Нёйиский договор

Нёйиский договор — мирный договор, заключённый между Болгарией, проигравшей Первую мировую войну в качестве участницы блока Центральных держав, и противостоящими блоку странами Антанты. Договор был подписан 27 ноября 1919 года в пригороде Парижа Нёйи-сюр-Сен (фр. Neuilly-sur-Seine).

Болгария теряла часть территории (свыше 11 тыс. км² или 1/10 территории страны и 1/7 населения), которая передавалась Греции, Румынии и Королевству Сербов, Хорватов и Словенцев. Согласно договору:

• к Королевству Сербов, Хорватов и Словенцев отходили Западные окраины и часть Македонии, входившая ранее в состав Болгарии;
• Западная Фракия на юге объявлялась юрисдикцией «главных союзных держав», но вскоре была передана Греции, что лишило Болгарию стратегического выхода к Эгейскому морю;
• Добруджа была закреплена за Румынией.

Сумма наложенной на страну контрибуции составила 2,25 млрд франков золотом (407 млн дол. или 1/4 национального достояния), которые Болгария должна была выплатить в течение 37 лет.

Численность сухопутных вооружённых сил ограничена до 33 000, включая 20 000 — армия, 10 000 — жандармерия и 3 000 — пограничников. Призывная служба отменена. Военно-морской флот Болгарии сокращался до 10 кораблей; также Болгарии запрещалось иметь авиацию и любые виды тяжёлого вооружения.

Территории отошедшие от Болгарии по Нёйискому договору

Согласно договору Болгария должна была передать Королевству сербов, хорватов и словенцев Западные окраины – села в Кула, области возле городов Босилеград, Цариброд и Струмица. Управление Эгейской Фракией первоначально взяла на себя Антанта, однако вскоре стало ясно, что она будет отдана Греции. Подтверждено румынское владение Южной Добруджей.

Государства-приобретатели	Площадь	Население
Греция	6500 км²	300 тыс.
Югославия	2500 км²	100 тыс.
Всего	9000 км²	400 тыс.

• Географические карты болгарских земель, отошедших от Болгарии по Нёйискому договору
• Map of Bulgaria after Treaty of Neuilly-sur-Seine Kula region.svg

  Земли общин Кула и Видина, присоединенные к Королевству сербов, хорватов и словенцев

• Map of Bulgaria after Treaty of Neuilly-sur-Seine Tsaribrod region-bg.svg

  Земли возле Цариброда и Трына, присоединенные к Королевству сербов, хорватов и словенцев

• Map of Bulgaria after Treaty of Neuilly-sur-Seine Bosilegrad region-bg.svg

  Земли Кюстендилской и Трынской общин, присоединенные к Королевству сербов, хорватов и словенцев

• Map of Bulgaria after Treaty of Neuilly-sur-Seine Strumitsa region-bg.svg

  Земли Струмицкой и Петричской общин, присоединенные к Королевству сербов, хорватов и словенцев

• Map of Bulgaria after Treaty of Neuilly-sur-Seine Western Thrace-bg.svg

  Земли Эгейской Фракии, присоединённые к Королевству Греция

Репарации

Репарации, которые Болгария должна была выплатить согласно Нёйискому договору, составили 2,25 миллиарда золотых франков. Их требовалось вносить шестимесячными платежами Репарационной комиссии, созданной в соответствие с условиями Версальского договора, который, в свою очередь, распределял суммы платежей между союзниками. Первый платёж должен быть был произведён 1 июля 1920 года, а последний – на 1 января 1958 года. В первые 2 года процентные начисления на репарации составляли 2%, а последующие годы – 5%. В сумму репараций были также включены и некоторые финансовые претензии к Болгарии со стороны её союзников. Репарационная комиссия получила право отложить или уменьшить сумму выплат, в зависимости от возможностей страны.

Помимо денежных репараций, выплачиваемых Репарационной комиссии, Болгария должна была компенсировать соседним странам известное количество скота:

Вид	Греция	Румыния	Югославия	Всего
Быки	15	60	50	125
Молочные коровы	1 500	6 000	6 000	13 500
Лошади	2 250	5 250	5 000	12 500
Мулы	450	1 050	1 000	2 500
Волы	1 800	3 400	4 000	9 200
Овцы	6 000	15 000	12 000	33 000

В дополнение, Болгария должна была поставить Сербско-хорватско-словенскому государству по 50 тысяч тонн угля в течение 5 лет, в качестве компенсации за ущерб, нанесенный сербским каменноугольным шахтам, если Междусоюзническая комиссия сочтёт, что это не явится серьёзным препятствием для хозяйственной жизни страны,.

Литература

• Горохов В. Н. История международных отношений. 1918—1939. — М.: 2004.
• Киган Д. Первая мировая война. — М.: 2004.

Ссылки

• [wwi.lib.byu.edu/index.php/Treaty_of_Neuilly Текст договора (англ.)]

Отрывок, характеризующий Нёйиский договор

Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.