Нюрнбергский пряник

Нюрнбергские пряники (нем. Nürnberger Lebkuchen «лебкухен») — традиционные пряники из франконо-баварского (немецкого) города Нюрнберга, известные ещё со времён Средневековья. Особенно популярны в рождественский период, хотя изготавливаются и продаются круглый год. Нюрнбергский пряник с 1 июля 1996 г. является патентованной охраняемой торговой маркой для пряников, произведённых только в Нюрнберге.

История

История нюрнбергских пряников прослеживается, как минимум, с конца XV века. Известно, что император Фридрих III во время рождественской недели в 1487 году раздавал специально произведённые в городе маленькие пряники с его портретом собравшимся у крепостного рва детям.

Старейший письменный рецепт пряника от XVI века хранится в Германском национальном музее в Нюрнберге.

Во время визита в Нюрнберг в 1855 году короля Максимилиана II c королевой пряничники города выпекли в их честь несколько гигантских пряников с надписями «Слава нашему королю».

Описание

Витрины с пряниками

Под нюрнбергскими пряниками понимаются как правило большие и преимущественно круглые, глазурированные шоколадом («schokoliert») или неглазурированные («natur») сахаристые пряники с темной начинкой, а также белые пряники. Отличием нюрнбергских пряников от других является очень высокое процентное содержание ореховой массы при незначительной доле или даже полном отсутствии муки. Пряники также часто содержат миндаль и цукаты. Нюрнбергскими пряниками наивысшего качества, неизменно присутствующими в ассортименте всех производителей и продавцов, считается сорт «elisenlebkuchen», содержащий минимум 25 % миндаля, лесного ореха или грецкого ореха и максимум 10 % муки. Известны и рецепты других видов нюрнбергских пряников и коврижек.

Продаются также бесформенные и кусковые пряники и их лом, не уступающие по качеству и вкусу фигурным пряникам. Популярны пряники в декоративных и подарочных фирменных жестяных коробочках, в том числе в музыкальных шкатулках, и в прочей оригинальной упаковке.

Производители патентованных нюрнбергских пряников (группа Lambertz с фабричными марками Хэберлайна-Метцгера, Вейса, Вольфа, группа Schmidt с марками Шмидта, Виклейна и многочисленные мелкие ручные ремесленные производства) располагаются только в пределах города и продают пряничную продукцию в собственных специализированных магазинах в Нюрнберге и только в уполномоченных магазинах по всему миру, а также по посылочной торговле.

Особенно широко пряничная торговля и ассортимент (включая специальный-фирменный) представлены как рождественский товар в недели, предшествующие 25 декабря, на городских площадях-ярмарках, хотя и в остальное время пряники активно продаются в лавках и супермаркетах.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Нюрнбергский пряник
• [www.lebkuchen.nuernberg.de/ Нюрнбергские пряники]  (нем.)
• [www.nuernberginfos.de/nuernberger-spezialitaeten/nuernberger-lebkuchen.html Matthias Weinrich. Nürnberger Lebkuchen]  (нем.)
• [books.google.at/books?id=_FC3wUDfFSMC&lpg=PA46&dq=kreuzwoche%201487&hl=de&pg=PA46#v=onepage&q=kreuzwoche%201487&f=false Martin Schieber: Geschichte Nürnbergs]  (нем.)
• [books.google.at/books?id=284OAQAAMAAJ&dq=Pletzlein%201487&hl=de&pg=PA568#v=onepage&q=Pletzlein%201487&f=false J. Scheible: Die gute alte Zeit, geschildert in historischen Beiträgen]  (нем.)

Отрывок, характеризующий Нюрнбергский пряник

– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.