Горбань, Николай Васильевич

Николай Васильевич Горба́нь
укр. Микола Васильович Го́рбань
Н. В. Горбань, Омск, 1952 год
Место рождения:	с. Николаевка Константиноградского уезда Полтавская губерния, Российская империя
Научная сфера:	история, архивы
Альма-матер:	Харьковский университет
Научный руководитель:	Багалей, Дмитрий Иванович
Известен как:	исследованиями гайдамачины и пугачёвщины, описаниями архивов Омска, Тобольска, Алма-Аты, историческими повестями
Награды и премии:

Никола́й Васи́льевич Горба́нь (укр. Микола Васильович Го́рбань) (22 декабря 1899 года, с. Николаевка, Полтавская губерния — 19 апреля 1973 года, Ташкент) — советский историк, архивист, писатель.

Биография

Родился 8 (22) декабря 1899 г. в с. Николаевка Константиноградского уезда Полтавской губернии. Умер 19 апреля 1973 г. в Ташкенте. Сын земских учителей. В 1917 г. окончил с золотой медалью Кобылякскую гимназию. В 1921 г. окончил историко-филологический факультет Харьковского университета.

Ученик академика Д. Н. Багалея. Аспирант (1921—1922), научный сотрудник кафедры истории украинской культуры Харьковского института народного образования, преобразованного затем в университет, с 1929 г. — доцент этой кафедры, руководитель секции докапиталистической истории Украины в НИИ истории украинской культуры. В 1929 г. избран учёным секретарём и действительным членом Археографической комиссии центрального архивного управления УССР. В НИИ Востоковедения занимался в комиссии по изучению украинско-турецких отношений.

Одновременно заведовал отделом газеты ЦККП(б)У «Селянская правда» (1921—1925), был редактором в радиотелеграфном агентстве (1926—1927). К этому времени владел языками: французским, немецким, греческим, латинским, турецким. Был членом Украинской партии социалистов-революционеров (УПСР), где занимался проблемами просвещения.

6 апреля 1931 года был арестован по ложному обвинению (дело «Украинского Национального Центра» — УНЦ известное ещё как «Дело Грушевского»). После десяти месяцев тюремного заключения на Украине был обвинен по ст. 54-10 и 54-11 УК УССР и осужден по ст. 58/11 УК РСФСР (Постановление Коллегии ОГПУ СССР от 7 февраля 1932 года) и сослан в Алма-Ату на три года (1932—1934), затем на три года в Тобольск (1934—1937). Реабилитирован. Всего до ареста опубликовал (отдельными изданиями и статей) более ста работ.

В Викитеке есть полный текст 58-й статьи Уголовного кодекса РСФСР

После переезда в Омск — учитель литературы, немецкого языка в средних школах, латыни — в медучилищах и мединституте, сотрудник Омского госархива (1937—1939), преподаватель (1945—1948), затем доцент кафедры истории СССР Омского пединститута (1948—1950). В 1946 г. защитил в ЛГУ кандидатскую диссертацию «Движение крестьян духовных вотчин Тобольской епархии в XVIII в.». В 1950 г. был награждён медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», подготовил докторскую диссертацию «Крестьянская война 1773—1775 гг. в Западной Сибири», но в этом же году вновь подвергнут репрессиям и уволен из пединститута.

Неоднократно был безработным. С сентября 1953 г. вёл латынь в Омском железнодорожном медицинском училище, а затем до февраля 1960 г. в мединституте, в ветеринарном институте. Одновременно сотрудничал в архивном управлении, и это был главный вид его деятельности. Не имея возможности печатать большие работы, стремился пустить в научный оборот большое количество выявленных архивных материалов. В огромном массиве газетных публикаций (более трёхсот) можно выделить несколько ведущих проблем: гражданская война в Сибири, история культуры, история народов Сибири и история церкви. Многие из этих статей в районных и областных газетах перепечатывали «Правда» и «Известия».

Чисто омской темой научного творчества была серия брошюр о выборной системе в Омске до революции. Используя в качестве повода первые послевоенные выборы в Верховный Совет СССР, учёный ввёл в брошюры фактический материал, они заселены как деятелями демократического лагеря, так и представителями буржуазии, в них опубликованы (в сокращении) предвыборные прокламации Омска.

Н. В. Горбань составил и издал путеводители по архивам Алма-Аты, Тобольска, Омска, справочники и обзоры фондов Омского архива. С 1957 г. — член Омского отделения Географического общества СССР. Так, в неопубликованной работе «Крестьянская война 1773—1775 гг. в Западной Сибири» использованы материалы архивов Москвы, Ленинграда, Омска, Тобольска, Тюмени, Томска. В любых жизненных ситуациях не прекращал научной деятельности, которая оставалась смыслом и содержанием жизни.

В «Истории украинской литературы» (Киев, «Наукова думка», 1965. — С. 15) Микола Горбань назван одним из основоположников исторического жанра в украинской советской литературе. О его исторических повестях и других работах сообщает и «Украинская литературная энциклопедия» (Киев, 1988. Т. 1. — С. 460), называя повести «Козак и воевода» (Рух, 1929), «Слово и дело государево» (Рух, 1930), «Глуховские выступления 1750 года» (1929), «Отзвуки декабристского движения на Слобожанщине» (1930).

С 1960 г. — доцент кафедры иностранных языков Ташкентского мединститута, с 1966 г. — завкафедрой иностранных языков Ташкентского университета. В эти годы написал ряд статей: «Из истории преподавания латинского языка в Ташкентской гимназии», «Ташкентская легенда о Пугачёве». Овладел узбекским языком.

С 1999 г. в Омском гос. архиве проводятся научные чтения памяти Н. В. Горбаня, в Омском гос. университете учреждена стипендия его имени. Архивное управление Администрации Омской области учредило премию имени Н. В. Горбаня, присуждаемую за историко—архивные изыскания. Среди лауреатов премии — профессор [www.famous-scientists.ru/1393/ Л. П. Рощевская] (премия 2002 г.).

Сын Н. В. Горбаня, Александр Николаевич Горбань— известный учёный, внучка, Анна Александровна Горбань — яркая художница.

Политические преследования коснулись и сына Горбаня: «украинский историк и писатель Николай Васильевич (Микола) Горбань, проведший много лет в ссылках, сидевший в тюрьмах, рассказывал как-то, что в тобольской ссылке вместе с ним ходил отмечаться один анархист — с дочкой — и подшучивал: „Микола, я помру — за меня дочка отмечаться будет, а ты помрёшь — кто за тебя пойдёт отмечаться?“». Эти слова оказались пророческими. Сын Н. В. Горбаня в 1968 году организовал студенческое выступление против политических процессов. В его судьбу лично вмешивались всесильные Ю. В. Андропов и М. А. Суслов. Несмотря на это, А. Н. Горбань смог, в конце концов, получить образование и стать известным математиком.

Избранные труды

Николай Васильевич Горбань автор нескольких десятков книг и брошюр (более 20), нескольких сот статей. Некоторые статьи и даже книги выходили без указания автора или под инициалами Н. Г. или М. Г.

Харьковский период

• Гайдамаччина. Бібліотека селянина. Харків, 1923;
• Новій список літопису «Краткое описание Малороссии». Нариси з украінськоі історографіі. Харкив, Рух. 1923;
• Невідома записка початку XIX віку «Об ищущих козачества». Науковій збирник харьківськой науководосличоі кафедри історіі Украіні. Харків, 1924;
• Козак і воівода. Історична повість. Рух, 1929 (С иллюстрациями Н. С. Самокиша);
• Марко Вовчок. «Маруся». Історична повість. Передне слово М. Горбаня. Рух, 1929;
• М. Ординцев. «Запорожці в Сарагоссі». Історична повість. Послямово і примітки Миколі Горбаня. Рух, 1929;
• Слово і діло государеве. Бібліотека історичних повістей і романів. Рух, 1930 (С иллюстрациями Н. С. Самокиша);
• Лист Петра Мироновича до батька Мазениця (оттиск);

Казахстанский период

• Алма-Ата — столица Казахстана. Алма-Ата, 1932;
• Барометр показывает бурю (исторический очерк Караганды). Алма-Ата, 1933;
• Дavib sogganda (на казахском языке). Алма-Ата, 1933;
• В недрах Казахстана. Горные месторождения Семиречья. Алма-Ата, 1933;
• Архивные богатства Казахстана (путеводитель по архивным хранилищам Казахстана). Алма-Ата, 1933;
• Новые материалы к биографии М. В. Фрунзе. Алма-Ата, 1933;

Тобольский период

• Материалы Тобархива о Ф. М. Достоевском и петрашевцах // Советский Север. 1934. 15 дек., Правда. 1935. 13 янв.;
• Тобольский архив// Архивное дело. 1935. № 3;
• Письма участников процесса 193-х// Омская правда. 1935. 14 марта, Известия. 1935. 15 марта;
• Материалы по истории рабочей прессы Омской области// Омская правда. 1935. 31 янв., Известия. 1935. 8 февр.;
• Тарское восстание// Сибирские огни. 1936. № 4;
• Из истории манси (о Новицком)// Сибирские огни. 1936. № 4;
• Заметка о ленте «Жертве капитала»// Сибирские огни. 1936. № 3; .
• Поэма «Борьба узников»// Сибирские огни. 1936. № 1;
• Заметки о «подвигах» миссионера Кайданова // Сибирские огни. 1936. № 1;
• Тобольский архив. Тобольск, 1937;

Омский период

• Омские областные архивы. Омск, 1939;
• Из истории ненецкого народа 30—40 гг. XIX в. // Красный архив. 1939. № 1;
• Ложный донос// Омская область. 1939. № 11—12;
• Ваули Пиеттомин. Омск, 1940;
• Для обмана азиатцев// Омская область. 1940. № 10;
• Как омичи выбирали в Государственную Думу. Омск, 1947;
• Выборы при царизме в сибирской деревне. Омск, 1947;
• Омск в дни Октября и установления Советской власти. Сб. документальных материалов. Омск, 1947;
• Движение крестьян духовных вотчин Тобольской епархии XVIII в. // Учёные записки Омского пединститута. Омск, 1949. Вып. 4. С. 75—195;
• Путеводитель по государственному архиву Омской области. Омск, 1950;
• Государственный архив Омской области // Вопросы истории. 1950. № 9;
• Крестьянство Западной Сибири в крестьянской войне 1773—75 гг. // Вопросы истории. 1952. № 11;
• Из истории крепостей на юге Западной Сибири. Новоишимская линия крепостей // Вопросы истории. 1953. № 1;
• Выборы в Омскую городскую думу. Омск, 1954;
• Харківський «Пасквіль» 1800 року, «Прапор» 1957 г. № 12. С. 119—123; Перепечатка: [web.archive.org/web/20071217005736/ysadba.rider.com.ua/almanah/03/9.doc Харьковский Исторический Альманах № 3,] Изд. [ysadba.rider.com.ua/index.htm «Харьковский частный музей городской усадьбы».]
• Установление Советской власти в Омске (обзор документальных материалов госархива Омской области). Омск, 1957;
• Выборы в старом Омске. Омск, 1958;
• Библиографический справочник работ, напечатанных по материалам госархива Омской области. Омск, 1958;
• Обзор фонда Сибирского генерал-губернатора. Омск, 1959.

Литература

• Сапожникова Д. Я. Николай Васильевич Горбань // Приложение № 1 в книге: Лейфер А. Э. [magazines.russ.ru/din/2006/5/lei34.html Разгадать замысел Бога…] Из жизни российского учёного Александра Николаевича Горбаня. Документальная повесть-мозаика. — Омск: Издательский дом «Лео», 2007.
• Бурбела В. А. Горбань Микола Васильевич // Украинская литературная энциклопедия. Киев, 1988. Т. 1. С. 460;
• Пристайко В., Шаповал Ю. Михайло Грушевский: Справа «УНЦ» и останні роки (1931—1934), Київ: Критика, 1999;
• Рощевская Л. П. Николай Васильевич Горбань. Биобиблиографический указатель. — Сыктывкар: Коми научный центр Уральского отделения РАН, 2001. — 72 с;
• Рощевская Л. П. Микола Горбань — историк-краевед // Тезисы статей исторического краеведения. Киев, 1989. С. 81—82;
• Лобурець В. Є. Покликання — краєзнавець (М. В. Горбань) // Репресоване краєзнавство. Київ, 1992. С.225—228;
• Вибе П. П., Михеев А. П., Пугачёва Н. М. Омский историко-краеведческий словарь. М., 1994. С. 63;
• Бродский И. Е. Открыватель архивных сокровищ // Вечерний Омск. 1994. 3 марта;
• Рощевская Л. П. Украинский учёный об истории Тюменской области// Духовная литература Сибири. Проблемы межнациональных связей философии, филологии и истории. Тюмень, 1994. С. 42—45;
• Рощевская Л. П. Сибирский историк Н. В. Горбань: судьба и труды// Культура и интеллигенция России в эпоху модернизации (XVIII—XX вв.). Омск, 1995. Т. 2. С. 182—190;
• Стрельський Г., Трубайчук А. Михайло Грушевський, його сподвижники й опоненти. Київ, 1996. . С.77—78;
• Люди и судьбы. Биобиблиографический словарь востоковедов жертв политического террора в советский период (1917—1991). Изд. подготовили Я. В. Васильков, М. Ю. Сорокина. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2003. 496 с.
• Стрельський Г. ГОРБАНЬ Микола Васильович // [history.org.ua/uahist/ Українські історики XX століття: Біобібліографічний довідник] / Серія «Українські історики». — Київ: Інститут історії України НАН України, 2004. — Випуск 2, частина 2. — C. 114—115.

Отрывок, характеризующий Горбань, Николай Васильевич

Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.