Nürnberg (1934)
«Ню́рнберг» (Nürnberg) — лёгкий крейсер Кригсмарине времён Второй мировой войны. Развитие проекта «Лейпциг». Последний лёгкий крейсер германского флота.
Содержание
Проектирование и постройка
Несмотря на то, что в ряде источников лёгкие крейсера «Лейпциг» и «Нюрнберг» относятся к единому классу (тип «Лейпциг»), являющемуся улучшением предшествующих крейсеров типа «К», по целому набору характеристик эти два корабля отличаются друг от друга. «Нюрнберг» был заложен, спущен и введён в строй с отставанием почти на пять лет от своего «старшего брата». Пауза в строительстве была вызвана проходившими дискуссиями о том, какие крейсера нужны Германии с точки зрения их вооружения, водоизмещения и прочих характеристик. В итоге было принято решение строить тяжелые «Вашингтонские» крейсера. Как следствие — кардинально-новый проект легкого крейсера не разрабатывался, новый корабль этого класса для германского флота представлял собой улучшенный проект крейсера «Лейпциг»[3].
Проектное водоизмещение нового крейсера увеличилось на 100 тонн, достигнув 8000 тонн. Этим достигалась лучшая прочность корпуса, усиливались бронирование башен, погребов боезапаса, зенитная артиллерия и увеличилась скорость хода, но этого не хватило на увеличение вместимости топливных цистерн. Основные технические решения повторяли «Лейпциг», но «Нюрнберг» был чуть длиннее и шире своего предшественника. Проект крейсера разработал конструктор Блечшмидт[3].
Служба
Довоенный период
Лёгкий крейсер «F» («Kreuzer F» или «Ersatz Nymphe» — замена крейсера «Нимфе») был заложен 4 ноября 1933 года на заводе «Дойче Верке» в Киле. 8 декабря 1934 года — крейсер был спущен на воду и получил название «Нюрнберг». 2 ноября 1935 года корабль вошёл в состав флота, на нём сначала подняли флаг уже несуществовавшей Веймарской республики, но уже через пять дней, 7 ноября, на нём подняли военно-морской флаг Третьего Рейха[3].
После завершения серии испытаний в начале 1936 года «Нюрнберг» становится флагманским кораблем Разведывательных сил флота. С апреля по май крейсер находился в Атлантике с посещением ряда зарубежных портов. С августа по октябрь и с ноября по декабрь 1936 года, в апреле-мае и июле-августе 1937 года корабль находился в испанских водах, оказывая помощь мятежникам генерала Франко. В последующие предвоенные годы корабль занимался боевой подготовкой, участвовал в манёврах флота, в торжествах по случаю спуска новых кораблей. В марте 1939 года «Нюрнберг» участвует в захвате литовского порта Клайпеды (Мемеля)[3].
Вторая Мировая война
С началом войны крейсер принимал участие в различных минно-заградительных операциях в составе соединений надводных кораблей, 6 октября во время одной из таких операций был безуспешно атакован британской подводной лодкой «Сивулф».
13 декабря 1939 года «Нюрнберг» и лёгкий крейсер «Лейпциг» были торпедированы английской подводной лодкой «Сэлмон». По сравнению с «Лейпцигом» повреждения «Нюрнберга» были гораздо менее серьёзными, торпеда попала в носовую часть, оторвав её часть. Энергоустановка корабля не пострадала, а потери в экипаже составили всего 16 человек ранеными. Ремонт на верфи-строителе продолжался до апреля 1940 года[3].
В июне-июле 1940 года крейсер привлекается для проводки войсковых транспортов в Норвегию и обратной проводки линкора «Гнейзенау». В феврале — сентябре 1941 года выполнял обязанности учебного корабля, в сентябре входил в состав северной группы германского «Балтийского флота», созданного для пресечения гипотетической попытки прорыва советского Балтийского Флота из Кронштадта в Швецию в случае падения Ленинграда[3].
С января по август 1942 года крейсер находится у заводской стенки, проходя капитальный ремонт, во время которого произвели замену турбин и усилили зенитное вооружение. После завершения работ «Нюрнберг» прошёл испытания, затем курс боевой подготовки, в декабре перешёл в Норвегию, на замену уходящего в Германию на капитальный ремонт «Адмирала Шеера». Крейсер не принимал участие в боевых действиях. После «Новогоднего боя» Гитлер приказал вывести из состава флота все тяжелые корабли, которые все же удалось отстоять новому главкому ВМФ Карлу Дёницу. «Нюрнберг» вновь стал учебным крейсером[3].
В мае 1943 года «Нюрнберг» вернулся в Германию, где был зачислен в отряд учебных кораблей. В этом качестве он прослужил до конца 1944 года.
В январе 1945 года крейсер участвовал в минных постановках в водах Южной Норвегии, после чего находился в Осло-Фиорде. 27 января крейсер прибыл в Копенгаген, после чего в боевых действиях фактически участия не принимал. 5 мая 1945 года огнём зенитных автоматов была отражена попытка членов датского движения сопротивления уничтожить корабль с использованием взрывающегося катера. Потери экипажа при этом составили 4 человека[3].
После окончания войны «Нюрнберг» по репарациям был передан СССР. 5 (по другим данным, 19) ноября корабль был зачислен в списки советского военно-морского флота. 13 февраля крейсер переименовали в «Адмирал Макаров». В Советском военно-морском флоте корабль служил до 1959 года[3].
Напишите отзыв о статье "Nürnberg (1934)"
Примечания
Литература
- Трубицын С. Б. Лёгкие крейсера Германии (1921—1945 гг.) Часть II: «Лейпциг» и «Нюрнберг»
- Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1910—2005. — Минск, Харвест, 2007.
- Патянин С. В. Дашьян А. В. и др. Крейсера Второй мировой. Охотники и защитники — М.: Коллекция, Яуза, ЭКСМО, 2007.
- Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1922—1946.- Annapolis, Maryland, U.S.A. : Naval Institute Press, 1996.
Ссылки
- [www.wunderwaffe.narod.ru/WeaponBook/Nem_LKr/05.htm Лёгкий крейсер «Нюрнберг»] (рус.). Проверено 23 апреля 2011. [www.webcitation.org/66I4xytG4 Архивировано из первоисточника 20 марта 2012].
- [navsource.narod.ru/photos/02/098/index.html Архив фотографий кораблей русского и советского ВМФ. Легкий крейсер «Адмирал Макаров»] (рус.). Проверено 23 апреля 2011. [www.webcitation.org/66I4ytxAq Архивировано из первоисточника 20 марта 2012].
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи о флоте желательно?:
|
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Nürnberg (1934)
Сe diable a quatre…– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
