Организация украинских националистов

Поделись знанием:
(перенаправлено с «ОУН»)
Перейти к: навигация, поиск
Организация украинских националистов
Організація українських націоналістів
Руководители
Глава Провода украинских националистов (1929-1938)[1]

Евген Коновалец

Глава Провода украинских националистов

Андрей Мельник

Основание

2 февраля 1929[2]

Организа́ция украи́нских национали́стов (укр. Організація українських націоналістів, ОУН) — украинская националистическая ультраправая политическая организация, действовавшая в основном на территории Западной Украины (период наивысшей активности — конец 1920-х−1950-е гг.). На первоначальном этапе декларировалаК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3154 дня] своей ближайшей целью защиту этнического украинского населения от репрессий и эксплуатации со стороны польского и советского правительства, конечной — создание самостоятельного и единого украинского государства, которое должно было включать в себя польские, советские, румынские и чехословацкие территории, населённые украинцами. При этом руководство ОУН рассматривало террор как приемлемое средство борьбы за достижение своих целей. Как явствует из программных положений ОУН и заявлений её руководителей, её деятельность носила антипольский, антисоветский и антикоммунистический характер. ОУН была создана на I Конгрессе (Сборе) украинских националистов (укр.) в Вене 27 января−3 февраля 1929 года в результате объединения нескольких радикальных националистических организаций:

Первым руководителем ОУН в 1929 году стал Евген Коновалец (УВО). В мае 1938 года Коновалец был убит агентом НКВД.

В августе 1939 года в Риме на II-м Большом Сборе украинских националистов (укр.) новым главой организации был избран близкий соратник Евгена Коновальца полковник армии УНР Андрей Мельник, представлявший умеренное крыло ОУН. Его приход к власти стал возможен благодаря тому, что молодые и наиболее радикальные активисты в это время отбывали длительные сроки заключения в польских тюрьмах.

В начале 1940 года, через несколько месяцев после оккупации Польши, конфликт в руководстве ОУН привёл к её расколу на две фракции — ОУН(р), так называемую «революционную ОУН», которая более известна как ОУН(б) («Организация украинских националистов (бандеровское движение)») по имени её руководителя Степана Бандеры, — и группировку сторонников Андрея Мельника, известную как ОУН(м). Именно ОУН(б) в дальнейшем доминировала в националистическом движении на Западной Украине, создав в годы войны наиболее мощную и организованную вооружённую силу — Украинскую повстанческую армию (УПА).

Окончательное размежевание между двумя фракциями оформилось в апреле 1941 года, когда сторонники Бандеры провели в Берлине свой собственный II Большой Сбор украинских националистов (укр.), на котором результаты римского II Большого Сбора 1939 года были объявлены недействительными, а сам Мельник и его сторонники — диверсантами и вредителями[3][4]. Новым вождём ОУН был объявлен Степан Бандера. С этого момента идёт отсчёт существования двух ОУН, каждая из которых претендует на то, что только она является единственно верной. Из ОУН(б), в свою очередь, в 1956 году выделилась третья ОУН, возглавлявшаяся Зиновием Матлой и Львом Ребетом и получившая название «Заграничная ОУН», или ОУН(з) (укр.)[5].

9 апреля 2015 года Верховная рада Украины признала членов ОУН и солдат УПА борцами за независимость Украины. Таким образом, участники этих организаций получили право на соответствующие льготы. Одним из авторов законопроекта был сын предпоследнего командира УПА Романа ШухевичаЮрий Шухевич[6][7]. 15 мая 2015 года Петр Порошенко подписал данный закон[8][9].





Идеология

По характеристике Института истории НАН Украины, ОУН представляла собой праворадикальное движение, ориентированное на создание государства с тоталитарным политическим режимом[10]. Ряд исследователей относит эту организацию к фашистским[11], неотличимым от итальянской версии этого движения[12] и даже более экстремистским[13] ОУН отрицала принцип многопартийности, представляя себя как доминирующую силу в украинском обществеК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3618 дней].

Заметное влияние на идеологию ОУН оказал Дмитрий Донцов с его теорией культа воли и силы, а также сформулированной им, а затем дополненной самими активистами ОУН идеологией «интегрального национализма»[14].

Десять заповедей украинского националиста

Декалог украинского националиста[15]

Я — дух извечной стихии, уберёгший Тебя от татарского потоптания и поставивший на грани двух миров созидать новую жизнь:

  1. Обретёшь Украинскую Державу или погибнешь в борьбе за Неё.
  2. Не позволишь никому пятнать славу и честь Твоей Нации.
  3. Помни про великие дни наших Освободительных борений.
  4. Гордись тем, что Ты — наследник борьбы за славу Владимирского Тризуба.
  5. Отомстишь за смерть Великих Рыцарей.
  6. О деле не говори с тем, с кем можно, а с кем нужно.
  7. Без колебаний совершишь самое опасное деяние (изначально «самое большое преступление»[16]), если того потребует добро дела.
  8. Ненавистью и безоглядной борьбой (изначально «и обманом»[16]) будешь принимать врагов Твоей Нации.
  9. Ни просьбы, ни угрозы, ни пытки, ни смерть не принудят тебя выдать тайну.
  10. Будешь бороться ради возрастания силы, славы, богатства и пространства Украинской Державы. (В первоначальной редакции присутствовало дополнение «даже путём порабощения чужаков»[16]).

10 заповедей «Декалога» составил в 1929 году один из главных на тот момент деятелей ОУН Степан Ленкавский, а воззвание к Декалогу написал идеолог ОУН Дмитрий Донцов.[17]

Структура

Согласно уставу ОУН, её высшим органом являлся съезд (укр. Великий Конгрес, Великий Збiр), делегаты которого выбирали руководящий центр — Провод украинских националистов (укр.) (ПУН — укр. Провiд українських націоналістів, Головний провiд, Провiд ОУН), а также определяли направления деятельности организации. При необходимости для рассмотрения наиболее важных политических вопросов мог созываться чрезвычайный съезд.

Главный провод ОУН, который возглавлял проводник (укр. провiдник), являлся высшей властью в период между съездами и руководил работой всей организации. Местом пребывания ПУН была вначале Женева (1929−1936), а затем Рим (1936−1940), Берлин (1940−1945), Люксембург (1945−1965), Париж (с 1965 года).

Вся этническая украинская территория в административно-территориальном отношении была поделена на «края». В частности, территории в составе Польши были разделены на Второй (Восточная Галиция, или Галичина) и Третий края (Волынь, Южное Полесье, Холмщина, Люблинское Подлесье). Деятельностью ОУН на территории отдельных «краёв» руководили Краевые экзекутивы (укр. Крайове Екзекутиви) ОУН, подчинявшиеся непосредственно Главному проводу.

В состав Краевой экзекутивы входили:

  • проводник (укр. провiдник),
  • заместитель краевого проводника,
  • войсковой (военный) референт — руководитель боевых подразделений ОУН (позднее — УПА), действующих на территории края,
  • референт Службы безопасности (СБ), которому подчинялся весь аппарат СБ на территории края,
  • референт по хозяйственным вопросам — организатор продовольственного и материального снабжения, а также сбора налогов с украинского населения на нужды ОУН и УПА,
  • референт по организационным вопросам — руководитель организационно-мобилизационного аппарата,
  • референт по пропаганде.

Края делились на округа (всего структура ОУН насчитывала 12 округов), округа — на надрайоны, районы и, наконец, станицы.

УВО и ОУН

Создание в 1921 году Украинской войсковой организации, ядро которой составили выходцы из Галичины — ветераны армии УНР, и активизация её деятельности на территории Западной Украины, имевшей своей целью продолжение вооружённой борьбы за независимость Украины, способствовали появлению молодёжных националистических групп, члены которых взаимодействовали с УВО. В 1926 году некоторые из них объединились в Союз украинской националистической молодёжи (укр. Союз української націоналістичної молоді во Львове).

Аналогичные организации создавались среди украинцев-эмигрантов в Чехословакии — «Группа украинской национальной молодёжи» (укр. Група Української Національної Молоді), «Украинское национальное объединение (укр.)» (укр. Українське Національне Об'єднання), «Союз освобождения Украины» (укр. Союз Визволення України), «Союз украинских фашистов» (укр. Союз Українських Фашистів). Последние три группы в ноябре 1925 года объединились в «Лигу украинских националистов» (укр. Легія українських націоналістів) под руководством Миколы Сциборского. В июне 1927 года руководящими органами «Группы украинской национальной молодёжи» и «Лиги украинских националистов» был создан координационный центр — «Союз организаций украинских националистов». В январе 1928 года секции этих двух организаций в Брно (Моравия) пошли ещё дальше, объявив о своём слиянии в «Союз украинских националистов». В июне 1928 года был создан «Союз украинских националистов в Германии», в который вошли члены местных секций «Группы украинской национальной молодёжи», «Лиги украинских националистов» и УВО[1].

Проведённые в 1927−1928 годах конференции украинских националистов (берлинская и пражская) стали последним шагом к созданию Первым конгрессом украинских националистов (28 января−3 февраля) 1929 года Организации украинских националистов на основе УВО и упомянутых выше объединений. Руководящей структурой ОУН стал Провод украинских националистов (ПУН), который возглавил руководитель УВО Евген Коновалец. Конгресс состоялся в Вене (Австрия). В его работе приняли участие 30 делегатов из Чехословакии, Германии, Австрии, Бельгии, Франции и с Западной Украины (Львов). Большинство участников представляли УВО.

Согласно решениям съезда, Украинская войсковая организация сохраняла свою формальную организационную самостоятельность и свой печатный орган «Сурма» (укр. Труба). Вся «боевая работа» (террористическая активность) должна была вестись только от лица УВО и её руководства, «дабы не чернить репутации ОУН как чисто политической организации». Статус ОУН был подтверждён на конференции руководства ОУН-УВО в Праге (июнь 1930). Коновалец принял решение, что УВО остаётся вооружённым отрядом ОУН и формально независима от ОУН (на деле руководили УВО и ОУН одни и те же лица.)

Попытка Коновальца создать ОУН как легальную политическую организацию украинских националистов в Польше, однако, оказалась неудачной — молодое поколение националистов, пришедших в ОУН в 1929 году, превратило её в расширенную версию УВО. В каждом легальном действии они видели признак «предательства нации»[18].

В середине 1932 года завершился процесс слияния УВО и ОУН, в результате которого УВО из самостоятельной организации была переформирована в номинально автономную военную референтуру — отдел ОУН.

ОУН против польского государства

1929—1937

С момента своего создания ОУН занималась подпольной, нелегальной деятельностью против польского государства, выступая против попыток достижения межнационального согласия, которые с украинской стороны предпринимали умеренные общественные силы — в первую очередь, «Украинское народно-демократическое объединение (укр.)» (УНДО) — легальная украинская политическая партия, в которую входили бывшие деятели ЗУНР и представители умеренных кругов Галичины. Эти попытки проходили на фоне противостояния с польскими властями ОУН и Коммунистической партии Западной Украины, а также на фоне событий во внутриполитической жизни советской Украины — украинизации, начала принудительной коллективизации сельского хозяйства и массового голода 1932−1933 гг. Попытки достижения межнационального согласия потерпели окончательный крах в 1938 г. с усилением националистических тенденций в польском руководстве.

Основным регионом проявления деятельности ОУН-УВО была Галиция, а руководящая структура имела название «Краевая Экзекутива ОУН на западно-украинских землях» (укр.).

С появлением ОУН и её Краевой Экзекутивы, в Галиции весной 1929 года был организован ряд массовых протестных акций, направленных на различные сферы соприкосновения Польского государства с украинским национальным меньшинством. Активизировалась и деятельность, направленная на улучшение финансового положения организации посредством вооружённых грабежей государственных и частных польских учреждений (прежде всего, почт и банков).

Во второй половине 1930 года ОУН инициировала антипольскую «Саботажную акцию»[19]. По сёлам Галиции прокатилась волна нападений на государственные учреждения и поджогов имущества польских помещиков и колонистов.

В ответ на это с 14 сентября до конца ноября 1930 г. польские власти предприняли ряд военно-полицейских мероприятий в Восточной Малопольше, известных как «Пацификация» (от польск. pacyfikacja — умиротворение), направленных на подавление антипольских террористических действий и актов саботажа.

Бандера в руководстве ОУН

В начале 1930-х на руководящие посты в Краевой экзекутиве ОУН на Западноукраинских землях выдвинулся Степан Бандера. В 1932-33 годы Бандера — заместитель краевого проводника, а с середины 1933 года — краевой проводник ОУН и краевой комендант УВО на Западноукраинских землях (следует напомнить, что в середине 1932 года завершился процесс объединения УВО и ОУН, в результате которого УВО из самостоятельной организации была переформирована в номинально автономную военную референтуру — отдел ОУН).

Вот что говорил Степан Бандера о своей деятельности на посту краевого проводника ОУН:
«Кроме революционной деятельности против Польши как оккупанта и угнетателя Западноукраинских земель, был создан ещё один фронт антибольшевистской борьбы … Этот фронт был направлен против дипломатических представителей СССР на Западноукраинских землях…, против большевистской агентуры, компартии и советофильства. Целью этих акций было продемонстрировать единство освободительного фронта, солидарность Западной Украины с антибольшевистской борьбой Центральных и Восточных земель Украины и искоренить на Западной Украине коммунистическую и агентурно-советофильскую работу среди украинского населения».

Под руководством Бандеры ОУН отказалась от экспроприационных акций и провела серию карательных акций. Особую известность получили три политических убийства, которые вновь привлекли внимание общественности к украинской проблеме.

Первым стало покушение на жизнь школьного куратора Гадомского, осуществлённое 28 сентября 1933 года, в знак протеста против уничтожения польскими властями украинского школьного образования и полонизации.

21 октября того же года 18-летний студент Львовского университета Микола Лемик убил в советском консульстве сотрудника ГПУ Алексея Майлова. Этим политическим убийством руководил лично Степан Бандера. Лемик добровольно сдался полиции, а судебный процесс над ним дал возможность ещё раз заявить всему миру, что Голодомор на советской Украине — это реальность, которую замалчивает советская и польская пресса и официальные власти.

В 1934 году ОУН организовала покушение на жизнь министра внутренних дел Польши Бронислава Перацкого. Решение об этом было принято на специальном совещании ОУН в апреле 1934 года в Берлине, в котором приняли участие Андрей Мельник, Степан Бандера и др. Убийство стало актом мести за кровавую акцию «пацификации» (умиротворения украинского населения), проведённую польскими властями в Галичине в 1930 г. Руководил проведением «пацификации» Перацкий, в то время занимавший должность заместителя министра внутренних дел.

План нападения разработал Роман Шухевич, а общее руководство осуществлял Степан Бандера.

15 июня в центре Варшавы Бронислав Перацкий был убит тремя выстрелами в затылок. Все организаторы террористического акта, кроме скрывшегося с места преступления непосредственного исполнителя — студента Григория Мацейки, были арестованы польской полицией. Степан Бандера был задержан за день до покушения при попытке нелегально перейти польско-чехословацкую границу. Успеху следствия крайне помогло то, что в руки польской полиции попал так называемый «архив Сеника», хранившийся на территории Чехословакии и содержавший более 2000 документов. Эти документы помогли установить личность многих руководителей и членов ОУН. Узнав об этом от своего адвоката, Бандера попытался понять, каким образом архив мог попасть к полякам, и пришёл к выводу, что польским агентом мог быть лишь Ярослав Барановский, референт по связям с Краем и действующий секретарь ПУНа — Провода украинских националистов, родной брат уже установленного провокатора Романа Барановского, выдавшего польским властям в 1930 году сотника Юлиана Головинского, тогдашнего главу Краевой Экзекутивы ОУН и краевого коменданта УВО.

В декабре 1935 года 12 обвиняемых — в том числе две женщины — предстали перед Варшавским окружным судом. Обвиняемые отказывались отвечать на вопросы по-польски, приветствовали друг друга возгласом «Слава Украине!», попытались превратить зал суда в трибуну пропаганды идей ОУН. 13 января 1936 года Степан Бандера, Микола Лебедь и Ярослав Карпинец были приговорены к смертной казни, остальные — к 7-15 годам тюремного заключения. Процесс имел огромный общественный резонанс, и власти, не осмеливаясь привести смертные приговоры в исполнение, начали переговоры с легальными украинскими политическими партиями о «нормализации» украинско-польских отношений и объявили амнистию. Бандере и двум другим смертникам смертная казнь была заменена пожизненным заключением.

Летом 1936 года Бандера наряду с другими членами Краевой экзекутивы ОУН предстал перед судом во Львове по обвинению в руководстве террористической деятельностью ОУН-УВО — в частности, суд рассматривал обстоятельства убийства членами ОУН директора гимназии Ивана Бабия и студента Якова Бачинского, обвинённых националистами в связи с польской полицией. На этом процессе Бандера уже открыто выступал как краевой проводник ОУН. В общей сложности на Варшавском и Львовском процессах Бандера был семь раз приговорён к пожизненному заключению.

После ареста Бандеры в начале 1935 года ОУН в Галиции возглавил Лев Ребет, а фактическое проявление деятельности ОУН по сути свелось к «культурно-просветительской работе». Несмотря на это, отдельные рецидивы радикализма (грабежи и убийства) среди членов ОУН отмечались польской властью с завидной регулярностью. К началу 1938 года разрушенную структуру управления и связи ОУН с регионами практически удалось восстановить[20].

Усиление, начиная с 1938 года, националистических тенденций в руководстве польским государством сопровождалось очередной волной пацификации в отношении украинского населения, массового уничтожения церквей в этнически смешанных районах и попыткой организации антиукраинских движений и подогревания регионального сепаратизма (русины, гуцулы, бойки, лемки). В качестве обоснования таких шагов указывалось на необходимость национальной консолидации перед лицом обострения внешнеполитической ситуации. Они привели, однако, лишь к усилению антагонизма многомиллионного украинского населения Польши (насчитывавшего по переписи 1931 г. 4,5 млн) по отношению к польскому государству и полякам, населяющим этнически смешанные регионы.

ОУН и германская военная разведка

ОУН, которая, как и УВО, также ставила своей целью борьбу против польского государства, разумеется, сразу же должна была попасть в поле зрения германских спецслужб. Сотрудничество с ними продолжалось в течение многих лет. В годы определённого сближения между Германией и Польшей (1934−1938) абвер свёл свои контакты с ОУН к минимуму. Отношения оживились весной 1939 года, в процессе подготовки нападения на Польшу, и активизировались после оккупации немцами польских территорий. Именно в Кракове, столице Генерал-губернаторства, располагался центр ОУН(б).

Андрей Мельник, сменивший Евгена Коновальца в 1939 году на посту руководителя Главного провода ОУН, рассматривал Германию как стратегического партнёра, согласно давней австро-венгерской традиции. Что же касается Степана Бандеры и его сторонников, для них Германия была лишь своего рода инструментом, способным нанести наибольший урон главным врагам украинского национализма и таким образом способствовать созданию самостоятельного украинского государства. Именно это стало одной из основных причин конфликта внутри руководства ОУН и последовавшего её раскола.

Современные украинские исследователи, признавая факт сотрудничества между ОУН и абвером, оправдывают его тем, что подобная практика типична для любых «революционных движений», не гнушающихся никакими средствами и союзниками ради реализации своих глобальных планов. Как утверждается, абвер в основном вербовал агентуру из числа оуновцев на индивидуальной основе, тогда как руководство ОУН якобы просто закрывало на это глаза.

Не следует забывать, однако, ту роль «пятой колонны», которую разветвлённая подпольная сеть ОУН сыграла при подготовке нападения Германии на Советский Союз и в первые дни войны (более подробно см. ниже).

Заместитель руководителя диверсионного управления абвера подполковник Э. Штольце в своих показаниях, которые были включены Нюрнбергским трибуналом в эпизод «Агрессия против СССР», заявил, что он лично отдавал указания Мельнику и Бандере «организовать сразу же после нападения Германии на Советский Союз провокационные выступления на Украине провокации с целью подрыва ближайшего тыла советских войск, а также для того, чтобы убедить международное общественное мнение в происходящем якобы разложении советского тыла»[21]. Имеются сведения о встречах Мельника с начальником диверсионного управления, а Бандеры — с самим начальником абвера адмиралом Канарисом. Как следует из воспоминаний Я. Стецько, Бандера при посредничестве Рихарда Ярого незадолго до войны тайно встречался с Канарисом. В ходе встречи Бандера, по словам Стецько, «очень чётко и ясно представил украинские позиции, найдя определённое понимание… у адмирала, который обещал поддержку украинской политической концепции, полагая, что лишь при её осуществлении возможна победа немцев над Россией»[22]. Сам Бандера утверждал, что на встрече с Канарисом в основном обсуждались условия обучения украинских добровольческих подразделений при вермахте.

Помимо финансирования деятельности националистов и участия в подготовке и заброске диверсантов (которые выполняли на территории УССР задания как абвера, так и ОУН), абвер предоставил руководителям ОУН (не позднее 10 июня 1941) информацию о дате начала войны и местах основных ударов вермахта и согласовал с оуновцами объекты для возможных диверсий.

1938 — август 1939

После фактического разгрома в 1934−1935 году сети ОУН и Украинской войсковой организации (УВО) в Польше основные центры ОУН в Берлине, Данциге и ряде других городов остались не затронуты, но влияние организации было ограничено только имеющейся средой украинской эмиграции.

К этому моменту вместо предусмотренного широкого представительства в руководящем органе ОУН «Проводе украинских националистов» (ПУН) (укр.) осталось лишь «узкое руководство», состоявшее всего из трёх человек — О. Грибовского («Сеник»), Ярослава Барановского («Макар») и Рихарда Ярого («Карпат»), — фактически руководивших организацией.

Новая активизация ОУН началась в 1938 году.

После того, как 23 мая 1938 года в Роттердаме агентом НКВД был ликвидирован вождь ОУН Евген Коновалец, «узкое руководство» управляло ОУН до того момента, пока ситуация в Европе стала развиваться стремительно, указывая на скорую войну.

ОУН возлагала на новую войну огромные надежды, намереваясь при поддержке Гитлера получить «Украинское государство». В работе одного из главных теоретиков ОУН предвоенного периода Михаила Колодзинского «Украинская военная доктрина», появившейся в 1938 году, указывалось[23][24]:

Мы хотим не только обладать украинскими городами, но и топтать вражеские земли, захватывать вражеские столицы, а на их развалинах отдавать салют Украинской Империи … Хотим выиграть войну — великую и жестокую войну, которая сделает нас хозяевами Восточной Европы

Берлин же разыгрывал «украинскую карту» лишь в интересах дестабилизации ситуации в Польше. Несмотря на убийство Коновальца, абвер всё более активизировал подготовку членов и сторонников ОУН. Главным «партнёром» ОУН стал 2-й отдел абвера («диверсии и психологическая война»). Подготовка проходила в районе Ки́мзее (Бавария).Ошибка в сносках?: Неправильный вызов: неверные ключи, например было указано слишком много ключей или ключ был неправильным

Задачи, которые ставились абвером перед ОУН:

  • уничтожение на территории будущего противника важных объектов,
  • нагнетание нестабильности,
  • инсценировка восстаний.
  • создание «пятой колонны» на территории противника.

Подготовку антипольского «украинского восстания» вёл начальник резидентуры абвера в Бреслау.

ОУН активно включилась в работу немецких спецслужб. В Берлине и Данциге действовали курсы радиотелеграфистов и военных инструкторов, в Кракове — лаборатория по изготовлению взрывных устройств, шла активная закупка оружия. Некоторые члены организации проходили подготовку в лагерях хорватских усташей.

В это время ОУН призывала украинскую молодёжь не уклоняться от службы в польской армии, а там — держаться вместе.

Летом 1938 года ОУН планировала выкрасть С.Бандеру из тюрьмы во Вронках, но когда уже все было готово, операцию отменили. Затем часть организаторов не начавшегося похищения была арестована и осуждена.

В сентябре 1938 года в свободный город Данциг прибыл заместитель Коновальца в формально существовавшей УВО — А. Мельник (ведавший до этого момента лесами в канцелярии митрополита Украинской грекокатолической церкви Шептицкого). Вечером 11 сентября 1938 года на встрече «узкого руководства ОУН» было принято постановление, в котором значилосьК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3534 дня]:

1. В соответствии с волей сл.п. Вождя Евгена Коновальца, Узкое Руководство Украинских Националистов провозглашает Главой Руководства Украинских Националистов и Вождем Националистического движения полковника Андрея Мельника.

2. С сегодняшнего дня (12 сентября) руководство ОУН, УВО и всех организованных структур Националистического движения перенимает полковник Андрей Мельник.

3. Провозглашённый сл.п. Вождем Евгеном Коновальцем Второй Сбор Украинских Националистов созывает и проводит Глава Руководства Андрей Мельник.

Назначенный на осень 1938 года (еще Коновальцем) съезд был перенесён, хотя уполномоченный (всё тем же Коновальцем) Ярослав Стецько не поменялся. Мельнику было рекомендовано покинуть территорию Польши, и он через Берлин перебрался в Рим.

Активизации ОУН, в частности, способствовало начавшееся в 1938 году усиление националистических тенденций в руководстве польским государством, которое сопровождалось очередной волной пацификации в отношении украинского населения, массового уничтожения церквей в этнически смешанных районах и попыткой организации антиукраинских движений и подогревания регионального сепаратизма (русины, гуцулы, бойки, лемки). В качестве обоснования таких шагов указывалось на необходимость национальной консолидации перед лицом обострившейся внешнеполитической ситуации. Они привели, однако, лишь к усилению антагонизма многомиллионного украинского населения Польши (насчитывавшего по переписи 1931 г. 4,5 млн.) по отношению к польскому государству и полякам, населяющим этнически смешанные регионы.

В период с 15 сентября 1938 по 15 марта 1939 года польская сторона зафиксировала 397 демонстраций, 47 актов саботажа и 34 акта террора.

В это время «антипольскость» ОУН стала не просто бескомпромиссной, а фатально обусловленной. Идея оуновского национализма провозглашала нацию наивысшей ценностью человека, который относит себя к этой нации. Этим одобрялись и героизировались самопожертвования украинцев во имя нации и любые действия во имя «победы над врагом». «Враг» же должен предстать перед «борцами за волю Украины» в образе, который заслуживал наибольшей ненависти.

В связи с этим назрела потребность устранения от руководства Галицкой ОУН Ребета и замены его на более подходящую кандидатуру. В ноябре—декабре 1938 года во главе ЗУ ОУН встал Мирослав Тураш (укр.), хотя официально эта смена была утверждена только в начале 1939 года.

В марте 1939 года, в связи с готовящимся расчленением Чехословакии, сойм Карпатской Украины — «автономной земли» в составе бывшей Чехословакии — провозгласил в Хусте свою независимость. Этому, однако, воспротивилась Венгрия, направившая свои войска в Закарпатье. Сопротивление регулярным венгерским частям пыталась оказать «Карпатская сечь» — плохо обученное и слабо вооружённое ополчение. В его состав входили бывшие военнослужащие чехословацкой армии — выходцы из Закарпатья, ученики и учителя местных школ, добровольцы из Галиции, активисты ОУН. Среди последних были Роман Шухевич, будущий командующий Украинской повстанческой армии, и Роман Сушко. После нескольких дней упорных боёв «Карпатская сечь» была разгромлена, Карпатская Украина прекратила своё существование. Многим бойцам «Карпатской сечи», однако, удалось бежать за границу. Именно они составили ядро будущего «Украинского легиона», который Германия планировала использовать в ходе будущей войны против Польши.

Летом 1939 года в Вене прошла встреча А. Мельника с Канарисом. В рамках подготовки ОУН к участию в боевых действиях на территории Польши из галичан-эмигрантов было сформировано специальное подразделение под руководством полковника Романа Сушко «Военные отряды националистов» (укр. «Військові Відділи Націоналістів», с выглядевшей аналогично немецкой аббревиатурой ВВН[25]ВВН — от нем. Bergbauernhilfe, «помощь горных крестьян», поскольку основу подразделения составляли карпатские украинцы, называемое также «Легион Сушко» или просто «Украинский легион»[Комм 1]).

По мере того, как первоначально запланированная на конец августа немецкая агрессия приближалась, усиливалась и активность ОУН на польской территории. Заграничное руководство тоже не оставалось в стороне — в начале августа Мельник издал указание о формировании подготовительных комиссий для начала организации Второго Большого Сбора ОУН, который прошёл 27 августа в Риме (укр.).

На Сборе были подтверждены полномочия Мельника, который был избран новым главой организации с полномочиями вождя. Были утверждены новая политическая программа и Устав организации. ОУН установила для себя монополию на идеологию и организацию политической жизни в планируемой «Украинской Суверенной Соборной Державы», построение которой планировалось на началах нациократии под единоначалием ОУН. Главе ОУН предоставлялись права Вождя Нации, который подчинялся только «богу нации и собственной совести».

Основная статья: Большой Сбор ОУН (укр.)

Польская кампания

С нападением Германии на Польшу 1 сентября 1939 года началась Вторая мировая война в Европе.

ОУН одобрительно встретила германскую армию. Боевики ОУН оказывали значительную помощь в наведении германской авиации — подавали световые и визуальные сигналы. Проводились нападения на мелкие отступающие польские подразделения[26].

В состав немецко-словацкой группировки, наносящей удар на Польшу со словацкой территории, вошли ВВН, действовавшие в качестве вспомогательного (диверсионного[27]) подразделения.

Однако, отряды ОУН не оказали какого-либо значимого влияния на ход польской кампании вермахта[28].

В ряде местностей в тылу польской армии прошли небольшие вооружённые восстания. Как писал участник событий Кость Панкивский (укр.): «Быстрое продвижение немцев и ещё больше выступление Советов не дали времени развернуться планам повстанцев, так что только в некоторых местах на Днестре на Гуцульщине дошло до выступлений»[28].

Кроме убийств военных и полиции были отмечены и убийства мирных поляков украинскими националистами — так, только на Волыни было убито 13 гражданских лиц.

В то же время Мельник находился в Берлине, где его 4-го сентября принял представитель МИД Германии, пообещавший ему решение украинской проблемы, а чуть позже[когда?] в Вене на встрече с Канарисом и его заместителем Лахузеном ему было сообщено о возможности появления «западноукраинского государства» на границе с СССР, хотя и указывалось, что в данный момент в Москве ведутся активные переговоры относительно будущего территории Польши. Мельник успел даже подготовить список будущего правительства, но начало 17 сентября «освободительного похода» РККА не дало сбыться этим планам.

Осень 1939 — осень 1940. Раскол организации

Находившийся в польской тюрьме С. Бандера и другие лидеры галицийской ОУН в начале сентября 1939 года были выпущены германскими властями.

Назревавший длительное время раскол в ОУН, сдерживаемый авторитетом Евгена Коновальца, вскоре пришёл к логическому разрешению, а события на Карпатской Украине и нападение Германии на Польшу в сентябре 1939 года и их оценка и действия в них обеих сторон ещё больше ускорили ход событий.

12 сентября 1939 года (незадолго до падения Варшавы) на специальном совещании в поезде Гитлера обсуждались вопросы в отношении Польши и украинского населения Польши.[29] Согласно планам Гитлера, на границе с СССР необходимо было создать «государства-прокладки» между «Азией» и «Западом» — лояльные Германии Украину (на территории Восточной Галиции и Западной Волыни) и Литву (включая Виленский край)[30]. На основании политических указаний рейхсминистра иностранных дел фон Риббентропа начальник штаба Верховного Главнокомандования Вермахта Кейтель поставил задачу начальнику абвера Канарису: «…организовать восстание при помощи украинских организаций, работающих с Вами и имеющих те же цели, а именно поляков и евреев». Под «украинскими организациями» имелась в виду Организация украинских националистов.[31][32] Результатом этих указаний стал так называемый «Меморандум Канариса от 12 сентября 1939 года», представленный в материалах Нюрнбергского трибунала как документ 3047-ps[33]

Назначаемые ПУНом руководители осенью 1939 года попросту игнорировались на местах сторонниками Бандеры. Согласно версии Льва Ребета, сторонники Бандеры нашли свою поддержку со стороны неких германских военных кругов, в то время как группа Мельника имела связи с политической верхушкой Германии. В ноябре 1939 года около 400 украинских националистов начали обучение в лагерях абвера в Закопане, Комарне, Кирхендорфе и Гакештейне.

По версии сторонников Мельника, в ноябре 1939 года Мельник вызвал к себе члена ОУН Бандеру, находившегося тогда в Германии, для включения его в состав ПУН и назначения референтом организационных дел. Бандера, приехавший в январе 1940, отказался от всех предложенных назначений и потребовал перераспределения власти и реформирования ПУН.

Хотя уже в первых числах декабря 1939 краковское отделение ОУН (возглавляемое Бандерой), не согласовав своих действий с Центральным Проводом ОУН (ПУН) под руководством Мельника, направило во Львов курьера с указаниями к подготовке ОУН к вооружённому выступлению. Курьер был перехвачен НКВД, который сумел захватить ряд руководителей ОУН. В связи со значительными потерями в подпольной сети ПУН отдал в начале января 1940 приказ о воздержании от активных действий и переходе в глубокое подполье. Руководимое Бандерой краковское отделение ОУН продолжало готовить вооружённое восстание, отправляя из Генерал-губернаторства на территорию СССР вооружённые ударные группы. Первая такая группа была направлена в конце января 1940 года, но была перехвачена советскими пограничниками, части других групп удалось пройти незамеченными.

10 февраля 1940 года Бандера создал и возглавил собственный руководящий орган ОУН — Революционный Провод (Революционное Руководство)- РП ОУН и формально вышел из подчинения ПУН Мельника — фактически же, это произошло осенью 1939 года. Формальным поводом для создания РП ОУН стало «неудовлетворительное руководство и отказ от националистических методов работы». Претензии были оформлены в виде «Акта от 10 февраля 1940 года»[34]. «Первый список» нового руководства — по информации сторонников Мельника выглядел таким образом[35]:

1. Бандера Степан
2. Гасын Олекса
3. Гербовый Ярослав
4. Грыцай Дмытро
5. Габрусевич Иван
6. Качмар Владимир
7. Клымышин Микола (укр.)
8. Лебедь Микола
9. Ленкавский Степан
10. Равлик Иван
11. Старух Ярослав (укр.)
12. Стахив Владимир
13. Стецько Ярослав (Карбовыч)
14. Турковский Васыль
15. Шухевич Роман;

— все исключительно галичане, как подметили всё те же мельниковцы.

5 апреля 1940 года прошла встреча между Мельником, с одной стороны, и Бандерой и Стецько, с другой, на которой Мельнику был вручён «Акт от 10 февраля 1940 года». Реакцией Мельника стало привлечение обоих к Главному Революционному Трибуналу 6 апреля 1940 года. В ответ на это 7 апреля 1940 года Бандера сложил с Мельника все полномочия и провозгласил незаконность существования ПУНа. 8 апреля 1940 года Мельник распространил обращение, в котором обвинил Бандеру и Стецько в заранее спланированном расколе.

Пока ПУН и РП ОУН обменивались «бумажными снарядами», ещё 10 марта 1940 года ОУН-Р планировало завершить подготовку к восстанию на территории Львовской и Волынской областей Украинской ССР к середине мая 1940 года, к 20 марта на территорию Украинской ССР было переброшена часть руководящих кадров ОУН-Р, среди которых был Иван Климов (Легенда) и Дмитро Клячкивский. Планы были сорваны достаточно результативными действиями НКВД в апреле-мае 1940 года, в связи с этим восстание было перенесено на сентябрь-октябрь 1940 года.

13 августа 1940 года после длительных и безуспешных бумажных попыток привлечь «отступников и раскольников» к ответственности, ПУН издал призыв ко всем националистам «отмежеваться от диверсии Бандеры». В Кракове прошло несколько заседаний Революционного Трибунала, организованного ПУН, где стороны вновь обменялись взаимными обвинениями в предательстве целей и задач организации. Итогом стало заочное осуждение Бандеры на смертную казнь, которая сразу же была заменена исключением его из ОУН. Впрочем, Мельник «разрешил Бандере смыть с себя позор раскаянием и борьбой в антибольшевистском подполье». Конец лета − начало осени 1940 принято считать периодом фактического окончания процесса деления ОУН на ОУН под руководством Бандеры (ОУН-б) и ОУН под руководством Мельника (ОУН-м).

Одновременно с этим на территории Генерал-губернаторства шло активное обучение членов ОУН-Р военному и диверсионному делу. Среди экзаменаторов были Р.Шухевич и Я. Стецько, для наиболее «перспективных» действовали штабные и специальные курсы в Кракове. При поддержке абвера проводились тактические учения с боевыми стрельбами. На территории Украинской ССР члены ОУН-Р собирали информацию о расположении воинских частей и складов РККА, а также подробную информацию о комсоставе РККА. Информация, полученная в августе 1940 года НКВД от перехваченного связного ОУН-Р из Кракова, опять сорвала запланированное на осень восстание. Зимой 1940−1941 года подготовка членов ОУН-Р на территории Генерал-губернаторства продолжалась в ещё большем объёме. Спецподготовку по диверсионной работе в абверовских лагерях Закопане, Крыныци, Команчи проходило несколько сотен бандеровцев.[36][37][38][39]

В апреле 1941 года сторонники Бандеры в Кракове созвали свой собственный II Великий Сбор украинских националистов, чем подчеркнули своё непризнание легитимности такого же по названию собрания в Риме 27−30 августа 1939 года, где главой ОУН был избран Мельник. Вождём ОУН был избран Степан Бандера, заместителем — Ярослав Стецько. Организационным приветствием членов ОУН стала вытянутая чуть выше головы рука со словами «Слава Украине!» — ответ «Героям Слава!», допускалась сокращенная версия — «Слава − Слава». (Учёный-политолог из Оттавского университета Иван Качановский[40] считает, что приветствие «Слава Украине!» в сочетании с римским салютом — вскидыванием вверх вытянутой правой руки — было создано по образу нацистского приветствия в Германии (НСДАП Адольфа Гитлера), Италии (Национальной фашистской партии Бенито Муссолини) и Хорватии (Усташи Анте Павелича)[41], хотя ещё в 20-х годах возникали аналогичные словесные приветствия без жестов: «Слава Украине! — Украине Слава!»[42], «Слава Украине! — Козакам Слава!»[43].) Были приняты цвета флага ОУН — чёрный и красный.

В решениях съезда говорилось[3][4]:

«Евреи в СССР являются преданнейшей опорой господствующего большевистского режима и авангардом московского империализма на Украине. Противоеврейские настроения украинских масс использует московско-большевистское правительство, чтобы отвлечь их внимание от действительной причины бед и чтобы во время восстания направить их на еврейские погромы. Организация Украинских Националистов борется с евреями как с опорой московско-большевистского режима, одновременно осведомляя народные массы, что Москва — это главный враг».

В базовом документе ОУН(б) — принятой после Съезда инструкции «Борьба и деятельность ОУН во время войны» указывалось[44]:

«Во времена хаоса и смуты можно позволить себе ликвидацию нежелательных польских, московских и еврейских деятелей, особенно сторонников большевистско-московского империализма; национальные меньшинства делятся на: а) лояльные нам, собственно члены все ещё угнетенных народов; б) враждебные нам — москали, поляки и евреи. а) имеют одинаковые права с украинцами…, б) уничтожать в борьбе, в частности тех, которые будут защищать режим: переселять в их земли, уничтожать, главным образом интеллигенцию, которую нельзя допускать ни в какие руководящие органы, вообще сделать невозможным „производство“ интеллигенции, доступ к школам и т. п. Руководителей уничтожать… Ассимиляция евреев исключается».

В подготовке нападения Германии на СССР принимали обе фракции ОУН — ОУН-б и ОУН-м, хотя наибольшую активность проявляла ОУН-б, принявшей активное участие в формировании абвером в составе полка «Бранденбург-800» батальонов «Нахтигаль» и «Роланд», действовавших под руководством вермахта в первые месяцы после нападения Германии на СССР.

ОУН(б) и ОУН(м) в 1941—1943

С началом нападения Германии на СССР боевики и сторонники ОУН развернули широкую диверсионную и саботажную деятельность в тылах РККА. В ряде городов и населённых пунктов были инициированы вооружённые выступления. Продвигавшиеся в передовых эшелонах немецких войск сторонники обеих ОУН, т. н. походные группы ОУН, при занятии населённых пунктов организовывали в них новую администрацию и структуры управления, в том числе, украинскую милицию.

23 июня 1941 года ОУН(б) направила свою версию меморандума о дальнейшем сотрудничестве ОУН с Германией в Рейхсканцелярию — ОУН(м) сделала это 3 июля.

После вступления немецких войск на советскую территорию, 25 июня 1941 года Ярослав Стецько в своём письме-отчёте С.Бандере писал: «создаём милицию, которая поможет евреев устранять».[45][46][47]

В тылах передовых частей немецких войск Бандера и Стецько с группой сторонников 29 июня прибыли во Львов, где Бандера был задержан и возвращён в Краков[48], а Стецько на следующий день созвал «Украинские национальные сборы», провозгласившие 30 июня 1941 года «Украинское государство», которое будет вместе с Великой Германией устанавливать новый порядок по всему миру во главе с «вождём украинского народа Степаном Бандерой». Сам Стецько был назначен главой правительства созданного Украинского государства.

Действуя активно, сторонники ОУН(б) провозглашали этот акт в районных и областных центрах Западной Украины, занятых немецкими войсками. Ими формировались украинская милиция и органы управления, активно сотрудничавшие с прибывшими туда немецкими административно-карательными структурами. Поскольку немецкая сторона ожидала выступлений в тылу РККА на восточной Украине, аналогичных тем, что произошли на Западной, никаких активных действий против инициативных не применялось. Начавшееся вооружённое противостояние между сторонниками Мельника и Бандеры выразилось в том, что Бандера и ряд членов ОУН(б), находившихся в Кракове, были взяты под домашний арест и перевезены в Берлин «для дачи пояснений».К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4405 дней] Мельник был также взят под домашний арест в Кракове, но вскоре освобождён. Бандера был помещён под домашний арест в Кракове ещё 5 июля, а 6-го его отправили в Берлин. Там от Бандеры потребовали прекратить действия против группы Мельника и отозвать «Акт 30 июня 1941».

9 июля 1941 года во Львове было совершено вооружённое нападение неизвестного на Стецько, погиб водитель, сам «глава правительства» не пострадал.[49]

Пока «глава правительства Украинского государства» и «вождь украинского народа» находились в Берлине, обязанности «главы Украинского государства» во Львове исполнял Лев Ребет.

С 20 (по другими источникам с 25) июля 1941 года Бандера находился под домашним арестом в Берлине, в то время как Стецько пребывал в Берлине вполне легально. Домашний арест не мешал им заниматься руководством ОУН — к ним прибывали люди с информацией с Украины, а они направляли обратно письма и указания.

3 августа оба «лидера» направили свои письма Гитлеру в связи с присоединением Галиции к Генерал-Губернаторству. 14 августа 1941 года Бандера написал Альфреду Розенбергу письмо, в котором ещё раз пытался прояснить для немцев ситуацию, сложившуюся с ОУН(б). К письму Бандера приложил меморандум под названием «О положении в Львове (Лемберге)» (нем. «Zur Lage in Lwiw(Lemberg)»), который имел такие разделы: «История сотрудничества ОУН с Германией», «ОУН и новый порядок в Европе», «Основы для украинско-немецкой приязни», «Государство как источник творческого труда народа», «Цель ОУН — Украинское государство», «Акт 30.06.1941 и украинско-немецкое сотрудничество», «Отношение ОУН к украинскому государственному правительству», «ОУН за дальнейшее сотрудничество с Германией» и «Заключительные положения». В этом меморандуме, в частности, указывалосьК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3635 дней][уточните ссылку]: «украинство борется против всякого угнетения, будь то еврейский большевизм или российский империализм», «ОУН желает сотрудничества с Германией не из оппортунизма, а исходя из осознания необходимости этого сотрудничества для добра Украины», «нет лучшей основы для украинско-немецкого сотрудничество, чем та, при которой Германия признает Украинское Государство».

Одновременно с многочисленными попытками доказать немцам свою «уникальность» и «незаменимость» ОУН(б) и, прежде всего, служба безопасности ОУН(б) продолжала «убирать» «диверсантов» из ОУН(м) — как на «материнских украинских землях» (Галиция), так и на «средне-украинских землях» (Правобережная Украина). 30 августа в Житомире убили О.Сеника-Грибовского и М.Сциборского, в Галиции погиб ещё один высокопоставленный «мельниковец», ещё 100 «вынесли смертные приговоры». Мельниковцы ещё раз обратились с просьбой о защите к немцам. Немцы, многократно ранее предупреждавшие ОУН(б) о необходимости прекращания подобных действий, поскольку гибли нужные для них кадры, на подготовку которых были потрачены время и деньгиК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4405 дней], 15 сентября «проредили» ряды «бандеровской администрации», арестовав к концу месяца до 1500 членов ОУН(б) по всей подконтрольной территории — от Рейскомиссариата «Украина» до Берлина и Вены.[49] Несмотря на это, «бандеровцы» опять обвинили во всём «мельниковцев» и продолжили издавать директивы о формировании на «материнских украинских землях» «союзной немецкому вермахту» «Украинской Национальной Революционной Армии» (УНРА). Их «походные группы» продолжали продвигаться в тылах наступавших немецких войск вглубь территории УССР, захватывая руководящие посты в формируемой немецкими частями администрации.

Успехи немецкой армии и быстрое продвижение на восток к середине сентября 1941 года стали поводом для Гитлера окончательно отказаться от идеи появления «украинского государства». Стецько и Бандера, неоднократно пытавшиеся письменно объяснить свою позицию нацистскому руководству, 15 сентября 1941 года были помещены в центральную Берлинскую тюрьму, а в январе 1942 года были переведены в спецбарак «Целленбау» концлагеря Заксенхаузен, где уже пребывали различные политические персоны.[50]

Менее радикально настроенная ОУН(м) в Генерал-губернаторстве осталась легальной организацией, в то время как ОУН(б) формально числилась нелегальной и СД периодически сообщало о результатах её «запрещённой деятельности», не проводя, впрочем, никаких широкомасштабных операций против неё. На территории Рейхскомиссариата «Украина» события носили аналогичный характер, при более жестокой реакции немецких властей (расстрелы вместо задержаний в Генерал-губернаторстве) на излишнюю активность обеих ОУН. Обе версии ОУН принимали активное участие в формировании полиции и вспомогательных батальонов, хотя, как и ранее, более успешной тут была ОУН(б).

В 1942 году членами ОУН(м) был несанкционированно сформирован ряд отрядов под наименованием «Фронт Украинской Революции» (ФУР), которые проводили ограниченные акции, направленные против немецкой администрации.

Весной 1943 года деятельность обеих ОУН активизировалась — ОУН(м) приняла активное участие в наборе добровольцев СС-Галиция в Генерал-губернаторстве, а ОУН(б) в Генеральном округе Волынь-Подол организовала Украинскую повстанческую армию (УПА). Тогда же ОУН(б) перешла к активной ликвидации сторонников ОУН(м) на подконтрольных территориях и добилась значительных успехов.

В то же время на территории Генерал-губернаторства сторонники ОУН(м) имели значительную поддержку и там отношения между организациями имели просто напряжённый характер.

1944 — попытки объединения

В 1943 году немецкие войска были выбиты с большей части территории Украины. Абвер и СД начали собирать руководителей националистических формирований и движений в спец-барак «Целленбау» концлагеря Заксенхаузен, где с января 1942 года уже находились Бандера и Стецько. В конце 1943 года там оказался Т.Бульба-Боровец, и весной 1944 года А.Мельник. Они, описывая пребывание в этом «учреждении», отмечали неплохое по военным меркам питание и возможность относительно свободного перемещения по территории и даже иногда и вне её. Одновременно, вооружённые подразделения ОУН(м) и ОУН(б) пытались наладить совместные действия против тыла наступающей Красной Армии, но результатом были лишь ситуативные объединения — взаимное неприятие и подозрительность членов или сторонников ОУН(м) и ОУН(б) оставалась известным даже НКВД фактом, что и использовалось последним в операциях по ликвидации националистического подполья. В начале осени лидеров обеих ОУН выпустили из заключения и привлекли к формированию «антибольшевистских» формирований.

Участие в Холокосте

В начале 30-х годов руководство ОУН пыталось дистaнцироваться от aнтиеврейских aкций. В начале деятельности организации в число «оккупантов» в качестве врагов нaзывались «ляхи, москали и прочие зaхватчики». Хотя в националистических изданиях обличалась «жидокоммуна» Советской Украины, предпринимались и попытки отказаться от антисемитских стереотипов. Один из идеологов организации Николай Сциборский писал, что долг общественности «убедить евреев в том, что будущая укрaинская державa не представляет для них никакой опасности». Но вскоре положение стало меняться, оуновцы стали распространять листовки, в которых содержались призывы объявлять бойкот торговцам-евреям, увольнять работников евреев, поляков и других неукраинцев. В 1935—1936 годах члены ОУН проводили в ряде сел акции, в ходе которой били стеклa и поджигали дома евреев[51].

Такие действия основывались на принятом на собрании решении руководствa местного отделения ОУН о том, что «жиды вредны для украинской нации, нужно от них освободиться» и лучше всего это делать, разрушая их жилища. После акции 1936 года Крaевая экзекутивa ОУН уточнилa свою позицию по «еврейскому вопросу». Она призвала рaзличать «евреев» и «евреев-коммунистов»: к первым требовалось применять экономический бойкот, а с евреями-коммунистами следовало бороться вплоть до летальных методов. К концу 1930-х годов ОУН полностью отказывается от планов предоставления евреям равных прав с украинцами и начинает планировать их изгнание или изоляцию[Комм 2].

К началу Второй мировой войны антисемитизм стал важной составной частью политики Организации украинских националистов, действовавшей, в основном, на землях Западной Украины.

В 1939 году Ярослав Стецько публикует в канадском журнале «Новый путь» статью[какую?], где заявляет, что украинцы «первыми в Европе поняли разлагающую деятельность еврейства», и отмежевались от евреев столетия назад, сохраняя «чистоту своей духовности и культуры»[53]. Кроме того, ОУН придерживалась в отношении евреев теории, так называемого, еврейского коммунистического заговора и убеждения о «еврейской сущности коммунизма»[53].

Эти взгляды только усилились после присоединения Западной Украины к СССР в 1939 году. Как утверждал впоследствии Стецько, ОУН и УПА преследовали евреев не за национальность, а как «помощников большевистской Москвы в закабалении Украины»[54].

В автобиографии[53], написанной Стецько после его ареста нацистами в 1941 году, упоминается позиция ОУН по отношению к евреям[55]:

Считая главным и решающим врагом Москву, которая фактически держала Украину в неволе, а не еврейство, я тем не менее отдаю себе отчет в неизменно вредной и враждебной роли евреев, которые помогают Москве закрепостить Украину. Поэтому я стою на позиции уничтожения евреев и целесообразности перенесения на Украину немецких методов уничтожения еврейства и исключаю их ассимиляцию и т.п.

По данным Джона-Пола Химки[53], ОУН начала планировать этнические чистки, как только стало известно[уточнить] о возможном нападении на Советский Союз. В инструкциях ОУН (б) содержались указания уничтожать «нежелательных польских, российских и еврейских активистов», а также то, что «враждебные национальные меньшинства» (поляков, русских, евреев) должны быть уничтожены в боях. В распространяющихся листовках сообщалось о коллективной ответственности (родовой и национальной) за все преступления против украинского государства, украинского войска и ОУН.

К 1939 году население Львова составляло 340 000, из которых более 100 000 было евреями. Позже ещё 35 000 еврейских беженцев скопилось в городе из оккупированных нацистской Германией областей Польши.

28 июня[54][уточнить] 1941 года Львов оставили советские войска, а 30 июня войска Германии и союзников оккупировали город. Однако, до этого времени в тюрьмах № 1, 2, 4 Львова и № 3 Злочева, начиная с 22 июня[56], сотрудники НКВД провели массовые расстрелы заключённых, осуждённых по политическим статьям (2464 человек)[57][58][59]. По данным историка Александра Круглова, предлогом для расстрелов во Львове было «восстание» украинских националистов, в ходе которого те обстреляли подразделения Красной Армии, совершили нападения на евреев и коммунистов[60].

В телеграмме командования 17-й армии вермахта в адрес верховного командования вооружённых сил от 2 июля 1941 года говорилось о том, что после вступления немецких частей во Львов 30 июня 1941 года в трех тюрьмах города было найдено много сотен трупов. На трупах видны колотые и рубленые раны на разных частях тела. Среди убитых большинство составляли украинцы, остальные — поляки[61] и евреи[54].

Некоторые работы указывают, что погром еврейского населения был инициирован немецкой пропагандой и начался после вступления немецких оккупационных войск во Львов[62]. В убийствах, совершенных в тюрьмах НКВД, немцы обвинили евреев и использовали расстрелы НКВД для пропаганды и подстрекательства к погромам.

Другие работы свидетельствуют о том, что облава на евреев-мужчин, якобы с целью выявить тех, кто сотрудничал с Советами началась утром 30 июня 1941 года силами милиции ОУН, одновременно со вступлением вермахта во Львов. А также, источники говорят о том, что подобную антисемитскую пропаганду среди местного западноукраинского населения неустанно вела и ОУН, ксенофобская нацистская позиция которой не оставалась достоянием одного лишь её руководства и членов. В начале июля 1941 года ОУН выпустила воззвание, где были слова: «Народ! Знай! Москва, Польша, мадьяры, жиды — это твои враги. Уничтожай их; ляхов, жидов, коммунистов — уничтожай без милосердия»[54].

Радиопередачи ОУН также призывали население убивать евреев. Программа «окончательного решения еврейского вопроса» в немецком стиле была популярна в Западной Украине в той же мере, в какой была популярна ОУН[54].

Часть жителей Львова, а также активисты ОУН откликнулись на подстрекательства пропаганды о, якобы, виновности евреев в гибели заключённых львовских тюрем и учинили погром[63][неавторитетный источник? 3081 день], который был прекращен 2 июля 1941 года силами вермахта.

После того, как Красная Армия покинула Львов, Организация украинских националистов вышла из подполья и стала формировать свою милицию. Милиционеров ОУН можно было опознать по желто-голубым повязкам на левом плече[53]. 30 июня было провозглашено Украинское государство.

В погромах начала июля 1941 года принимали активное участие представители милиции ОУН. Утром 30 июня милиция ОУН начала облаву на евреев-мужчин, якобы, с целью выявления сотрудничавших с советской властью. Задержанных отводили в участки, некоторых там забивали насмерть. Большое количество евреев было отправлено на принудительные работы, в том числе в тюрьмы, в которых НКВД ранее содержало и в последние дни перед отступлением советской армии расстреливало политических заключённых[53][54].

В донесении полиции безопасности и СД № 24 от 16 июля 1941 года про львовские события начала июля 1941 года говорится о похвальной активности украинского населения относительно евреев в первые часы после отступления большевиков, в том числе упоминается, что население согнало разом, издеваясь, около 1000 евреев и доставило их в захваченную вермахтом тюрьму ГПУ[64][65].

Самое большое количество евреев попало в тюрьму «Бригидки» (до этого — одну из четырёх тюрем НКВД). Вот чем пришлось заниматься евреям в тюрьме Бригидки[54]:

В «Бригидках» немцы и оуновская милиция открыли подвалы НКВД и приказали евреям выносить во двор трупы сотен политзаключенных, которых советская тайная полиция убила, прежде чем бежать из Львова. Одновременно пригласили жителей Львова в «Бригидки» на опознание убитых. Перед горожанами, пришедшими в «Бригидки», предстала ужасная картина: евреи выносят из подвалов тела убитых и аккуратно раскладывают их во дворе. Ассоциативная связь между злодеянием НКВД и евреями в умах горожан была установлена; никого не смущало то, что среди убитых немало евреев — сионистов, бундовцев, коммунистов-троцкистов, расстрелянных энкавэдэшниками вместе с украинцами и поляками. Евреев, носивших тела, стали избивать. Чтобы разрядить обстановку, немцы начали расстреливать евреев прямо во дворе — «в отместку»; на место расстрелянных милиционеры приводили новых евреев.

1 июля во Львове начался настоящий погром, в котором участвовали преимущественно украинцы — простые горожане, члены оуновской милиции, а заодно и члены украинского батальона «Нахтигаль», вступившего 30 июня в город вместе с немцами, а также поляки и немецкие солдаты[54]. В донесении полка Бранденбург-800 отмечается, что 1 июля наблюдались крупные проявления актов насилия против евреев. И хотя за день до того, 30 июня, войсками был произведен расстрел «еврейских мародёров», но, тем не менее, военные части вермахта были против жестокого обращения и расстрелов невиновных в большевистских преступлениях[66].

В документах Нюрнбергского процесса приводится ряд показаний командиров частей вермахта, вступавших во Львов 1 июля 1941 года, о том, что было найдено[где?] много частично изуродованных трупов, а 2 июля 1941 года 49-й горный корпус предпринял шаги против плохого обращения местных украинцев с евреями[67].

Результатом погрома была гибель к 3 июля около 4 тыс. евреев, из них одна тысяча была убита в ходе «тюремной акции» в «Бригидках» и других тюрьмах Львова[54].

В дальнейшем убийства осуществлялись членами айнзатцгруппы «C»[68].

8 июля был издан приказ о ношении евреями специальных меток с жёлтой Звездой Давида.

В донесении айнзатцгруппы полиции безопасности и СД № 24 от 16 июля 1941 года говорится об уничтожении айнзатцгруппой «C» 7000 евреев во Львове при активном содействии украинского населения[64].

Ранее историками считалось, что в погромах активно участвовал батальон «Нахтигаль», однако, в настоящее время большинство исследователей, по данным Химки, считает, что основной силой была милиция ОУН, а из «Нахтигаль» могли участвовать, разве что, отдельные солдаты[53].

В следующем погроме в конце июля также приняла участия оуновская милиция.

3 июля в городе Золочев Львовской области украинская милиция под руководством руководителя походной группы ОУН И. Клымива убила, в общей сложности, 1400 евреев[69].

Несмотря на то, что оуновцы с не меньшей ненавистью, чем к евреям, относились к полякам и русским, до момента окончательного разрыва с немцами, евреи преследовались значительно активней, возможно для того, чтобы завоевать расположение нацистов[53].

По данным Украинского еврейского комитета, в документе провода ОУН «Борьба и деятельность ОУН во время войны» отмечалось, что в случае начала войны, на территории Украины, оккупированной вермахтом, ОУН должна создать для евреев концлагеря[70][71].

В августе 1943 года состоялся 3-й съезд ОУН (б). Съезд признал будущую Украину государством всех живущих в ней народов, а «еврейский вопрос» объявил решенным. Последнее как будто бы означало, что УПА должна прекратить истребление евреев. Однако, до рядовых членов УПА решение не было донесено. В конце 1943 Роман Шухевич огласил устный приказ уничтожать поляков, евреев и цыган или, в виде исключения, брать в отряды медицинский персонал, ввиду его острой нехватки. Иногда, евреи попадали в отряды УПА по ошибке, приняв националистов за советских партизан, и тогда тщательно скрывали своё происхождение, в противном случае, быстро гибли от рук националистов, за редкими исключениями[72].

По данным израильского исследователя Арона Вайса на Западной Украине националистами (и бандеровцами, и мельниковцами) были уничтожены 28 000 евреев[73].

Украинцы были причастны к репрессиям против евреев во время Второй мировой войны. Об этом заявил президент Израиля Реувен Ривлин во время выступления в Верховной Раде Украины на парламентских слушаниях, посвященных 75-й годовщине трагедии в Бабьем Яру [74].

Он отметил, что около 1,5 млн евреев были убиты на территории современной Украины во время Второй мировой войны в Бабьем Яру и других местах.

"Их расстреливали в лесах, возле оврагов и рвов, сталкивали в братские могилы. Многие пособники преступлений были украинцами. И среди них особо выделялись бойцы ОУН, которые издевались над евреями, убивали их и во многих случаях выдавали немцам. Верно и то, что было более 2,5 тыс. праведников народов мира – те считанные искры, которые ярко горели в период темных сумерек человечества", – сказал Ривлин.

Послевоенные события

По завершении Второй мировой войны в Европе оба лидера своих ОУН оказались в зоне оккупации западных союзников, а к концу 1945 — в сфере интересов спецслужб западных стран. Особую активность, как и ранее, проявила ОУН(б). С официальным началом Холодной войны в 1947 году их активность в эмигрантской среде, при поддержке разведок США и Великобритании, возросла, в то время как активность на территории Украины и Польши усилиями служб безопасности СССР и Польши подходила к концу. Попытки ОУН наладить связь с исчезающим за железным занавесом подпольем потерпела неудачу — из 19 сброшенных в 1952 году связных 18 попали в МГБ. В то же время, ещё с 1946 года в самой ОУН(б) назревал внутренний раскол между «ортодоксами» во главе с Бандерой и «реформистами», представленными Зиновием Матлой (укр.) и Львом Ребетом, — который фактически оформляется в 1956. Тогда из ОУН(б) выделилась третья ОУН, возглавляемая Зиновием Матлой и Львом Ребетом и получившая название «Заграничная ОУН», или ОУН(з) (также, из-за количества лидеров её называют «двійкарі» (от «укр. двійка» — «двойка»)). ОУН(м) в то же время наладила контакты с представителями УНР (её глава Плавьюк в 1989-1992 году даже будет последним президентом УНР) и постепенно отошла от радикально-националистической основы, став право-консервативной партией. ОУН(б) эволюционировала слабо, фактически оставаясь на позициях начала 30-х годов — несмотря на это, она доминировала в националистической эмигрантской среде, в особенности, США и Канады, став особенно востребованной в период пика холодной войны в первой половине 1980-х.

До 1955 года ОУН(б) взаимодействовала с английской разведкой, пытаясь собирать для них данные о положении в СССР и одновременно бороться за независимость Украины. С 1955 года Зарубежные части ОУН сотрудничают с разведкой ФРГ (БНД), и с 1957 года — с итальянской (іт. SISMI)[75].

К концу 80-х гг. XX века оба движения полулегально вернулись на Украину. Легализация обеих ОУН произошла в начале 90-х годов — причём ОУН(б) легализовалась в виде политической партии — Конгресс украинских националистов (КУН), а ОУН(м) в виде общественно-политического движения[какого?]. К началу XXI века КУН имеет минимальный вес на политической арене Украины, деятельность же ОУН(м) политическими наблюдателями не отмечается.

В начале апреля 2014 года Министерство обороны РФ (Управление пресс-службы и информации совместно с ЦАМО) опубликовало документы, раскрывающие деятельность украинских националистических организаций в годы Великой Отечественной войны[76]. Документы до недавнего времени были доступны лишь узкому кругу специалистов[77].

ОУН в художественной литературе

Персоналии

Основатель:

«Мельниковцы»:

«Бандеровцы»:

Бандеровцы-двийкари:

См. также

Напишите отзыв о статье "Организация украинских националистов"

Комментарии

  1. 1 2 В истории, в том числе, в истории Второй мировой войны, существовало несколько подразделений, именовавшихся подобным образом, см. Украинский легион.
  2. Дюков А. Р., 2008, [common.regnum.ru/documents/evrei.pdf C. 41 (Прим. 98.)] — со ссылкой на Гон М. М., 2005. Ученые Института истории Украины Национальной академии наук Украины указывают на то, что последовательно употребляемый Дюковым вариант перевода украинского «жиди» как «жиды» без соответствующего историко-лингвистического комментария является некорректным, формируя заранее предопределённое автором восприятие[52].

Примечания

  1. 1 2 Мірчук П., 1968.
  2. [oun-upa.org.ua/ru/history.html ОУН-УПА. История // © Сайт «ОУН-УПА» (oun-upa.org.ua) (Проверено 14 марта 2014)]
  3. 1 2 Постанови ІІ Великого Збору Організації українських націоналістів (фотокопии) (укр.) — С. 23−24. // Мережеве видання «Рід» (старая версия rid.org.ua/ukr) 10.02.2008. — скачать (недоступная ссылка — историякопия) Несмотря на архивацию страницы ссылка для скачивания на ней − рабочая.
  4. 1 2 [www.regnum.ru/#full899133 Дюков А. Об участии ОУН-УПА в Холокосте — «Москва и жидовство — главные враги Украины» // Сайт информационного агентства «REGNUM» (www.regnum.ru) 14.10.2007.]
  5. [www.regnum.ru/news/polit/1361341.html Степан Бандера — посредственный организатор, слабый публицист и никакой теоретик : интервью д.и.н., зав. отделом новейшей истории и политики Института истории Украины Национальной Академии наук Украины Георгия Касьянова // Сайт информационного агентства «REGNUM» (www.regnum.ru) 29.12.2010.]
  6. [www.bbc.co.uk/ukrainian/politics/2015/04/150409_rada_upa_recognised_vc Рада визнала УПА борцями за незалежність України]
  7. [lenta.ru/news/2015/04/09/oun/ В Верховной Раде приняли закон о чествовании бойцов ОУН и УПА]
  8. [gordonua.com/news/politics/Poroshenko-podpisal-paket-zakonov-o-dekommunizacii-81056.html Порошенко подписал пакет законов о декоммунизации / Гордон]
  9. [ukranews.com/news/169689.Poroshenko-odobril-priznanie-voinov-OUN-i-UPA-bortsami-za-nezavisimost-Ukraini.ru Порошенко одобрил признание воинов ОУН и УПА борцами за независимость Украины Новости Украины - информагентство "Українські новини"]
  10. ОУН i УПА, 2005, С. 475.
  11. Clerical Fascism in Interwar Europe edited by Matthew Feldman, Marius Turda, Tudor Georgescu, p.59
  12. David Marples. [www.ukrainianstudies.uottawa.ca/pdf/UKL441.pdf Hero of Ukraine Linked to Jewish Killings, Honorary title sure to provoke divisions among Ukrainians today] — Edmonton Journal, 7 February 2010: «It was a typically fascist movement of the interwar period not dissimilar to the Italian version.»
  13. Anders Rudling: [academia.edu.documents.s3.amazonaws.com/1865945/Rudling_-_Theory_and_Practice.pdf THEORY AND PRACTICE Historical representation of the wartime accounts of the activities of the OUN-UPA (Organization of Ukrainian Nationalists—Ukrainian Insurgent Army)], p. 167: «It could be argued that the ideology of OUN, like those of the fascist or radical right-wing parties of Eastern Europe, was in many regards more extreme and uncompromising than that of, say, Mussolini.»
  14. Касьянов Г. В., 2003, [litopys.org.ua/kasian/kas201.htm#par3 Формування ідеологічних основ (1920-ті — 30-ті)].
  15. [oun-upa.org.ua/documents/dekalog.html?ru Декалог Українського Націоналіста (укр.) // © Сайт «ОУН-УПА» (oun-upa.org.ua) (Проверено 14 марта 2014)]
  16. 1 2 3 Петро Мірчук. Нарис історії Організації Українських Націоналістів. 1968. 126-127
  17. [www.ukrstor.com/ukrstor/poliszczuk-donzov.html Полищук В. Проблемы этики в доктрине Д. Донцова // Журнал «“Политическая экспертиза”: “ПОЛИТЭКС”» — ISSN: 1818-4499. — СПб.: Санкт-Петербургский государственный университет, 2009. — № 1. — С. 232−254.]
  18. ПТТУ XIX−XX, 2002, [histans.com/LiberUA/Book/Terror/9_2.pdf С. 556−560.].
  19. ПТТУ XIX−XX, 2002, Розд. XI. — С. 561.
  20. ПТТУ XIX−XX, 2002, [histans.com/LiberUA/Book/Terror/9_2.pdf С. 556−573.].
  21. [nurnbergprozes.narod.ru/011/5.htm ИЗ ПИСЬМЕННЫХ ПОКАЗАНИИ БЫВШЕГО ПОЛКОВНИКА ГЕРМАНСКОЙ АРМИИ ЭРВИНА ШТОЛЬЦЕ (Документ СССР-231)] // НЮРНБЕРГСКИЙ ПРОЦЕСС. СБОРНИК МАТЕРИАЛОВ. ТОМ I. Государственное издательство юридической литературы, МОСКВА•1954
  22. Стецько Я. 30 июня 1941 г. — Торонто, 1967. — С. 203.
  23. Патриляк І. К. Військова діяльність ОУН(Б) у 1940−1942 роках. — Київ, 2004. — 598 с. — С. 101. (укр.)
  24. [chtyvo.org.ua/authors/Kolodzinskyi/Ukrainska_voienna_doktryna_ch1/ Колодзінський Михайло. Українська воєнна доктрина]  (укр.)
  25. Боляновський А., 2003, С. 34−35.
  26. ПТТУ XIX−XX, 2002, [histans.com/LiberUA/Book/Terror/9_2.pdf С. 572.].
  27. Мюллер Норберт. Вермахт и оккупация — М.: Воениздат, 1974. — Раздел II.
  28. 1 2 Боляновський А., 2003, С. 36−37.
  29. IMT, [www.holocaust-history.org/works/imt/03/htm/t021.htm vol 3., p. 21.].
  30. Martin Broszat’s Nationalsozialistische Polenpolitik 1939−1945 — Stuttgart, 1961.
  31. IMT, [www.holocaust-history.org/works/imt/02/htm/t478.htm vol 2., p. 478.].
  32. IMT, [www.holocaust-history.org/works/imt/02/htm/t448.htm vol 2., p. 448.].
  33. [www.loc.gov/rr/frd/Military_Law/NT_Nazi-conspiracy.html Nazi Conspiracy and Aggression Office of the United States Chief of Counsel For Prosecution of Axis Criminality Nuremberg, Germany (1945−1946)], — Vol. V. — p. 766−772. «I would have to make to make such preparations with the Ukrainians … a revolt can be incited trough…OUN which would aim at the destruction of the Poles and Jews»
  34. Книш З., 1960, см. текст Акта в [zustrich.quebec-ukraine.com/lib/knysh/knysh_part03.htm Разд. 3.].
  35. Книш З., 1960, [zustrich.quebec-ukraine.com/lib/knysh/knysh_part04.htm Розділ 4. РП ОУН проти ПУН.].
  36. Книш З., 1960.
  37. [zustrich.quebec-ukraine.com/lib/lev_rebet.htm Ребет Лев. «Світла і тіні ОУН» : Спогади Голови Крайової екзекутиви ОУН у 1935—1939 роках — Мюнхен: В-во «Український самостійник», 1964. (укр.)]
  38. ПТТУ XIX−XX, 2002, [histans.com/LiberUA/Book/Terror/9_2.pdf Розд. IX., П. 2.].
  39. ОУН i УПА, 2005, [www.history.org.ua/indexold.php?urlcrnt=LiberUA/select_PDF.php&isbn=966-00-0440-0 Раздел 1. Тактика и стратегия ОУН на начальном этапе ВМВ].
  40. [uottawa.academia.edu/IvanKatchanovski Ivan Katchanovski] University of Ottawa, School of Political Studies, Department Member. Academia. — «Ivan Katchanovski teaches at the School of Political Studies and the Department of Communication at the University of Ottawa.»  Проверено 13 октября 2014. [archive.is/AiYY3 Архивировано из первоисточника 13 октября 2014].
  41. [www.academia.edu/3378079/The_Politics_of_World_War_II_in_Contemporary_Ukraine The Politics of World War II in Contemporary Ukraine | Ivan Katchanovski — Academia.edu]
  42. Юрий Горлис-Горский «Холодный Яр (укр.)», 1934.
  43. Дяченко П. Г. (укр.) [litrus.net/book/read/2014?p=86 Чорні запорожці. Спомини командира 1-го кінного полку Чорних запорожців Армії УНР. — Київ: «Стікс», 2010. — 92 с. — С. 86. (укр.)]
  44. ОУН в 1941 році, 2006, С. 93, 103.
  45. ОУН i УПА, 2005, [web.archive.org/web/20140723004213/histans.com/LiberUA/Book/Upa/2.pdf Раздел 2, С. 63.].
  46. Украïнське державотворення. Акт 30 червня 1941. С. 77; ЦДАВОВ. Ф. 3833. Оп. 1. Д. 12. Л. 10.
  47. Дюков А. Р., 2008, цит. на C. 22.
  48. ОУН в 1941 році, 2006, С. 420.
  49. 1 2 ОУН в 1941 році, 2006.
  50. Berkhoff K. C., Carynnyk M., 1999.
  51. [histans.com/JournALL/pro/15/19.pdf Гон М. М. Українські праворадикали та євреї Західної України]
  52. Г. Касьянов, В. Смолій, О. Толочко. [www.history.org.ua/?libid=8858 Україна в російському історичному дискурсі: проблеми дослідження та інтерпретації] / Ін-т історії України НАН України. — Київ: Ін-т історії України НАН України, 2013. — С. 101—102. — 128 с. (укр.)
  53. 1 2 3 4 5 6 7 8 [www.istpravda.com.ua/research/2012/12/20/93550/ Химка Дж.-П. Львівський погром 1941-го: Німці, українські націоналісти і карнавальна юрба]
  54. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 [www.lechaim.ru/ARHIV/191/roman.htm Романовский Д. Коллаборанты: Украинский национализм и геноцид евреев в Западной Украине // Журнал «Лехаим», март 2008 — № 3(191).]
  55. Berkhoff K. C., Carynnyk M., 1999, p. 162.
  56. Билас І. Репрессивно-каральна система в Україні. 1917−1953 — Київ: Либідь-Військо України, 1994. — Т. 2. — С. 242. — ISBN 5-325-00599-5(укр.)
  57. ПТТУ XIX−XX, 2002, Раздел XI., С. 589.
  58. [www.hro.org/node/6729 Гурьянов А., Кокурин А. Эвакуация тюрем. 1941 // Российский исторический журнал «Карта» — Рязань. — № 6.[уточнить]; Сайт «Права человека в России» (www.hro.org) 03.11.2007.]
  59. Романів О., Федущак І. Західноукраїнська трагедія 1941. — Львів−Нью Йорк: 2002. — С. 368, 380, 394. — ISBN 966-7155-59-5(укр.)
  60. Круглов А. И., 2004, с. 6.
  61. Українське державотворення. Акт 30 червня 1941. Збірник документів і матеріалів. Львів — Київ, НАН України, Інститут української археографії та джерелознавства ім. М.Грушевського, 2001, — 558 с. — С. 99. (укр.)
  62. Ковба Ж. М. Людяність у безодні пекла. Поведінка місцевого населення Східної Галичини в роки «остаточного розв’язання єврейського питання». Видання третє, виправлене і доповнене. — К., 2009. — 296 с. — С. 76 — ISBN 978-966-378-122-8(укр.)
  63. [tribunanaroda.info/content/view/3774/1/ Воячек Я. Во Львове однажды уже был евромайдан : Фотографии еврейского погрома 30.06−2.07.1941 г. во Львове // Сайт «Трибуна Народа» (tribunanaroda.info), декабрь 2013.  (Проверено 29 июля 2014)]
  64. 1 2 Україна в Другій Світовій війні у документах. Збірник німецьких архівних матеріалів (1944−1945): Т.1 / Упоряд. В. М. Косика. — Львів: Львівський національний університет імені Івана Франка; Інститут української археографії та джерелознавства ім. М.Грушевського НАНУ, НАН України. 1999. — С. 193. — ISBN 5-7702-1029-X.
  65. [resources.ushmm.org/film/display/main.php?search=simple&dquery=keyword%28LVOV%29&cache_file=uia_yvSNqm&total_recs=31&page_len=25&page=1&rec=2&file_num=855 Steven Spielberg Film and Video Archive at USHMM — RG-60.0348]
  66. [archives.ru/library/ukrainian-nationalist-organization-second-world-war-volume-1/index.html#/348/zoomed Украинские националистические организации в годы Второй мировой войны. Документы.] / под. ред. А. Н. Артизова — М.: 2012. — Т. 1: 1939−1943. — С. 347−348.
  67. On 2 June the 49 Mountaineer Corps took steps against the maltreatment of Jews by the local Ukrainians at Lemberg IMT Vol XXI p.401 Affidavits 1602, 1603 and 1604
  68. Fischel, Jack R. Historical Dictionary of the Holocaust. — Plymouth, UK: The Scarecrow Press, 2010. — 411 pp. — P. 194. — ISBN 978-0-8108-6774-1(англ.)
  69. Круглов А. И., 2004, с. 9.
  70. [web.archive.org/web/20091212111303/jn.com.ua/events/cun_1011.html Заявление Украинского еврейского комитета] // JewishNews
  71. [www.regnum.ru/news/1224406.html Украинский еврейский комитет: ОУН должна была создать для евреев концлагеря] // ИА REGNUM
  72. [www.lechaim.ru/ARHIV/191/roman.htm Романовский Д. Коллаборанты: Украинский национализм и геноцид евреев в Западной Украине] // Журнал «Лехаим», март 2008 (адар 5768) — № 3 (191)
  73. Иоффе Э. Г. [mb.s5x.org/homoliber.org/ru/uh/uh010201.shtml О некоторых специфических особенностях Холокоста на территории Беларуси]. — Мн.. — Вып. 1. [archive.is/20120803/www.homoliber.org/ru/uh/uh010201.shtml Архивировано] из первоисточника 3 августа 2012.
  74. [gordonua.com/news/worldnews/prezident-izrailya-mnogimi-posobnikami-holokosta-byli-ukraincy-osobenno-vydelyalis-boycy-oun-152086.html Президент Израиля: Многими пособниками преступлений против евреев были украинцы, особенно выделялись бойцы ОУН]. Проверено 10 октября 2016.
  75. Вєдєнєєв Д. В., Лисенко О. Є. [dspace.nbuv.gov.ua/bitstream/handle/123456789/4937/09-2-Vedeneev.pdf?sequence=1 Організація українських націоналістів і зарубіжні спецслужби (1920-1950-ті рр.)] // «Украинский исторический журнал» — Киев: Институт Истории АН Украины, 2009 — № 3. — С. 132−146. (укр.)
  76. [9tv.co.il/news/2014/04/04/172597.html Минобороны РФ раскрыло документы о бандеровцах]. // © Официальный сайт телевизионного канала «9 канал» — Израиль (9tv.co.il). Проверено 4 апреля 2014.
  77. WWW.MIL.RU, [mil.ru/files/files/una.html Деятельность организаций украинских националистов в годы Великой Отечественной войны].

Литература

  • Боляновський А. Українські військові формування в збройних силах Німеччини ﴾1939−1945﴿. — Львів, 2003. (укр.)
  • Гогун А. [www.rg-rb.de/2006/46/swi.shtml Свои среди чужих − чужие для своих : Межпартизанские войны на оккупированных нацистами территориях во время Второй мировой войны] // газета «Русская Германия» № 46, 2006(недоступная ссылка — историякопия)
  • Гогун А. [shorashim.narod.ru/case_gogun.htm Западная Украина: война после войны…] [elcat.shpl.ru/index.php?url=/notices/index/IdNotice:361617/Source:default# // «Посев» : Общественно-политический журнал. — 01.02.2004. — № 2/2004. — С. 40−42.]
  • Гон М. М. Iз кривдою нa самотi: Украïнсько-єврейськi взаємини на захiдноукраïнських землях у складi Польщi (1935−1939). — Рiвне, 2005. — 191 с.
  • Дзьобак В. В. та iн. [web.archive.org/web/20130729053958/history.org.ua/?litera&kat=5&id=2032 Організація українських націоналістів і Українська повстанська армія: Історичні нариси] / Національна академія наук України; Інститут історії України / Відп. ред. Кульчицький С. В. — К.: Наукова думка, 2005. — 496 с. — ISBN 966-00-0440-0. (укр.) — Итоговая публикация наработок рабочей группы историков, созданной при правительственной комиссии по изучению деятельности ОУН и УПА.
  • Дюков А. Р. [militera.lib.ru/research/dyukov_ar03/index.html Второстепенный враг. ОУН, УПА и решение «еврейского вопроса». Монография] / Послесл. Ю.Шевцова. — М.: Regnum, 2008. — 152 с. — 2000 экз. — ISBN 978-5-91150-028-3.; [militera.lib.ru/research/0/pdf/dyukov_ar03.pdf PDF]
  • Життя і діяльність Степана Бандери: документи й матеріали / Редактор і упорядник Микола Посівнич. — Тернопіль: Астон, 2008. — 448 с. — ISBN 978-966-308-253-0.  (укр.); в том числе:
    • Климишин Микола. Спомини про провідника ОУН Степана Бандеру (з книги «В поході до волі». — Торонто, 1975. — Т. 1) // см. выше. — 2008. — С. 67−115.
    • Посівнич Микола. Молодість Степана Бандери // см. выше. — 2008. — С. 9−39.
  • [militera.lib.ru/research/0/pdf/lostxeno.pdf Забытый геноцид, «Волынская резня» 1943−1944 годов : Документы и исследования — М.: Алексей Яковлев, 2008. — 144 с.] — ISBN 978-5-903588-09-1.
  • Касьянов Г. В. [litopys.org.ua/kasian/kas201.htm До питання про ідеологію Організації українських націоналістів (ОУН). Аналітичний огляд]. — К., 2003. — ISBN 966-02-3045-1. (укр.)
  • Книш Зиновій. [zustrich.quebec-ukraine.com/lib/knysh_prolog.html «РОЗБРАТ» : Спогади і матеріали до розколу в ОУН у 1940−1941 роках]. — Торонто: «Срібна Сурма», 1960. (укр.)
  • Козлов А. В. Адвокаты дьявола. История вооружённого националистического подполья на Западной Украине в 40−50-х гг. ХХ в.: основные способы и направления фальсификации — М.: «На боевом посту», 2012.
  • Козлов А. В. Вся правда об Украинской повстанческой армии (УПА) — М.: «Издательство Вече», 2014.
  • Круглов А. И. Хроника Холокоста в Украине 1941−1944 гг. — Запорожье, 2004.
  • Мірчук П. [lib.oun-upa.org.ua/narys_oun/index.html Нарис історії Організації Українських Націоналістів. Перший том: 1920−1939.]. — Мюнхен – Лондон – Нью-Йорк: Українське видавництво, 1968.[lib.oun-upa.org.ua/narys_oun/part_1.html] (укр.)
  • Патріляк I. [www.istpravda.com.ua/articles/2014/05/8/142834/ Українські націоналісти проти гітлерівської Німеччини. Рух Опору // «Історична правда» : интернет-проект видання «Українська правда» 08.05.2014.] (укр.)
  • [history.org.ua/LiberUA/966-00-0025-1/966-00-0025-1.pdf Політичний терор і тероризм в Україні XIX−XX ст.: Історичні нариси] / Д. В. Архієрейський, О. Г. Бажан, Т. В. Бикова та ін. Відповід. ред. В. А. Смолій / Інститут історії України НАН України. — К.: «Наукова думка», 2002. — 952 с. — ISBN 906-00-0025-1. (укр.)
  • Поліщук В. В. [www.ukrstor.com/ukrstor/poliszczuk-girkapravda.html Гірка правда. Злочинність ОУН-УПА (сповідь українця) (укр.) = /Горькая правда. Преступления ОУН-УПА (исповедь украинца)/ — Торонто-Варшава-Київ: Видано коштами автора, 1995]; Торонто, 2005.
  • Посівнич Микола. [www.istpravda.com.ua/articles/2011/03/9/29017/ Степан Бандера в польських тюрмах] (укр.) // «Історична правда» : интернет-проект видання «Українська правда». — 2011.-03-09
  • Частий Р. В. Степан Бандера: мифы, легенды, действительность. — Харьков: Фолио, 2007. — 382 с. — (Время и судьбы). — ISBN 966-03-3656-X.
  • Berkhoff K. C. and Carynnyk M. The Organization of Ukrainian Nationalists and Its Attitude toward Germans and Jews: Iaroslav Stets’ko’s 1941 Zhyttiepys // «Harvard Ukrainian Studies». — 1999. — Vol. 23. — nr. 3/4. — pp. 149−184.
  • Климов А.А., Козлов А.В. Войска НКВД против ОУН-УПА. Москва: Вече, 2015. ISBN 978-5-4444-3548-9
  • Великая Отечественная война. 1941-1945. Документы и материалы. Том VII. Освобождение Украины. Москва: "Ретроспектива", 2015. ISBN 978-5-9907259-2-8
  • Клімов А.А., Козлов А.В. Внутрішні війська проти українських націоналістів. Москва: Военный университет, 2016. 176 с. ISBN 978-5-85735-169-7
Архивы
  • [mil.ru/files/files/una.html Деятельность организаций украинских националистов в годы Великой Отечественной войны (PDF, 3,9 Мб) : подборка донесений, пояснительных записок и спецсообщений командиров Красной Армии и советского партизанского движения / Управление пресс-службы и информации Минобороны России и Центральный архив МО РФ]. // Официальный сайт Министерства Обороны Российской Федерации (www.mil.ru). Проверено 4 апреля 2014.
  • «Інструкція пропаганди всім референтам пропаганди при обласних, районних і інших клітинах ОУН» от 4 августа 1941 года
  • Материалы Международного военного трибунала по гитлеровской Германии в Нюрнберге с 20 ноября 1945 по 1 октября 1946 года — ТТ. I — IV.  (англ.) см. здесь [www.holocaust-history.org/].
  • ОУН в 1941 році: Документи. − в 2-х ч. / Упоряд.: О. Веселова, О. Лисенко, І. Патриляк, В. Сергійчук. — К.: Інститут історії України НАН України, 2006. — 603 с. — ISBN 966-02-2535-0. — [www.history.org.ua/?litera&id=1884 Ч. 1.]; [www.history.org.ua/?litera&id=1883 Ч. 2.] (укр.)
  • [scepsis.net/library/id_2179.html Документы о связях ОУН с нацистскими спецслужбами]
  • [scepsis.net/library/id_2180.html Документы о преступлениях ОУН-УПА]

Отрывок, характеризующий Организация украинских националистов

– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий:

Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали. В таком случае мы, вероятно, еще упорнее бы защищали Шевардинский редут, наш левый фланг; атаковали бы Наполеона в центре или справа, и 24 го произошло бы генеральное сражение на той позиции, которая была укреплена и предвидена. Но так как атака на наш левый фланг произошла вечером, вслед за отступлением нашего арьергарда, то есть непосредственно после сражения при Гридневой, и так как русские военачальники не хотели или не успели начать тогда же 24 го вечером генерального сражения, то первое и главное действие Бородинского сражения было проиграно еще 24 го числа и, очевидно, вело к проигрышу и того, которое было дано 26 го числа.
После потери Шевардинского редута к утру 25 го числа мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наше левое крыло и поспешно укреплять его где ни попало.
Но мало того, что 26 го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, – невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево), оставались в своей растянутой позиции от села Нового до Утицы и вследствие того должны были передвигать свои войска во время сражения справа налево. Таким образом, во все время сражения русские имели против всей французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие силы. (Действия Понятовского против Утицы и Уварова на правом фланге французов составляли отдельные от хода сражения действия.)
Итак, Бородинское сражение произошло совсем не так, как (стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствие того умаляя славу русского войска и народа) описывают его. Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.


25 го утром Пьер выезжал из Можайска. На спуске с огромной крутой и кривой горы, ведущей из города, мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили, Пьер вылез из экипажа и пошел пешком. За ним спускался на горе какой то конный полк с песельниками впереди. Навстречу ему поднимался поезд телег с раненными во вчерашнем деле. Возчики мужики, крича на лошадей и хлеща их кнутами, перебегали с одной стороны на другую. Телеги, на которых лежали и сидели по три и по четыре солдата раненых, прыгали по набросанным в виде мостовой камням на крутом подъеме. Раненые, обвязанные тряпками, бледные, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, держась за грядки, прыгали и толкались в телегах. Все почти с наивным детским любопытством смотрели на белую шляпу и зеленый фрак Пьера.
Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…