Никольский, Николай Константинович

Николай Константинович Никольский (17 (29) июля 1863, Петергоф — 23 марта 1936, Пушкин) — российский и советский историк церкви, литературовед, библиограф. Академик (1916).

Биография

Отец, Константин Тимофеевич (1824—1910), был священником, автором многочисленных книг по истории церкви, литургике, гомилетике.

В 1883 Н. К. Никольский окончил Санкт-Петербургскую духовную семинарию и поступил в академию, где его научным руководителем был профессор П. Ф. Николаевский. Большое влияние на формирование научных интересов оказал также дед со стороны матери — священник, историк церкви, переводчик Д. С. Вершинский.

В 1887 окончил академию со степенью кандидата богословия (выпускное сочинение было посвящено истории Кирилло-Белозерского монастыря и написано на основании рукописей, хранившихся в академической библиотеке) и стал стипендиатом для подготовки к профессорской должности по кафедре русской истории.

В 1899 получил степень доктора церковной истории за первую часть монографии о Кирилло-Белозерском монастыре.

С 1906 Н. К. Никольский — профессор кафедры русской церковной истории (до этого занимал кафедру гомилетики и истории проповедничества).

Либеральные взгляды Н. К. Никольского стали причиной его увольнения из академии, и с 1909 он преподавал в Санкт-Петербургском университете, где читал курс по истории древнерусской литературы и книжности. 8 октября 1916 был избран академиком. В университете преподавал до 1924, читал лекции также в Психоневрологическом институте и Институте книговедения.

С 1920 по 1925 — директор Библиотеки Академии наук. Был также директором Российской книжной палаты, первым директором Института книговедения.

Основные труды

• О литературных трудах митрополита Климента Смолятича, писателя XII века. СПб., 1892. [4], VIII, 229, [3] с.
• Речь тонкословия греческого. Русско-греческие разговоры XV—XVI века. [СПб.], 1896. [2], XXVIII, 81 с. (Памятники древней письменности; 114).
• Кирилло-Белозерский монастырь и его устройство до второй четверти XVII века (1397—1625). СПб., 1897—1910. Т. 1, вып. 1—2.
• Описание рукописей Кирилло-Белозерского монастыря, составленное в конце XV века. СПб., 1897. [6], LX, 328 с.
• Ближайшие задачи изучения древнерусской книжности. [СПб.], 1902. [2], 32 с. (Памятники древней письменности и искусства; 147).
• Материалы для повременного списка русских писателей и их сочинений (X—XI вв.). СПб.. 1906. [6], VIII, 596 с.
• Легенда Мантуанского епископа Гумпольда о св. Вячеславе Чешском в славяно-русском переложении. [СПб.], 1909. [2], LII, 99 с. (Памятники древней письменности и искусства; 174).
• [elib.shpl.ru/ru/nodes/8417-nikolskiy-n-k-rukopisnaya-knizhnost-drevnerusskih-bibliotek-xi-xvii-vv-materialy-dlya-slovarya-vladeltsev-rukopisey-pistsov-perevodchikov-spravschikov-i-knigohraniteley-vyp-1-a-b-spb-1914#page/1/mode/grid/zoom/1 Рукописная книжность древнерусских библиотек (XI—XVII вв.): Материалы для словаря владельцев рукописей, писцов, переводчиков, справщиков и книгохранителей.] СПб., [1914]. Вып. 1. А — Б. XLIV, 163 с.
• К вопросу о русских письменах, упоминаемых в Житии Константина Философа // Известия по рус. яз. и словесности. 1928. Т. 1, кн. 1. С. 1—37. [feb-web.ru/feb/izvest/1928/01/281-001.htm?cmd=1]
• К вопросу о сочинениях, приписываемых Кириллу Философу // Известия по рус. яз. и словесности. 1928. Т. 1, кн. 2. С. 399—457. [feb-web.ru/feb/izvest/1928/02/282-399.htm?cmd=1]
• Повесть временных лет как источник для истории начального периода русской письменности и культуры. Л., 1930. Вып. 1. 107 с.

Литографированные издания лекций

• Гомилетика. СПб., 1903. 462 с.
• Лекции по русской духовной истории. СПб., 1907. 481 с.

Литература

• Подъяпольский С. С. Н. К. Никольский как историк русской архитектуры // Кириллов : Архитектурно-краеведческий альманах. Вологда, 1998. Вып. 3. [rusarch.ru/podyapolsky8.htm (Текст)]
• Розов Н. Н. Никольский Николай Константинович // Библиотечная энциклопедия. М., 2007. С. 726. ISBN 5-7510-0290-3.
• Крапошина Н. В. Историк Русской православной церкви академик Н. К. Никольский // Отечественные архивы. 2009. № 4. С. 14—20.

Отрывок, характеризующий Никольский, Николай Константинович

Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
– Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого…
Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения.
– Экая дуг'ацкая ваша пог'ода Г'остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова.


В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.
В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8 м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под голову. Он приятно размышлял о том, что на днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.
За шалашом послышался перекатывающийся крик Денисова, очевидно разгорячившегося. Ростов подвинулся к окну посмотреть, с кем он имел дело, и увидал вахмистра Топчеенко.
– Я тебе пг'иказывал не пускать их жг'ать этот ког'ень, машкин какой то! – кричал Денисов. – Ведь я сам видел, Лазаг'чук с поля тащил.
– Я приказывал, ваше высокоблагородие, не слушают, – отвечал вахмистр.
Ростов опять лег на свою кровать и с удовольствием подумал: «пускай его теперь возится, хлопочет, я свое дело отделал и лежу – отлично!» Из за стенки он слышал, что, кроме вахмистра, еще говорил Лаврушка, этот бойкий плутоватый лакей Денисова. Лаврушка что то рассказывал о каких то подводах, сухарях и быках, которых он видел, ездивши за провизией.
За балаганом послышался опять удаляющийся крик Денисова и слова: «Седлай! Второй взвод!»
«Куда это собрались?» подумал Ростов.
Через пять минут Денисов вошел в балаган, влез с грязными ногами на кровать, сердито выкурил трубку, раскидал все свои вещи, надел нагайку и саблю и стал выходить из землянки. На вопрос Ростова, куда? он сердито и неопределенно отвечал, что есть дело.