946 год у неё не было возможности для выступлений. Сложности военной жизни усугубляло то обстоятельство, что в 1942 году на фронте погиб её муж, сержант ВВС Питер Болтон, оставив вдову с четырёхмесячной дочерью. Тем не менее с возобновлением в 1946 году чемпионатов Австралии возобновилось и господство в них Нэнси Уинн-Болтон. С 1946 по 1952 год она ещё четырежды побеждала в одиночном разряде, пять раз в женских парах (все с Тельмой Койн-Лонг) и три раза подряд в смешанных (все с Колином Лонгом). Десять совместных титулов с Койн-Лонг остаются рекордом чемпионатов Австралии для женских пар, а рекорд в 20 титулов чемпионки Австралии во всех трёх разрядах был превзойдён лишь Маргарет Смит-Корт, завоёвывавшей это звание 21 раз. За океаном Нэнси по-прежнему выступала редко, но всё же дважды выходила в финал Уимблдонского турнира в 1947 и 1950 годах. В одиночном разряде за пределами Австралии в послевоенные годы её лучшими результатами стали выходы в полуфинал чемпионата США и четвертьфинал Уимблдонского турнира в 1947 году.

В 2001 году имя Нэнси Уинн-Болтон было включено в списки Зала теннисной славы Австралии, а в 2006 году в списки Международного зала теннисной славы. В 2009 году свет увидела её биография, написанная её дочерью Пэм Стокли.

Статистика участия в турнирах Большого шлема в одиночном разряде

Турнир	1935	1936	1937	1938	1939	1940	1945	1946	1947	1948	1949	1950	1951	1952	Итого В/П
Чемпионат Австралии	2К	Ф	П	1/2	2К	П	НП	П	П	П	Ф	1/2	П	1/2	6 / 13
Чемпионат Франции	НУ	НУ	НУ	3К	НУ	НП	НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	0 / 1
Уимблдонский турнир	НУ	НУ	НУ	4К	НУ	НП	НП	НУ	1/4	НУ	НУ	НУ	3К	НУ	0 / 3
Чемпионат США	НУ	НУ	НУ	Ф	НУ	НУ	НУ	НУ	1/2	НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	0 / 2
Итого в сезоне	0 / 1	0 / 1	1 / 1	0 / 4	0 / 1	1 / 1	0 / 0	1 / 1	1 / 3	1 / 1	0 / 1	0 / 1	1 / 2	0 / 1	6 / 19

Литература

• Bolton, Nancye // Bud Collins' Tennis Encyclopedia / Bud Collins, Zander Hollander (Eds.). — Detroit, MI: Visible Ink Press, 1997. — P. 522. — ISBN 1-57859-000-0.
• Wynne Bolton, Nancye Hazel Meredith // [books.google.ca/books?id=W39oSS7c2xAC&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false Historical Dictionary of Tennis] / John Grasso (Ed.). — Plymouth: Scarecrow Press, 2011. — P. 313—314. — ISBN 978-0-8108-7490-9.
• Warren Hill and Pam Stockley. [www.memoirsfoundation.org.au/assets/nancye-wynne-bolton-book-extract.pdf Nancye Wynne Bolton: An Australian Tennis Champion]. — Burwood East, Victoria: Memoirs Foundation, 2009. — ISBN 978-0-9805730-6-0.

Ссылки

• [tennishistory.com.au/2010/10/nancye-bolton/ Nancye Wynne Bolton]. Australian Tennis Historical Society (October 12, 2010). Проверено 11 ноября 2013.
• [www.tennisfame.com/hall-of-famers/nancy-wynn-bolton Нэнси Уинн-Болтон] на сайте Международного зала теннисной славы (англ.)

Отрывок, характеризующий Уинн-Болтон, Нэнси

– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.