Нэшвилл (фильм)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Нэшвилл
Nashville
Жанр

музыкальный фильм

Режиссёр

Роберт Олтмен

Продюсер

Роберт Олтмен

Автор
сценария

Джоан Тьюксбери

В главных
ролях

Кит Кэррадайн
Карен Блэк
Барбара Харрис
Генри Гибсон

Оператор

Пол Ломанн

Композитор

Ричард Баскин

Кинокомпания

Paramount Pictures

Длительность

160 мин

Страна

США

Год

1975

IMDb

ID 0073440

К:Фильмы 1975 года

«Нэшвилл» — многофигурная кинофреска Роберта Олтмана (1975), один из ключевых фильмов его карьеры и Нового Голливуда в целом. Переплетения жизней 24 персонажей на фоне 27 музыкальных номеров образуют многослойную панораму столицы музыки кантри, города Нэшвилл, а заодно диагностируют социально-политические проблемы Америки, уставшей от уотергейтских разоблачений начала 1970-х и готовой с головой нырнуть в омут развлечений эпохи диско[1][2].





Сюжет

Соединённые Штаты готовятся отметить 200-летие своей государственности. Представитель демагога Хэла Филлипа Уокера, который выдвигается в президенты США от новоиспечённой «партии перемен» и чьи абсурдные речи транслируют передвижные динамики по всему городу, прибывает в столицу американской народной музыки — город Нэшвилл. Он посещает влиятельных деятелей шоу-бизнеса и знаменитое шоу Grand Ole Opry с тем, чтобы собрать звёзд кантри-музыки на предвыборное мероприятие, где должен будет выступить Уокер.

В кульминационный момент концерта происходит трагедия, но, словно загипнотизированная, толпа взрослых и детей, впиваясь глазами в полотнище растянутого над сценой американского флага, продолжает повторять рефрен исполняемой в это время песни: «Пускай говорят, что я несвободен, меня это не волнует...»[3]

В ролях

У большинства изображённых в фильме музыкальных звёзд есть узнаваемые прототипы в мире кантри. Например, фолк-трио Bill, Mary & Top весьма напоминает команду Peter, Paul & Mary. Больше всего вопросов вызывает фигура фонтанирующей банальностями журналистки Опал, которая утверждает, что работает на «Би-би-си», но оказывается не в состоянии правильно расшифровать эту аббревиатуру. Сценарием была предусмотрена сцена, где она признаётся, что не имеет отношения к журналистике[4][5].

Производство

Роберт Олтман заинтересовался «столицей кантри» после того, как получил предложение снять фильм в этом городе. Сюжет предложенного ему фильма оставил режиссёра равнодушным, однако, посетив город, Олтман проникся своеобразной аурой южного штата и предложил своей сценаристке Джоан Тьюксбери съездить в Нэшвилл, чтобы понаблюдать за местными нравами. В записной книжке, которую сценаристка привезла с собой из Нэшвилла, были намечены основные фабульные коллизии будущего фильма. Вся политическая подоплёка, равно как и драматическая разрядка были добавлены уже на заключительном этапе.

Путаный сюжет фильма по ходу съёмок дорабатывался режиссёром и актёрами[6], многие из которых по просьбе режиссёра самостоятельно написали свои музыкальные номера[7]. Некоторые персонажи (как, например, герой Голдблюма) выполняют исключительно подсобную функцию, помогая перейти от одной сюжетной линии и группы персонажей к другой. Как обычно у Олтмана, диалоги во многом сымпровизированы по ходу съёмок[8] и нередко перехлёстываются, голоса накладываются друг на друга, несколько сцен подаются внахлёст, создавая стереоскопический эффект многоголосицы.

Долгое время считалось, что в Нэшвилле было отснято достаточно материала, чтобы смонтировать 4-часовой фильм или мини-сериал, и что первоначально фильм предполагалось разбить на две серии[9]. Однако в 2000 г. Олтман сделал заявление, что в окончательную версию не вошли только музыкальные номера.

Реакция

«Нэшвилл» был весьма благожелательно встречен основной массой американских кинокритиков, включая таких популярных, как Роджер Эберт[10]. «Пересечения действующих лиц блистательно организованы, причём всё кажется совершенно естественным, без тени натужности. Дюжины историй и жизней переплетены друг с другом», — восхищён кинообозреватель британской The Guardian[11]. «Сквозь беспрерывную игру хаоса и упорядоченности приходится продираться наобум, словно в детективе выбирая нити, которые могут никуда не вести, а могут таить в себе разгадку того, что мы увидим дальше», — писал осенью 1975 года в журнале Sight & Sound Джонатан Розенбаум[4].

Противники Олтмана по обыкновению упрекали его в бессюжетности; выстрел на концерте показался им лишённым глубинной мотивировки, введённым исключительно для того, чтобы хоть как-то свести воедино безнадёжно запутавшиеся нити повествования[12][13]. Дэйв Кер, к примеру, считает, что Олтман в своих фильмах «о простых людях» цинично издевается над ними, их мелочные заботы не вызывают у него ничего, кроме презрительной усмешки[14]. По наблюдению Розенбаума, когда в последнем кадре камера взмывает над звёздно-полосатым стягом, «мир бесчисленных возможностей сжимается до размеров банального „высказывания“»[4] и становится ясно, что создателей фильма, опьянённых пируэтами повествовательной конструкции, «по-настоящему не волнуют ни Нэшвилл, ни кантри, ни политика»[15].

Признание

Фильм многократно оправдал свой бюджет в прокате, был удостоен пяти номинаций на «Оскар» и вошёл (в 1992 г.) в Национальный реестр наиболее значимых фильмов. По результатам опроса 846 кинокритиков всего мира (Sight & Sound, 2012) входит в лучшую сотню фильмов в истории кинематографа[16].

Влияние

Типичный олтмановский фильм представляет собой переработку схемы «Нэшвилла» — неспешное развитие повествования, мозаика сюжетных линий, многоголосица персонажей, проникновение за кулисы определённого социального или профессионального кластера. Роджер Эберт убеждён, что «Нэшвилл» открыл дорогу другим режиссёрам, работающим в сходной мозаичной повествовательной манере, как, например, Пол Томас Андерсон, создатель обласканных критиками фильмов «Ночи в стиле буги» и «Магнолия»[10].

Напишите отзыв о статье "Нэшвилл (фильм)"

Примечания

  1. Ronald L. Davis. Celluloid Mirrors: Hollywood and American Society since 1945. ISBN 9780155015685. Page 130.
  2. Ian Scott. American Politics in Hollywood Film. Edinburgh University Press, 2000. Pages 81-82.
  3. And you may say I ain't free, but it don't worry me.
  4. 1 2 3 [www.jonathanrosenbaum.com/?p=29681 JonathanRosenbaum.com » Blog Archive » NASHVILLE]
  5. Вероятно, это своего рода групи, которая под маской репортёра получает доступ к обожаемым ею звёздам эстрады. С точки зрения нарратологии «персонаж-игла», которая сшивает различные повествовательные нити в «ковёр» рассказа.
  6. [kommersant.ru/doc/1026553 Ъ-Weekend - Какие бывают мюзиклы]
  7. Ключевые песни I'm Easy и It Ain't Worry Me сочинил Кит Кэррадайн, играющий в фильме повесу Тома. На волне успеха фильма Кэррадайн на время оставил актёрскую карьеру ради эстрадной.
  8. Кальменс Я. В. 1001 видеофильм. Каталог-справочник. — СПб.: Алга-Фонд, 1992. — С. 205.
  9. Stuart, Jan. (2000). The Nashville Chronicles: The Making of Robert Altman’s Masterpiece. New York: Simon & Schuster. ISBN 0-684-86543-2, ISBN 978-0-684-86543-0.
  10. 1 2 [rogerebert.suntimes.com/apps/pbcs.dll/article?AID=/20000806/REVIEWS08/8060301/1023 Nashville :: rogerebert.com :: Great Movies]
  11. [www.guardian.co.uk/film/2004/dec/31/culture.peterbradshaw1 Film: Nashville | Film | The Guardian]
  12. [www.timeout.com/film/reviews/63163/nashville.html Nashville Review. Movie Reviews - Film - Time Out London]
  13. Впрочем, точно так же убийство «под занавес» наполняло новым смыслом каждую мелочь в любимом фильме Олтмана — «Правилах игры».
  14. [www.thelmagazine.com/TheMeasure/archives/2011/03/25/i-think-its-fun-to-identify-that-voice-an-interview-with-film-critic-dave-kehr "I think it's fun to identify that voice": An Interview with Film Critic Dave Kehr | The Measure]
  15. [www.jonathanrosenbaum.com/?p=7231 JonathanRosenbaum.com » Blog Archive » Hooey for Hollywood [on THE PLAYER]]
  16. [explore.bfi.org.uk/sightandsoundpolls/2012/critics/ Sight & Sound 2012 critics top 250 films | BFI | British Film Institute]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Нэшвилл (фильм)


В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.