Пивоваров, Николай Иванович

Николай Иванович Пивоваров
Дата рождения	4 апреля 1921(1921-04-04)
Место рождения	Пензенская область
Дата смерти	2 мая 1995(1995-05-02) (74 года)
Принадлежность	СССР СССР
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Николай Иванович Пивоваров (4 апреля 1921, Пензенская область — 2 мая 1995) — командир орудия танка 49-го отдельного гвардейского тяжелого танкового полка, гвардии старшина — на момент представления к награждению орденом Славы 1-й степени.

Биография

Родился 4 апреля 1921 года в селе Нагорная Лака, Вадинского района Пензенской области,. В 1925 году с родителями переехал в город Ростов-на-Дону. Окончил 5 классов. После смерти отца в 1932 году мать осталась с пятью детьми, и Николай вынужден был оставить школу. Пошел работать слесарем на завод.

В ноябре 1940 года был призван в Красную Армию Ленинским райвоенкоматом города Ростов-на-Дону и направлен в бронетанковые войска. В городе Наро-Фоминск прошел военную подготовку и был зачислен в 27-й танковый полк 14-й мотомеханизированной дивизии оружейным мастером.

Начало Великой Отечественной войны встретил в составе своего полка под городом Витебск. Участвовал в первых оборонительных боях. В октябре 1941 года Н. И. Пивоваров оказался в городе Казань, в учебном полку прошел подготовку на иностранные машины, поступавшие в СССР по ленд-лизу. В 1942 году на танке MK.II «Матильда» в составе 22-го танкового корпуса Юго-Западного фронта участвовал в боях под городом Харьков. Почти все танки «Матильда» в том неудачном наступлении были потеряны, и Пивоваров вновь оказался в тылу.

В городе Горький был зачислен в формирующийся здесь отдельный танковый полк, ставший позднее 49-м отдельным гвардейским тяжелым танковым полком прорыва. В составе этого полка Пивоваров прошел до конца войны, был командиром орудия. Первоначально полк был вооружен английскими танками MK. IV «Черчилль». С апреля 1943 года в составе полка участвовал боях на Ленинградском фронте, в наступлении в районе Пулковских высот, в окончательном снятии блокады города.

18 января 1944 года в бою за село Константиновское гвардии старшина Пивоваров уничтожил из орудия два пулеметных дзота и одно орудие противника. 19 января в бою за железнодорожную станцию Горелово уничтожил 2 миномета и 2 пулеметных гнезда противника. Всего в этих боях уничтожил до 30 человек противников.

Приказом по войскам 42-й армии от 10 февраля 1944 года гвардии старшина Пивоваров Николай Иванович награждён орденом Славы 3-й степени.

Весной 1944 года полк, в котором служил старшина Пивоваров, был выведен в тыл. Под городом Тула полк получил новые боевые машины — танки «ИС-2». Вновь участвовал в боях с захватчиками с августа 1944 года, в составе 6-й гвардейской танковой армии 2-го Украинского фронта с боями прошел по территории Румынии, Венгрии и Чехословакии.

28 августа 1944 года, действуя в засаде в районе города Бузэу, гвардии старшина Пивоваров с экипажем прямой наводкой уничтожил вражеский тягач с зенитной пушкой и прислугой, 2 автомашины с пехотой. В боях за город точным выстрелом побил паровоз, вывозящий состав с высшим руководством гарнизона, участвовал в захвате аэродрома, сжег несколько самолетов. Командиром полка был представлен к награждению орденом Красной Звезды, но командиром 22-й гвардейской танковой бригады статус награды был изменен.

Приказом по войскам 6-й гвардейской танковой армии от 30 сентября 1944 года гвардии старшина Пивоваров Николай Иванович награждён орденом Славы 2-й степени.

В одном из следующих боев в дуэли с зенитной батареей танк был подбит, а Пивоваров ранен и направлен в госпиталь. Не дожидаясь полного выздоровления и выписки, сбежал в свой полк. Воевал уже в составе другого экипажа, всего за время боев на территории Румынии и Венгрии гвардии старшина Пивоваров прошел с боями более 1600 километров.

5 декабря 1944 года при прорыве обороны противника севернее города Хатван танк, в экипаже которого действовал Пивоваров, находился все время впереди, уничтожая танки, самоходные установки и орудия противника, мешающие продвижению наших частей. В районе Херенд огнём из пушки прямой наводкой уничтожил три орудия противника. Заметив вражеского корректировщика, находящегося на заводской трубе, первым выстрелом сбил трубу, после чего огонь по нашим танкам прекратился. В ночь на 6 декабря танк, в экипаже которого был Пивоваров, первым ворвался в населенный пункт Ерде Тарга. Здесь огнём из пушки Пивоваров разбил два зенитных орудия, ведших огонь по танкам, подавил огонь 6 орудий, из них двух крупнокалиберных. Танк гусеницами раздавил более 10 автомашин с имуществом, 7 повозок, 4 миномета, причем Пивоваров огнём уничтожил более 30 немецких солдат и офицеров. 11 декабря при взятии опорного пункта Хонт на реке Ипель и в бою за город Шаги, уничтожил 2 орудия противника, 1 танк и 10 противников.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 28 апреля 1945 года за обоазцовоен выполнение заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество гвардии старшина Пивоваров Николай Иванович награждён орденом Славы 1-й степени. Стал полным кавалером ордена Славы.

День победы встретил в Чехословакии. В 1946 году был демобилизован.

Вернулся в город Ростов-на-Дону. Работал слесарем-инструментальщиком на заводе «Алмаз». Скончался 2 мая 1995 года.

Награждён орденами Отечественной войны 1-й степени, Трудового Красного Знамени, Славы 1-й, 2-й и 3-й степеней, медалями.

Литература

• И родом они пензенские… Пенза, 2010
• Кавалеры ордена Славы трёх степеней: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии Д. С. Сухоруков. — М.: Воениздат, 2000. — 703 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-203-01883-9.
• Кавалеры ордена Славы. Л., 1971.
• Полные кавалеры ордена Славы. Биографический словарь. Т.2. М.: Воениздат, 2010

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=15601 Николай Иванович Пивоваров]. Сайт «Герои Страны». Проверено 4 сентября 2014.

Отрывок, характеризующий Пивоваров, Николай Иванович

Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.