О’Киф, Деннис

Поделись знанием:
(перенаправлено с «О'Киф, Деннис»)
Перейти к: навигация, поиск
Деннис О’Киф
Dennis O'Keefe

Деннис О’Киф. Кадр из фильма "Куколка" (1945)
Имя при рождении:

Edward Vance Flanagan

Дата рождения:

29 марта 1908(1908-03-29)

Место рождения:

Форт Мэдисон
Айова
США

Дата смерти:

31 августа 1968(1968-08-31) (60 лет)

Место смерти:

Санта-Моника
Калифорния
США

Гражданство:

США США

Профессия:

актёр

Карьера:

1930—1967

Деннис О’Киф (англ. Dennis O’Keefe), имя при рождении Эдвард Вэнс Флэнаган (англ. Edward Vance Flanagan) (29 марта 1908 года — 31 августа 1968 года) — американский актёр, наиболее известный ролями в фильмах 1940-50-х годов.

О’Киф начал кинокарьеру в качестве статиста, сыграв в 1930-38 годах почти 200 эпизодических ролей (практически всегда без упоминания в титрах), а с 1937 года О’Киф стал исполнять главные роли, преимущественно в фильмах категории В, сначала в комедиях, а затем — в фильмах нуар. Наиболее сильными фильмами с О’Кифом в одной из главных ролей были комедии «Восстань, моя любовь» (1940), «Привет, Диддл, Диддл» (1943), «Наверху в комнате Мейбел» (1944), «Интриги Сьюзен» (1945), «Миллионы Брюстера» (1945), фильм ужасов «Человек-леопард» (1943), приключенческий экшн «История доктора Уосселла» (1944), фильмы нуар «Агенты казначейства» (1947), «Грязная сделка» (1948) и «Женщина в бегах» (1950)[1]. Кроме того, О’Киф хорошо зарекомендовал себя в военной драме «На линии огня» (1944), а также фильмах нуар «Пройти кривую милю» (1948), «Чикагский синдикат» (1955) и «Внутри Детройта» (1956) [2].





Ранние годы жизни

Деннис О’Киф родился 29 марта 1908 года в небольшом городке Форт Мэдисон в штате Айова, в семье выступавших в США ирландских эстрадных артистов. Ещё маленьким ребёнком О’Киф начал играть на сцене в комедийном номере своих родителей[3].

В 16 лет он начал писать киносценарии для комедийных короткометражек «Наша банда». Некоторое время О’Киф учился в колледже, продолжая работать на эстраде, а в начале 1930-х годов ушёл в кино[3].

Кинокарьера в 1930-е годы

В начале 1930-х годов под именем Бад Флэнаган начал сниматься в эпизодических ролях[3], играя в 20-30 фильмах в год, как правило, без упоминания в титрах. Он, в частности, появлялся в таких фильмах, как драма «Свидетельство о разводе» (1932) с Джоном Бэрримором и Кэтрин Хепберн в её первой главной роли, прото-нуар «Я — беглый каторжник» (1932) с Полом Муни и мелодрама «Имитация жизни» (1934) с Клодетт Колбер[4] и такие ранние нуары, как «Лицо со шрамом» (1932) и «Ярость» (1936)[5].

В 1937 году он сыграл небольшую, но яркую роль в романтической комедии «Саратога» (1937). Звезда фильма Кларк Гейбл обратил внимание на О’Кифа, порекомендовав руководству студии «Метро-Голдвин-Майер» попробовать молодого актёра в более значимых ролях, в итоге студия в 1937 году заключила с ним контракт[3].

После множества эпизодических ролей на протяжении 1930-х годов Бад Флэнаган, наконец, сменил имя на Деннис О’Киф, превратившись в мужественную звезду второго эшелона [2]. Первым фильмом, где О’Киф сыграл главную роль, стал вестерн «Негодяй из Бримстоуна» (1938)[3]. За ним последовали романтическая комедия «Придержи этот поцелуй» (1938), комедия «Отдых от любви» (1938), мелодрама «Чеканщик» (1938), криминальный экшн об автогонках «Сожги их, О’Коннор» (1939) и романтическая комедия «Воскресни, любовь моя» (1940).

Кинокарьера в 1940-е годы

В 1940 году после истечения контракта с MGM О’Киф стал независимым артистом. Он обратил на себя внимание исполнением роли второго плана в детективной фэнтези-комедии «Топпер возвращается» (1941) с участием Роланда Янга и Джоан Блонделл, после чего сыграл главные роли в криминальной комедии «Мистер окружной прокурор» (1941), комедии «Уикенд на троих» (1941), криминальной комедии «Скандалы Джимми Валентайна» (1942), музыкальных комедиях «Привет, Диддл, Диддл» (1943) и «Любимая с Таити» (1943).

К числу наиболее заметных работ О’Кифа в этот период относится главная роль мелкого импресарио, вылавливающего серийного убийцу, в психологическом хоррор-триллере продюсера Вэла Льютона «Человек-леопард» (1943). Он также сыграл памятную роль раненого моряка в биографической драме «История доктора Уоссела» (1944) с Гэри Купером в главной роли, которая рассказывает о приключениях американского военно-морского врача в Голландской Ост-Индии во время Второй мировой войны. В этот же период О’Киф сыграл значимую роль второго плана в комедии «Интриги Сьюзен» (1945) с Джоан Фонтейн и Джорджем Брентом в главных ролях, а также в музыкальной комедии «Куколка» (1945).

В середине 1940-х годов О’Киф начал активно сотрудничать с независимым продюсером Эдвардом Смоллом, вместе с которым сделал некоторые из своих лучших фильмов[6]. Первоначально О’Киф исполнял главные роли в комедиях Смолла, таких как «Наверху в комнате Мейбел» (1944), «Миллионы Брюстера» (1945) и «Достать подтяжки Герти» (1945). В «Миллионах Брюстера», веселой истории о том, как вернувшийся с войны молодой солдат, чтобы получить многомиллионное наследство умершего дяди, должен истратить за два месяца миллион долларов, О’Киф, по словам кинокритика Лоренса Роу, сыграл одну из своих лучших ролей[7].

После многочисленных комедий и лёгких экшн-фильмов, со временем О’Киф стал специализироваться на ролях крутых парней[3]. Продюсер Эдвард Смолл пригласил О’Кифа на главные роли в трёх фильмах нуар подряд — «Агенты казначейства» (1947), «Грязная сделка» (1948) и «Пройти кривую милю» (1948)[6]. Фильм нуар режиссёра Энтони Манна «Агенты казначейства» (1947) продемонстрировал новаторский полудокументальный стиль и великолепную операторскую работу Джона Олтона, подробно показав технические моменты работы государственных служб по разоблачению преступлений в финансовой сфере. О’Киф сыграл главную роль агента государственного казначейства О’Брайена, который, действуя под прикрытием, раскрывает сеть фальшивомонетчиков. Как указывает Эндрю Спайсер, «поведение О’Брайена было настолько неприятно точным, что его, кажется, легко можно поменять местами с гангстерами, которых он пытается разоблачить. Однако при этом О’Киф великолепно донёс и боль своего персонажа, вызванную гибелью его партнёра в ходе выполнения задания»[8]. Второй совместный фильм Смолла, Манна, Олтона и О’Кифа — «Грязная сделка» (1948) — стал одним из классических фильмов жанра нуар. В этой картине О’Киф сыграл роль сбежавшего из тюрьмы преступника, который собирается выбить из своих подельников причитающуюся ему долю, и кроме того должен сделать выбор между двумя женщинами — влюблённой в него старой подругой (Клер Тревор) и молодой привлекательной адвокатессой (Марша Хант), которую он похищает, а затем влюбляется в неё[9]. Как отмечает Спайсер, в этой картине О’Киф создал образ «грубого и резкого, но в глубине души порядочного человека, который способен управлять любовью двух женщин»[8]. По мнению Хогана, «в фильмах „Агенты казначейства“ и „Грубая сделка“ О’Киф продемонстрировал не только свои способности, но и острую, захватывающую игру, внеся немалый вклад в то, чтобы оба этих фильма стали классикой»[2]. Третий совместный нуар Смолла и О’Кифа «Пройти кривую милю» (1948) был шпионским триллером, где О’Киф сыграл агента ФБР, раскрывающего утечку секретной информации в атомной электростанции в Калифорнии[10].

Однако, как замечает Спайсер, эти роли не сделали его звездой, и О’Киф «провёл остаток своей карьеры, играя в фильмах категории В», таких как «Прикрытие» (1949), где он был не только исполнителем главной роли страхового следователя, но и соавтором сценария [8]. О’Киф также сыграл главные роли в таких добротных фильмах нуар, как «Обесчещенная женщина» (1947) с Хеди Ламарр и «Покинутая» (1949). Лучшим среди его нуаров этого периода стала «Женщина в бегах» (1950) с Энн Шеридан, где актёр создал образ привлекательного и настырного журналиста, оказывающегося в итоге убийцей. Как отмечает Хоган, « О’Киф был очень тощим, что хорошо контрастировало с его широкой, лёгкой улыбкой, так что зритель никогда точно не знал, что он думает. Вместе с крутой штучкой Энн Шеридан он составил в этом фильме прекрасную пару»[2].

Кинокарьера в 1950-60-е годы

В начале 1950-х годов О’Киф продолжал много сниматься. В частности, вместе с Джоном Пейном и Рондой Флеминг он сыграл в вестерне «Орёл и ястреб» (1950), с Лизабет Скотт и Джейн Грир — в социальной мелодраме «Её компания» (1951), с Гленном Фордом и Энн Бакстер — в биопике об известном гольфисте «Вслед за солнцем» (1951). Он также сыграл в мюзикле «Всё моё — твоё» (1952) и комедии «Леди хочет норку» (1953) вместе с Рут Хасси и Ив Арден.

В середине 1950-х годов О’Киф исполнил главные роли в четырёх криминальных драмах — «Подделка» (1953), «Вымогательство в Лас-Вегасе» (1955), «Внутри Детройта» (1955) и «Чикагский синдикат» (1955), а также в вестерне «Резня в Драгон Уэллс» (1957). В «Чикагском синдикате» (1955) он снова сыграл агента под прикрытием, а во «Внутри Детройта» (1956) пытался отомстить за убийство брата, обе картины были выполнены в жанре разоблачительного нуара[8].

В 1954 году О’Киф поставил как режиссёр, сыграв в них и главные роли, две криминальные драмы в Европе: «Бриллиант» (1954) — в Великобритании и «Анджела» (1954) [8]. В 1960-е годы он снялся только в двух фильмах[3] — военно-морской музыкальной комедии «Все наверх» (1961) и драме «Голое пламя» (1964) о секте духоборов на севере Канады.

Работа на радио и телевидении

С 1944 года О’Киф играл на радио, в частности, в радиосериале 1945 года «Время голливудского детектива», он сыграл главную роль кинорежиссёра, ставшего сыщиком. В 1950-е годы, как и другие актёры его поколения, О’Киф много работал на телевидении[2]. Начиная, с 1951 года, он сыграл более чем в трёх десятках эпизодов различных телесериалов. В 1957—58 годах О’Киф сыграл в двух эпизодах мистически-детективного телесериала «Подозрение» (1957—1958), продюсером которого был Альфред Хичкок. В конце десятилетия в собственном недолговечном телевизионном ситкоме «Шоу Дениса О’Кифа» (1959—1960, 32 эпизода) О’Киф играл роль вдовца, работающего репортёром в Лос-Анджелесе[3][2].

Актёрское амплуа и оценка творчества

В период расцвета карьеры в 1940-50-е годы О’Киф, по данным сайта AllMovie, был «стройным, дерзким, обаятельным, высоким и крепким исполнителем главных ролей»[3]. При этом, как отметил Хоган, О’Киф никогда не возглавлял актёрский состав «больших» фильмов, зато на протяжении почти 30 лет был надёжным актёром в триллерах, мюзиклах, драмах и комедиях категории В[2]. Спайсер охарактеризовал О’Кифа как «высокого и прекрасно сложенного актёра с грубоватым, хриплым голосом, который играл как героев экшна, так и крутых парней», подчеркнув, что свои лучшие роли он сыграл в двух фильмах нуар Энтони Манна «Агенты казначейства» (1948) и «Грязная сделка» (1948)[8].

Личная жизнь

О’Киф был женат дважды: первый раз — на актрисе Луиз Стенли, и второй раз — с 1940 по 1968 год — на актрисе Стеффи Дюна. Во втором браке у него родился сын Джеймс О’Киф, ставший популярным режиссёром и продюсером на телевидении[11].

Смерть

Деннис О’Киф скоропостижно скончался в возрасте 60 лет от рака лёгких 31 августа 1968 года в больнице Санта-Моники[3].

Фильмография

Кино

Как Бад Флэнаган (без указания в экранных титрах)

  • 1933 — Золотоискатели 1933-го года / Gold Diggers of 1933 — критик в перерыве
  • 1933 — Леди-убийца / Lady Killer — клиент казино
  • 1933 — Певица / Torch Singer — посетитель ночного клуба
  • 1934 — Бродвейский Билл / Broadway Bill
  • 1934 — Мир высшего класса / Upperworld — фотограф
  • 1934 — Двадцать миллионов любимых / Twenty Million Sweethearts — репортёр
  • 1934 — Джентльмен Джим / Jimmy the Gent — Честер Кут
  • 1934 — Медицинская сестра / Registered Nurse — интерн
  • 1934 — Туман над Сан-Франциско / Fog over Frisco — Ван Бруг, репортёр
  • 1934 — Морпехи в воздухе / Devil Dogs of the Air — студент
  • 1935 — Тайна служанки / Personal Maid’s Secret — гость
  • 1935 — Румба / Rumba — мужчина на вечеринке у Дианы
  • 1935 — Цилиндр / Top Hat — пассажир в лифте
  • 1936 — Оклеветанная леди / Libeled Lad — зазывала в баре
  • 1936 — Ярость / Fury — репортёр
  • 1936 — Девушка их маленького городка / Small Town Girl — друг Боба, танцующий в таверне
  • 1936 — Ритм горной гряды / Rhythm on the Range — нарушитель спокойствия в зале
  • 1936 — Заклятый враг / Sworn Enemy — руководитель оркестра
  • 1936 — 13 часов в воздухе / 13 Hours by Air — Бейкер
  • 1936 — Любовь до завтрака / Love Before Breakfast — студент
  • 1936 — Мистер Дидс отправляется в город / Mr. Deeds Goes to Town — репортёр в зале суда
  • 1936 — Вот так они поженились / And So They Were Married — пьяный
  • 1936 — Теодора выходит из себя / Theodora Goes Wild
  • 1936 — Роуз-боул / Rose Bowl — Джонс
  • 1936 — Рождённый танцевать / Born to Dance — молодой человек на диване
  • 1936 — Умница / Nobody’s Fool — молодой человек
  • 1936 — Джим с Пиккадилли / Piccadilly Jim — Пити Макгрегор
  • 1936 — Стоит только попросить / Yours for the Asking
  • 1937 — Большой город / Big City — Стенли, таксист (указан как Эдвард Джеймс Флэнаган)
  • 1937 — Житель равнины / The Plainsman — второй мужчина
  • 1937 — Вершина города / Top of the Town — Фрэнк
  • 1937 — Саратога / Saratoga — участник торгов
  • 1937 — Взлёты и падения / Swing High, Swing Low — казначей
  • 1937 — Звезда родилась / A Star Is Born — мужчина на вечеринке
  • 1937 — Жизнь начинается с любви / Life Begins with Love — музыкант (указан как Эдвард Джеймс Флэнаган)
  • 1937 — Лёгкая жизнь / Easy Living — менеджер в офисе
  • 1937 — Рэкет во время условно-досрочного освобождения / Parole Racket — Томпсон, репортёр
  • 1937 — Девушка из Скотленд-ярда / The Girl from Scotland Yard — Джон
  • 1937 — Между двумя женщинами / Between Two Women — друг Патриции
  • 1937 — Поженившиеся до завтрака / Married Before Breakfast — торговец (указан как Эдвард Джеймс Флэнаган)
  • 1937 — Ничей ребёнок / Nobody’s Baby — человек в ночном клубе
  • 1937 — Завоевание / Conquest — Ян Валевска (указан как Эдвард Джеймс Флэнаган)
  • 1938 — Оживлённая леди / Vivacious Lady — студент

Как Деннис О’Киф

Источник: Американский институт киноискусства[12]

Телевидение

  • 1950—1953 — Саспенс / Suspense (телесериал, 2 эпизода)
  • 1951—1956 — Видеотеатр «Люкс» / Lux Video Theatre (телесериал, 6 эпизодов)
  • 1951 — Театр «Нэш Айрфлайт» / Nash Airflyte Theatre (телесериал, 1 эпизод)
  • 1952 — Театр «Галф» / The Gulf Playhouse (телесериал, 1 эпизод)
  • 1952 — Ваше любимое шоу / Your Show of Shows (телесериал, 1 эпизод)
  • 1953 — Роберт Монтгомери представляет / Robert Montgomery Presents (телесериал, 1 эпизод)
  • 1954 — Правосудие / Justice (телесериал, 1 эпизод)
  • 1954—1956 — Кульминация / Climax! (телесериал, 4 эпизода)
  • 1955 — Шоу продюсеров / Producers' Showcase (телесериал, 1 эпизод)
  • 1956 — Телевизионный театр «Крафт» / Kraft Television Theatre (телесериал, 1 эпизоод)
  • 1956 — Студия Один / Studio One (телесериал, 1 эпизод)
  • 1956 — Театр 90 / Playhouse 90 (телесериал, 1 эпизод)
  • 1956 — Театр кинорежиссёров / Screen Directors Playhouse (телесериал, 1 эпизод)
  • 1957 — Театр звезд «Шлитц» / Schlitz Playhouse of Stars (телесериал, 1 эпизод)
  • 1958 — Студия 57 / Studio 57 (телесериал, 1 эпизод)
  • 1958 — Подозрение / Suspicion (телесериал, 2 эпизода)
  • 1959—1960 — Шоу Дениса О’Кифа / The Dennis O’Keefe Show (телесериал, 32 эпизода)
  • 1960 — Речная лодка / Riverboat (телесериал, 1 эпизод)
  • 1961 — Шоу Джои Бишопа / The Joey Bishop Show (телесериал, 1 эпизод)
  • 1961 — Шоу Дика Пауэлла / The Dick Powell Show (телесериал, 1 эпизод)
  • 1961—1962 — Следуй за солнцем / Follow the Sun (телесериал, 2 эпизода)
  • 1963 — Шоу Реда Скелтона / The Red Skelton Show (телесериал, 1 эпизод)
  • 1963 — Станция Юбочкино / Petticoat Junction (телесериал, 1 эпизод)

Источник: Internet Movie Database[13]

Напишите отзыв о статье "О’Киф, Деннис"

Примечания

  1. [www.imdb.com/filmosearch?explore=title_type&role=nm0641454&ref_=filmo_ref_typ&sort=user_rating,desc&mode=detail&page=1&title_type=movie Highest Rated Feature Film Titles With Dennis O'Keefe] (англ.). International Movie Database. Проверено 2 сентября 2016.
  2. 1 2 3 4 5 6 7 Hogan, 2013, p. 116.
  3. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 [www.allmovie.com/artist/dennis-okeefe-p104860 Dennis O'Keefe. Biography] (англ.). Allmovie. Проверено 2 сентября 2016.
  4. [www.tcm.com/tcmdb/person/143414%7C37778/Dennis-O-Keefe/ Dennis O'Keefe. Biography] (англ.). Turner Classic Movies. Проверено 2 сентября 2016.
  5. [www.imdb.com/filmosearch?explore=title_type&role=nm0641454&ref_=filmo_ref_yr&sort=user_rating,desc&mode=detail&page=1&title_type=movie&release_date=%2C1938 Highest Rated Feature Film Titles Released No Later Than 31 December 1938 With Dennis O'Keefe] (англ.). International Movie Database. Проверено 2 сентября 2016.
  6. 1 2 [www.imdb.com/search/title?roles=nm0806448,nm0641454&title_type=feature Most Popular Feature Films With Edward Small And Dennis O'Keefe] (англ.). International Movie Database. Проверено 2 сентября 2016.
  7. Raw, 2012, p. 34.
  8. 1 2 3 4 5 6 Spicer, 2010, p. 225.
  9. Sandra Brennan. [www.allmovie.com/movie/v107322 Raw Deal (1948). Synopsis] (англ.). Allmovie. Проверено 2 сентября 2016.
  10. Hal Erickson. [www.allmovie.com/movie/walk-a-crooked-mile-v115839 Walk a Crooked Mile (1948). Synopsis] (англ.). Allmovie. Проверено 2 сентября 2016.
  11. [www.imdb.com/name/nm0641454/bio?ref_=nm_ov_bio_sm Dennis O'Keefe. Biography] (англ.). International Movie Database. Проверено 2 сентября 2016.
  12. [www.afi.com/members/catalog/SearchResult.aspx?s=&Type=PN&Tbl=&CatID=DATABIN_CAST&ID=37778&searchedFor=Dennis_O%27Keefe_&SortType=ASC&SortCol=RELEASE_YEAR Dennis O'Keefe] (англ.). American Film Institute. Проверено 13 сентября 2016.
  13. [www.imdb.com/name/nm0641454/?ref_=tt_ov_wr Dennis O'Keefe. Filmography. Actor] (англ.). Internet Movie Database. Проверено 13 сентября 2016.

Литература

  • Andrew Spicer. [books.google.nl/books?id=ixVekSdvQCMC&hl=ru Historical Dictionary of Film Noir]. — Plymouth, United Kingdom: Scarecrow Press, 2010. — ISBN 978-0-8108-5960-9.
  • David J. Hogan. [books.google.ru/books?id=UGBfAgAAQBAJ&pg=PT2&dq=Dave+J.+Hogan.+Film+Noir+FAQ&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwjdgruD88LKAhWBEywKHdVNCwEQ6AEIKDAA#v=onepage&q=Dave%20J.%20Hogan.%20Film%20Noir%20FAQ&f=false Film Noir FAQ: All That’s Left to Know About Hollywood’s Golden Age of Dames, Detectives, and Danger]. — Milwaukee, WI: Hal Leonard Corporation, 2013. — ISBN 978-1-4803-4305-4.
  • Laurence Raw. [www.amazon.com/Character-Actors-Science-Fiction-1930-1960/dp/0786444746 Character Actors in Horror and Science Fiction Films, 1930-1960]. — McFarland, 2012. — ISBN 978-0-7864-9049-3.
  • Edmund G. Bansak. [www.amazon.com/Fearing-Dark-Val-Lewton-Career/dp/0786417099 Fearing the Dark: The Val Lewton Career]. — McFarland, 2003. — ISBN 978-0-7864-1709-4.

Ссылки

  • [www.tcm.com/tcmdb/person/143414%7C37778/Dennis-O-Keefe/ Деннис О’Киф] на сайте Turner Classic Movies

Отрывок, характеризующий О’Киф, Деннис

– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».


В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.