Громадский, Николай Александрович

Николай Громадский
Имя при рождении:	Николай Александрович Громадский
Дата рождения:	1 октября 1920(1920-10-01)
Место рождения:	Киев, Украинская ССР
Дата смерти:	19 февраля 1970(1970-02-19) (49 лет)
Место смерти:	Обнинск, Калужская область, РСФСР, СССР
Гражданство:	СССР СССР
Жанр:	живопись, графика

Никола́й Алекса́ндрович Грома́дский (1 октября 1920, Украинская ССР — 19 февраля 1970, Обнинск, Калужская область, РСФСР, СССР) — советский художник (живописец, график), педагог. Ученик Владимира Фаворского. Основатель и первый директор детской художественной школы города Обнинска (1964—1968).

Биография

Николай Громадский родился 1 октября 1920 года в Киеве. Отец был служащим, мать — работницей картонажной фабрики. Отец Николая погиб во время Гражданской войны, и мать позже вторично вышла замуж за вдовца с двумя дочерьми. В новой семье родилось ещё двое детей, и Николай среди пятерых был старшим.

С детства любил рисовать, но из-за ограниченных семейных средств не имел даже цветных карандашей, и в семье его увлечённость рисованием не поощрялась. В 14 лет, приписав к возрасту Николая два года, отчим устроил его учеником к себе на электростанцию. В течение трёх лет Николай работал подручным зольщика (чистил колосники от шлака в раскалённых топках котлов), откладывая с согласия матери небольшие деньги из заработка на будущую учёбу.

В 1937 году поступил на факультет фарфора и керамики Одесского художественного училища. Навёрстывая пропущенные для учёбы годы, много читал. Ночами часто работал в Одесском порту на погрузке, чтобы компенсировать нехватку денег на еду, книги и краски.

В июне 1941 года находился на дипломной практике на Дмитровском фарфоровом заводе в Подмосковье. С началом Второй мировой войны на территории СССР добрался до Киева по железной дороге, на попутных машинах и пешком; Днепр просто переплыл. Вся семья Николая уже эвакуировалась, сам же он в военкомате из-за близорукости был мобилизован в охрану для сопровождения оборудования военного завода в эвакуацию в Сибирь. В Сибири занимался восстановлением завода и затем работал на нём. На этом заводе Громадский повредил ногу; хромота осталась у него на всю жизнь.

В 1943 году поехал поступать в Московский институт прикладного и декоративного искусства (МИПИДИ) и был принят сразу на 3-й курс. Главным учителем для Громадского стал профессор кафедры керамики Владимир Фаворский.

В 1945 году Николай Громадский женился на студентке музыкального училища, уроженке Малоярославца, Галине Солянкиной. В 1946 году в семье родился сын. Из-за голода и болезни жены Громадский взял в институте академический отпуск и поехал работать по приглашению художником-постановщиком в Русский областной драматический театр Ташкента. Вернуться в институт Громадскому не удалось. В Ташкенте умер первый ребёнок и, в 1948 году, родился второй, который из-за жаркого климата часто болел. По совету врача семья вернулась в Россию, и Громадский устроился на работу в Калужское отделение Худфонда РСФСР. Через год из-за квартирной неустроенности семья переехала из Калуги в Малоярославец, где жили родители жены Громадского. Громадский продолжил работать в худфонде, а его жена устроилась руководителем хорового коллектива в малоярославецкий Дом культуры и учителем пения в школу.

В январе 1954 года по приглашению директора единственной в то время обнинской школы (позже — школы № 1) Г. А. Табулевич начал вести в школе уроки как учитель рисования и черчения. В мае 1954 года получил в Обнинске комнату и перевёз из Малоярославца семью. В новом здании школы, введённом в 1955 году, расписал темами из сказок коридор в крыле для младших классов, создал кабинет рисования и черчения, сделав мольберты и мебель, готовил декорации для школьных спектаклей.

В 1955 году организовал в только что открывшемся Доме культуры ФЭИ изостудию.

Местный художник Иван Михайлович Аксёнов спустя десятилетия вспоминал об этом периоде:

Помню, какое впечатление на нас, молодых, произвёл Николай Александрович, ведь мы впервые видели настоящего художника. Высокий, статный, с зачёсанными назад длинными волосами, всегда гладко выбрит, со вкусом одет. Очень интеллигентен, говорил негромко, но точно и образно. Я старался ему во всём подражать. Даже специально начал немного прихрамывать, как Николай Александрович.

В 1956 году Обнинск получил статус города, и Громадский с Е. В. Потёмкиным предложили создать в Обнинске школу искусств, объединяющую живопись, музыку, балет. Это предложение было отклонено властями города, но осенью 1956 года в Обнинске была создана детская музыкальная школа, которую возглавил Потёмкин.

Оформлял первые обнинские праздники — первую городскую демонстрацию 1 мая 1957 года и день советской молодёжи в 1958 году. Оформлял почти все театральные постановки того времени в Обнинске.

В 1960 году оставил школу № 1 и полностью перешёл на работу в организованную им изостудию в Доме культуры ФЭИ. Один из воспитанников изостудии рассказывал:

Обстановка на занятиях была самая демократичная. У Николая Александровича было характерное присловье: «Рисование и живопись — это искусство рассуждать!» Он умел не только сделать и показать, как надо, но и растолковать словами. Исправлял редко — больше советовал. И каждый студиец рос на собственных успехах и неудачах.

Осенью 1962 года в детской музыкальной школе Обнинска было создано художественное отделение (один класс) в старом здании школы № 1. Директор музыкальной школы Е. В. Потёмкин рассказывал об этом периоде:

Начинали буквально с нуля. Кое-какую мебель, мольберты и прочее сделали по чертежам, выполненным Громадским. Потихоньку стали приобретать кисти, краски, карандаши, натюрмортный фонд — что могли. Николай Александрович всё делал сам. Художественная школа — его детище.

В 1963 году Потёмкин уехал из Обнинска, с новым руководителем детской музыкальной школы у Громадского отношения не сложились, и идея объединённой школы искусств сошла на нет. В 1964 году была образована самостоятельная детская художественная школа в том же старом здании школы № 1. Громадский стал добиваться отдельного здания для школы, но смог добиться только перепрофилирования ранее спроектированной пристройки к строившейся в то время школе № 7, которая начала функционировать как художественная школа только в январе 1969 года.

Постоянные конфликты с новым партийным руководством Обнинска завершились конфликтом 1968 года, когда Громадский публично отказался использовать труд учеников детской художественной школы для оформления наглядной агитации, объяснив это тем, что художественная школа решает другие задачи. После этого Громадский был вынужден уйти с должности директора школы.

В том же 1968 году устроился на работу в Калужский художественный фонд и начал ежедневно ездить электричкой из Обнинска в Калугу. Заболев в начале 1970 года гриппом, продолжал ездить в Калугу продуваемыми зимними электричками и усугубил болезнь. По́зднее обращение к врачам диагностировало неизлечимое двустороннее воспаление с отёком лёгких, приведшее к быстрой смерти. Умер 19 февраля 1970 года.

Семья

• Жена — Галина Дмитриевна Громадская (урождённая Солянкина).
  • Сын (1946—?), умер в младенческом возрасте.
  • Сын (р. 1948).

Известные ученики

Среди известных учеников Николай Громадского — график Александр Шубин (р. 1947) и скульптор Алексей Григорьев (1949—2002), окончивший созданную Громадским детскую художественную школу с её первым выпуском в 1966 году. Громадским был написан портрет юного Григорьева, в настоящее время хранящийся в Музее истории города Обнинска.

Большую роль Николай Громадский сыграл в судьбе Бориса Шаванова (1939—2000), добившись перевода последнего из общеобразовательной школы, где тот работал учителем рисования и черчения, в художественную. После занятий в студии Громадского Шаванов окончил художественно-графический факультет Московского государственного педагогического института имени В. И. Ленина. В 1993 году Шаванов возглавил созданную учителем школу — фактически ради её спасения в сложное время.

Выставки

Групповые выставки

• 1967 — Всесоюзная выставка акварели, посвящённая 50-летию Октябрьской революции, Ленинград (с работой «Солдат революции»)

Местонахождение произведений

• Музей истории города Обнинска (16 работ)
• Частные собрания

Цитаты

Александр Шубин, ученик Громадского, о его обнинских театральных постановках:

Его эскизы и сами декорации были сделаны мастерски. Письмо его было свободным, раскованным, очень уверенным. Помню, какое впечатление производили декорации к спектаклю «Тайфун» из китайской жизни. Особенно запомнилась работа Николая Александровича над бутафорскими вазами из папье-маше. Спектакли в его оформлении глубоко воздействовали на зрителя своим образным языком.

Борис Шаванов:

...Громадский писал великолепные акварели, да и маслом работал очень уверенно. Тонко чувствовал цветовые нюансы. Но больше любил цвета яркие, чистые, открытые. Это особенно хорошо видно в его натюрмортах и автопортрете, которые хранятся в фондах обнинского музея.

Библиография

• Шубин П. П. Художественная жизнь Обнинска. Н. А. Громадский // Обнинский краеведческий сборник: Материалы научно-практической конференции / Музей истории города Обнинска. — Обнинск: Принтер, 1999. — С. 41—60.
• Шубин Павел. Свободная натура // Час пик. — 1 октября 2010 года.

Ссылки

• [iobninsk.ru/nikolay-aleksandrovich-gromadskiy/ Николай Громадский на сайте АЙК Обнинск]

Отрывок, характеризующий Громадский, Николай Александрович

Жизнь старого князя Болконского, князя Андрея и княжны Марьи во многом изменилась с 1805 года.
В 1806 году старый князь был определен одним из восьми главнокомандующих по ополчению, назначенных тогда по всей России. Старый князь, несмотря на свою старческую слабость, особенно сделавшуюся заметной в тот период времени, когда он считал своего сына убитым, не счел себя вправе отказаться от должности, в которую был определен самим государем, и эта вновь открывшаяся ему деятельность возбудила и укрепила его. Он постоянно бывал в разъездах по трем вверенным ему губерниям; был до педантизма исполнителен в своих обязанностях, строг до жестокости с своими подчиненными, и сам доходил до малейших подробностей дела. Княжна Марья перестала уже брать у своего отца математические уроки, и только по утрам, сопутствуемая кормилицей, с маленьким князем Николаем (как звал его дед) входила в кабинет отца, когда он был дома. Грудной князь Николай жил с кормилицей и няней Савишной на половине покойной княгини, и княжна Марья большую часть дня проводила в детской, заменяя, как умела, мать маленькому племяннику. M lle Bourienne тоже, как казалось, страстно любила мальчика, и княжна Марья, часто лишая себя, уступала своей подруге наслаждение нянчить маленького ангела (как называла она племянника) и играть с ним.
У алтаря лысогорской церкви была часовня над могилой маленькой княгини, и в часовне был поставлен привезенный из Италии мраморный памятник, изображавший ангела, расправившего крылья и готовящегося подняться на небо. У ангела была немного приподнята верхняя губа, как будто он сбирался улыбнуться, и однажды князь Андрей и княжна Марья, выходя из часовни, признались друг другу, что странно, лицо этого ангела напоминало им лицо покойницы. Но что было еще страннее и чего князь Андрей не сказал сестре, было то, что в выражении, которое дал случайно художник лицу ангела, князь Андрей читал те же слова кроткой укоризны, которые он прочел тогда на лице своей мертвой жены: «Ах, зачем вы это со мной сделали?…»
Вскоре после возвращения князя Андрея, старый князь отделил сына и дал ему Богучарово, большое имение, находившееся в 40 верстах от Лысых Гор. Частью по причине тяжелых воспоминаний, связанных с Лысыми Горами, частью потому, что не всегда князь Андрей чувствовал себя в силах переносить характер отца, частью и потому, что ему нужно было уединение, князь Андрей воспользовался Богучаровым, строился там и проводил в нем большую часть времени.
Князь Андрей, после Аустерлицкой кампании, твердо pешил никогда не служить более в военной службе; и когда началась война, и все должны были служить, он, чтобы отделаться от действительной службы, принял должность под начальством отца по сбору ополчения. Старый князь с сыном как бы переменились ролями после кампании 1805 года. Старый князь, возбужденный деятельностью, ожидал всего хорошего от настоящей кампании; князь Андрей, напротив, не участвуя в войне и в тайне души сожалея о том, видел одно дурное.
26 февраля 1807 года, старый князь уехал по округу. Князь Андрей, как и большею частью во время отлучек отца, оставался в Лысых Горах. Маленький Николушка был нездоров уже 4 й день. Кучера, возившие старого князя, вернулись из города и привезли бумаги и письма князю Андрею.
Камердинер с письмами, не застав молодого князя в его кабинете, прошел на половину княжны Марьи; но и там его не было. Камердинеру сказали, что князь пошел в детскую.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, Петруша с бумагами пришел, – сказала одна из девушек помощниц няни, обращаясь к князю Андрею, который сидел на маленьком детском стуле и дрожащими руками, хмурясь, капал из стклянки лекарство в рюмку, налитую до половины водой.
– Что такое? – сказал он сердито, и неосторожно дрогнув рукой, перелил из стклянки в рюмку лишнее количество капель. Он выплеснул лекарство из рюмки на пол и опять спросил воды. Девушка подала ему.
В комнате стояла детская кроватка, два сундука, два кресла, стол и детские столик и стульчик, тот, на котором сидел князь Андрей. Окна были завешаны, и на столе горела одна свеча, заставленная переплетенной нотной книгой, так, чтобы свет не падал на кроватку.
– Мой друг, – обращаясь к брату, сказала княжна Марья от кроватки, у которой она стояла, – лучше подождать… после…
– Ах, сделай милость, ты всё говоришь глупости, ты и так всё дожидалась – вот и дождалась, – сказал князь Андрей озлобленным шопотом, видимо желая уколоть сестру.
– Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
– Или точно не будить? – сказал он нерешительно.
– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.
– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:
«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка.
«Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.


Билибин находился теперь в качестве дипломатического чиновника при главной квартире армии и хоть и на французском языке, с французскими шуточками и оборотами речи, но с исключительно русским бесстрашием перед самоосуждением и самоосмеянием описывал всю кампанию. Билибин писал, что его дипломатическая discretion [скромность] мучила его, и что он был счастлив, имея в князе Андрее верного корреспондента, которому он мог изливать всю желчь, накопившуюся в нем при виде того, что творится в армии. Письмо это было старое, еще до Прейсиш Эйлауского сражения.
«Depuis nos grands succes d'Austerlitz vous savez, mon cher Prince, писал Билибин, que je ne quitte plus les quartiers generaux. Decidement j'ai pris le gout de la guerre, et bien m'en a pris. Ce que j'ai vu ces trois mois, est incroyable.
«Je commence ab ovo. L'ennemi du genre humain , comme vous savez, s'attaque aux Prussiens. Les Prussiens sont nos fideles allies, qui ne nous ont trompes que trois fois depuis trois ans. Nous prenons fait et cause pour eux. Mais il se trouve que l'ennemi du genre humain ne fait nulle attention a nos beaux discours, et avec sa maniere impolie et sauvage se jette sur les Prussiens sans leur donner le temps de finir la parade commencee, en deux tours de main les rosse a plate couture et va s'installer au palais de Potsdam.
«J'ai le plus vif desir, ecrit le Roi de Prusse a Bonaparte, que V. M. soit accueillie еt traitee dans mon palais d'une maniere, qui lui soit agreable et c'est avec еmpres sement, que j'ai pris a cet effet toutes les mesures que les circonstances me permettaient. Puisse je avoir reussi! Les generaux Prussiens se piquent de politesse envers les Francais et mettent bas les armes aux premieres sommations.
«Le chef de la garienison de Glogau avec dix mille hommes, demande au Roi de Prusse, ce qu'il doit faire s'il est somme de se rendre?… Tout cela est positif.
«Bref, esperant en imposer seulement par notre attitude militaire, il se trouve que nous voila en guerre pour tout de bon, et ce qui plus est, en guerre sur nos frontieres avec et pour le Roi de Prusse . Tout est au grand complet, il ne nous manque qu'une petite chose, c'est le general en chef. Comme il s'est trouve que les succes d'Austerlitz aurant pu etre plus decisifs si le general en chef eut ete moins jeune, on fait la revue des octogenaires et entre Prosorofsky et Kamensky, on donne la preference au derienier. Le general nous arrive en kibik a la maniere Souvoroff, et est accueilli avec des acclamations de joie et de triomphe.
«Le 4 arrive le premier courrier de Petersbourg. On apporte les malles dans le cabinet du Marieechal, qui aime a faire tout par lui meme. On m'appelle pour aider a faire le triage des lettres et prendre celles qui nous sont destinees. Le Marieechal nous regarde faire et attend les paquets qui lui sont adresses. Nous cherchons – il n'y en a point. Le Marieechal devient impatient, se met lui meme a la besogne et trouve des lettres de l'Empereur pour le comte T., pour le prince V. et autres. Alors le voila qui se met dans une de ses coleres bleues. Il jette feu et flamme contre tout le monde, s'empare des lettres, les decachete et lit celles de l'Empereur adressees a d'autres. А, так со мною поступают! Мне доверия нет! А, за мной следить велено, хорошо же; подите вон! Et il ecrit le fameux ordre du jour au general Benigsen
«Я ранен, верхом ездить не могу, следственно и командовать армией. Вы кор д'арме ваш привели разбитый в Пултуск: тут оно открыто, и без дров, и без фуража, потому пособить надо, и я так как вчера сами отнеслись к графу Буксгевдену, думать должно о ретираде к нашей границе, что и выполнить сегодня.
«От всех моих поездок, ecrit il a l'Empereur, получил ссадину от седла, которая сверх прежних перевозок моих совсем мне мешает ездить верхом и командовать такой обширной армией, а потому я командованье оной сложил на старшего по мне генерала, графа Буксгевдена, отослав к нему всё дежурство и всё принадлежащее к оному, советовав им, если хлеба не будет, ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего, как о том дивизионные командиры Остерман и Седморецкий объявили, а у мужиков всё съедено; я и сам, пока вылечусь, остаюсь в гошпитале в Остроленке. О числе которого ведомость всеподданнейше подношу, донеся, что если армия простоит в нынешнем биваке еще пятнадцать дней, то весной ни одного здорового не останется.
«Увольте старика в деревню, который и так обесславлен остается, что не смог выполнить великого и славного жребия, к которому был избран. Всемилостивейшего дозволения вашего о том ожидать буду здесь при гошпитале, дабы не играть роль писарскую , а не командирскую при войске. Отлучение меня от армии ни малейшего разглашения не произведет, что ослепший отъехал от армии. Таковых, как я – в России тысячи».