О’Нилл, Сьюзан

Поделись знанием:
(перенаправлено с «О'Нейлл, Сьюзи»)
Перейти к: навигация, поиск
Сьюзан О’Нилл
Личная информация
Прозвища

Мадам Баттерфляй

Рост

171 см

Вес

63 кг

Сью́зан «Сьюзи» О’Нилл (англ. Susan O'Neill; род. 2 августа 1973 года в Брисбене, Австралия) — знаменитая австралийская пловчиха, двукратная олимпийская чемпионка, чемпионка мира. Одна из самых титулованных австралийских спортсменок в истории.





Спортивная биография

Плаванием Сьюзан О’Нилл стала заниматься с 6 лет. Основной специализацией австралийка выбрала для себя баттерфляй. Впервые юная О’Нил заявила о себе в 14 лет, когда ей совсем немного не хватило для попадания в сборную Австралии на Олимпийские игры 1988 года в Сеуле. Первым крупным успехом в карьере Сьюзан стала золотая медаль, завоёванная в составе эстафетной сборной на играх Содружества 1990 года. В 1992 году состоялся дебют О’Нил на Олимпийских играх в Барселоне. На дистанции 100 метров баттерфляем Сьюзан остановилась в двух шагах от пьедестала, заняв 5 место, а на дистанции вдвое длиннее стала бронзовой призёркой игр.

Через 4 года на играх в Атланте Сьюзан уже считалась главной претенденткой на победу в баттерфляе. И если на дистанции 100 метров О’Нил вновь стала пятой, то на своей любимой 200-метровой дистанции австралийская пловчиха стала чемпионкой Олимпийских игр. Также, помимо золота в личном первенстве, Сьюзан стала обладательницей двух олимпийских медалей в эстафетах. В комплексной эстафете было завоёвано серебро, а в кролевой на 200 метров австралийская команда выиграла бронзу.

В 1998 году О’Нил впервые стала чемпионкой мира. Соревнования проходили в Австралии. Сьюзан стала обладательницей четырёх наград, но на верхнюю ступеньку австралийка поднялась лишь раз. Счастливой для Сьюзан стала её коронная дистанция 200 метров баттерфляем.

17 мая 2000 года Сьюзан О’Нилл на соревнованиях в Сиднее проплыла 200 метров баттерфляем за 2:05,81. Этот результат позволил ей превзойти мировой рекорд американки Мэри Мигер, который был установлен почти 20 лет назад 13 августа 1981 года.

На домашних Олимпийских играх 2000 года Сьюзан приняла участие в 8 дисциплинах. Итогом выступления стало завоевание четырёх наград. На дистанции 200 метров вольным стилем всего на 0,08 секунды австралийка сумела опередить словачку Мартину Моравцову и завоевала своё второе олимпийское золото. Также Сьюзан трижды становилась второй. Дважды она останавливалась в шаге от верхней ступени пьедестала в составе эстафетных команд, а также уступила на своей любимой двухсотметровке баттерфляем. Через 2 месяца после окончания игр О'Нил объявила о завершении спортивной карьеры.

Всего на счету австралийки 8 олимпийских медалей: 2 золотых, 4 серебряных и 2 бронзовых.

Личная жизнь

Замужем. Двое детей — дочь Алекс и сын Уильям.

Двоюродная сестра Сьюзи Сэлли Кехоу участница Олимпийских игр 2008 года в составе женской восьмёрки в соревнованиях по академической гребле. Двоюродный брат Сьюзи Крис Райт — пловец, участник Олимпийских игр 2012 года в плавании баттерфляем.

Индивидуальные награды

Интересные факты

  • В 2001 году была выдвинута в качестве одного из представителей спортсменов в Международный олимпийский комитет. В 2005 году ушла с этой должности по семейным обстоятельствам.
  • В 2002 году введена в Зал славы австралийского спорта.
  • В 2007 году именем Сьюзан О’Нилл был назван бассейн при спорткомплексе «Род Лейвер Арена» в Мельбурне, в котором проходили соревнования по плаванию на чемпионате мира по водным видам спорта.
  • За высокие результаты в плавании баттерфляем получила прозвище «Мадам Баттерфляй».
  • Снималась в эпизодах нескольких австралийских телевизионных сериалов.

Напишите отзыв о статье "О’Нилл, Сьюзан"

Ссылки

  • [www.sports-reference.com/olympics/athletes/on/susie-oneill-1.html Сьюзан О'Нил] — олимпийская статистика на сайте Sports-Reference.com (англ.)

Отрывок, характеризующий О’Нилл, Сьюзан

Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.