Оамару

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Город
Оамару
Oamaru
Страна
Новая Зеландия
Статус
Административный центр округа
Регион
Отаго
Округ
Координаты
Население
13 000 человек (2011)
Часовой пояс
Телефонный код
+64 3
Почтовый индекс
9400
Официальный сайт

[www.visitoamaru.co.nz/home.aspx itoamaru.co.nz/home.aspx]  (англ.)</div>

Оамару́ (англ. Oamaru: [ɒməˈruː] , маори Oamaru: [ˈɔamarʉ]) — крупнейший город в Северном Отаго[en] на Южном острове Новой Зеландии, административный центр округа Уаитаки[en]. Расположен в 80 км к югу от Тимару и в 120 километрах к северу от Данидина, на тихоокеанском побережье. Через город проходит Государственное шоссе 1[en] и Главная южная линия железной дороги, соединяющие Оамару с Тимару и Данидином. В связи с ростом Куинстауна в Центральном Отаго[en] исторически сложившийся статус второго центра региона Отаго находится под угрозой. Основным центром региона остаётся Данидин.

Название Оамару является производным от названия на языке маори, означающем «место Мару» (аналогично Тимару). По поводу личности Мару ведутся споры.





История

Около Оамару расположены несколько важных городищ. Они находятся в устье реки Уаитаки и в местечке Авамоа (маори Awamoa). Оба поселения датируются архаическим периодом (эпохой «охотников на моа»[en]). В культуре маори[en] этот термин используется для обозначения племён первых поселенцев на островах, живших на юго-восточном побережье примерно в 1125 году до н. э. В городище в устье Уаитаки было обнаружено как минимум 1200 печей. Первые археологические раскопки в Новой Зеландии были проведены в Авамоа Уолтером Мэнтеллом в 1847 и 1852 годах. Поселения меньшего размера были обнаружены также в районе мыса Уэнбрау[en] и Бич-Роад в центре Оамару. В долине Уаитаки расположены характерные для архаического периода каменные убежища и исследователи не исключают, что некоторые из них были построены жителями этих поселений. Неподалёку, в Тамахаеревенуа, Текоротуахека, Те-Пунамару, Папакаио и Какануи[en], расположены объекты классического и протоисторического периодов, датируемые после 1500 года до н. э.[1].

В легендах маори говорится о древнем народе Кахуи Типуа, построившем гигантское каноэ Араи-Те-Уру (маори Arai Te Uru). На этом каноэ они плавали от южной Новой Зеландии до исторической родины полинезийцев, Гаваики[en], за бататом. На обратном пути судно начало тонуть неподалёку от устья реки Уаитаки, корзины с продуктами выбросило на пляж Моераки[en], а окончательно судно затонуло в Матакаеа (Шэг-Пойнт), где со временем превратилось в Дейнджер-Риф (англ. Danger reef). После кораблекрушения один из членов команды, Пахихивитахи (маори Pahihiwitahi), отправился на поиски питьевой воды, нашёл реку Уаитаки, но по возвращении назад не смог добраться до места крушения до рассвета и превратился в холм в долине Шэг. Современные исследователи предполагают, что эта легенда — аллегорическое объяснение того, что батат не будет расти к югу от полуострова Банкс.

20 февраля 1770 года Джеймс Кук на корабле Индевор достиг устья реки Уаитаки и, как написано в судовом журнале, остановился «приблизительно в 3 милях от побережья». Он написал, что
Земля здесь очень низкая и плоская на всём протяжении до самых холмов, расположенных в 4 или 5 милях от побережья. Весь облик страны выглядит бесплодным и мы не видим никаких признаков обитаемости…
Кук оставался в этом месте 4 дня. Сидни Паркинсон, художник экспедиции, описал мыс Уэнбрау в Оамару. 20 февраля он написал:
… мы были неподалёку от земли, приятной на вид невооруженным глазом. Холмы были умеренной высоты, далеко от них простирались плоские равнины, граничащие с перпендикулярным скалистым утёсом у моря.
Маори уже жили здесь, а в 1814 году на побережье появились охотники на тюленей и морских котиков. В манускрипте[en], найденном в 2003 году, написано:
Некоторые аборигены отсутствовали на общем пире, т.к. встретили большую компанию из Таумуту, Акароа и Оравенуа и возвращались обратно. Тем временем шлюпка зверобоев встала на якорь в Блафф, в 8 милях к северу от Моераки, люди сошли на берег, но легли спать в шлюпке. Ночью Пукухеке, отец Те Море, отправился к шлюпке, обнаружил спящих и вернулся к своим к югу от Блафф. Затем вместе с сотней туземцев они убили 5 европейцев и съели их. Двое из семерых воспользовались темнотой и сбежали. Они бежали двое суток, оказавшись в Гудвуде, неподалёку от Боббис-Хэд.
Компания Пукухеке убила и съела их тоже. Пакеха, чужеземцы с Матильды капитана Фаулера, под командованием первого помощника капитана Роберта Брауна с двумя другими европейцами и пятью индийскими матросами составляли команду численностью 8 человек, а не 7, как говорится в манускрипте. Они отправились в открытой шлюпке с острова Стюарт на поиски сбежавших индийских матросов. Кроме того, у Брауна были и другие причины для их поисков на побережье Северного Отаго.

После того, как в 1831 году Те Раупараха разграбил большое укреплённое поселение маори[en] в Каиапои около современного Крайстчерча, беженцы пришли на юг и получили разрешение обосноваться в Какаунуи (маори Kakaunui), и территория между Пукеури (маори Pukeuri) и Уаианакаруа (маори Waianakarua), включая Оамару, стала их землями[2].

Китобои иногда посещали эту часть новозеландского побережья в 1830-х годах. Например, судно Джейсон из Нью-Лондона (США), под управлением капитана Честера. 1 декабря 1839 года он доложил в Отаго-Блафф, к югу от Какануи (маори Kakanui), что собрал 2500 баррелей (400 м³) жира[3]

В 1844 году Эдвард Шортленд (англ. Edward Shortland) из Уаикоуаити[en] посетил эту область. 9 января он записал:
Наш путь сегодня иногда проходил по краю низкой скалы, иногда вдоль пляжа, пока мы не приблизились к Оамару, где мы свернули от побережья и пересекли низкие холмы, с которых мы смотрели на обширные равнины… К половине дня, мы поднялись на холмы Пукеури, отделяющие эту равнину от другой, более обширной. Небо было так замечательно ясно, что с самой высокой точки пути было отчётливо видно Моераки…
Он нарисовал карту и разместил на ней Оамару. Шортленд был одним из немногих европейцев, прошедших пешком в этой области Новой Зеландии в 1840-х годах. Первым европейским поселенцем в этом регионе стал Джеймс Сандерс (англ. James Saunders), около 1850 года организовавший торговлю между племенами маори в устье реки Уаитаки[4].

Большее количество европейских поселенцев поселилось в Оамару в 1850-х годах. Хью Робисон построил хижину из дёрна у ручья Оамару в 1853 году, когда основал здесь свою овцеводческую ферму[en]. Дж. Т. Томсон (англ. J.T. Thomson) назвал Оамару городом в 1859 году, а органы власти провинции Отаго зарегистрировали здесь «сотни жителей» 30 ноября 1860 года. Город развивался как центр сельскохозяйственного региона между горами Какануи[en] и рекой Уаитаки. В 1871 году здесь начали строительство волнореза и Оамару быстро стал главным портовым городом. Многие годы городская гавань у мыса Уэнбрау[en] в заливе Френдли-Бэй служила пристанищем для торговых и рыболовецких судов.

С развитием пасторализма и связанной с ним индустрии свежемороженного мяса, берущей начало в Новой Зеландии к югу от Оамару, в местечке Тотара, Оамару расцвёл. Появились Атенеум, средняя школа Уаитаки для мальчиков[en] и средняя школа Уаитаки для девочек[en]. Богатые залежи местного известняка (камень Оамару[en]), поддающегося резьбе, использовались дизайнерами и местными мастерами, такими как Дж. М. Форрестер (1865—1965). Во времена долгой депрессии в 1880-х годах Оамару стал «лучшим из построенных и наиболее заложенным городом в Австралазии»[5].

Развитие замедлилость, но численность населения продолжала расти до 1970-х годов. С закрытием порта и упадком экономики Новой Зеландии Оамару сильно пострадал. Однако городские власти пытаются заново переоткрыть город, и Оамару стал одним из первых городов в Новой Зеландии, обратившим в активы своё архитектурное наследие.

В 1983 году в нео-классическом здании банка Нового Южного Уэльса архитектора Роберта Лоусона открылась публичная художественная галерея, Форрестер (англ. the Forrester). Реставрируются другие здания. Образован фонд и началась работа по восстановлению исторических сооружений рядом с портом, пожалуй, одним из самых атмосферных городских районов в Новой Зеландии. К началу 21-го века, «наследие» стало заметной индустрией.

Климат

Климат Оамару
Показатель Янв. Фев. Март Апр. Май Июнь Июль Авг. Сен. Окт. Нояб. Дек. Год
Абсолютный максимум, °C 33 27 27 24 21 21 18 21 22 24 26 30 33
Средний максимум, °C 20 19 18 16 13 11 10 12 12 15 16 18 15
Средний минимум, °C 13 13 11 9 6 4 3 5 6 8 10 12 8,4
Абсолютный минимум, °C −2 1 4 1 0 −2 −3 −1 0 1 1 2 −3
Норма осадков, мм 33 40 30 24 20 46 47 40 50 24 52 47 37,8
Источник: [www.myweather2.com/Rugby/New-Zealand/Centennial-Park-Oamaru/climate-profile.aspx www.myweather2.com]

Известные личности

Многие из ранних работ Дженет Фрейм, выросшей в городе, отражают состояния Оамару и его жителей. Оамару также встречается в творчестве Оуэна Маршалла[en], Грега МакГи[en] и Фионы Фаррелл[en]. В Оамару родились и учились: Дес Уилсон[en], основатель благотворительных приютов для бездомных Shelter[en]; австралийский премьер-министр Крис Уотсон; новозеландские политики Арнольд Нордмайер[en] и Уильям Стюард[en]; кардинал Томас Стэффорд Уильямс; Малкольм Грант[en], президент и проректор Университетского колледжа Лондона; капитан сборной Новой Зеландии по регби Ричи Маккоу. Фред Аллен[en], член сборной по регби в 1940-х годах, приведший команду к 14 победам в 14 играх в 1960-е, родился в Оамару, но не учился здесь.

Впервые мир узнал о смерти Роберта Скотта и членов его команды по возвращении из злополучной экспедиции на Южный полюс из телеграммы, отправленной из Оамару 10 февраля 1913 года.

В 1920—1940-е гг. Френк Милнер[en] (1875-1944) превратил среднюю школу Уаитаки для мальчиков[en] в одну из наиболее уважаемых школ с помощью своих старомодных ценностей, вдохновляющего руководства и широкого кругозора. Известные выпускники этой школы: Чарльз Брэш[en] (1909-1973), поэт и покровитель художников; Дуглас Лилбёрн[en] (1915-2001), композитор, «старший государственный деятель новозеландской музыки»; Джеймс Бертрам[en] (1910-1993), писатель и академик; Денис Бланделл, генерал-губернатор Новой Зеландии; Ян Милнер[en] (1911-1991), сын ректора, чешский и английский ученый, ложно обвинённый в шпионаже в пользу коммунизма. Его отец, известный как «Человек», скоропостижно скончался 2 декабря 1944 года, выступая на открытии каменных ворот в парке Милнер, Оамару.

Э. А. Гиффорд (1819-1894), художник и член Королевской академии художеств, жил в Оамару с 1877 по 1885 годы и с 1892 года до конца жизни. Он получил признание за свои работы в портретном и пейзажном жанрах. Его «Окленд с пристани» 1887 года, вероятно, является наиболее известной картиной, изображающей Окленд XIX-го века.

Эмили Жиллис[en], художница XIX века из Оамару, была племянницей Эдварда Лира (1812-1888), известного английского акварелиста и писателя. Сестра Лира практически вырастила его. Когда он умер бездетным, она унаследовала коллекцию его работ, имеющую международное значение. Затем эти работы попали в Северное Отаго, где оставались вплоть до начала 1970-х годов.

Художник Колин МакКехон[en] жил в Оамару в 1930—1931 годах, посещая среднюю школу. Это место и ландшафты Северного Отаго впечатлили его. Будучи взрослым он возвращался сюда несколько раз во время своих путешествий. В Оамару родился художник-мультипликатор Джон Кент[en], автор комикса Varoomshka[en] для британской газеты The Guardian.

Существует большое сообщество художников, и многие галереи размещены в помещениях неподалёку от исторических мест. Одна из основных городских художников, Донна Дементе[en], производит портреты и маски. По крайней мере, отчасти благодаря её работе, в Оамару в июле проходит ежегодный фестиваль масок «Зимний Маскарад». Ещё один ежегодный праздник, посвящённый викторианскому наследию, проводится в ноябре.

Кроме того, бывшими жителями Оамару являются радиоведущий Джим Мора[en] и хоккеист Скотт Андерсон[en].

Дэвид Сиуелл[en], сыгравший в тестовом матче за сборную Новой Зеландии по крикету.

Достопримечательности

Многие публичные здания построены из местного известняка, добытого неподалёку от Уэстона (англ. Weston). Этот известняк называют также камнем Оамару[en]. Южная часть делового центра Оамару считается одним из наиболее впечатляющих городских пейзажей из-за многих выдающихся зданий, построенных из этого материала. Эта часть города и часть города рядом с гаванью сохраняются как исторические территории.

Многие из улиц Оамару получили свои названия по именам рек в Англии, в частности протекающих на северо-западе и юго-востоке страны: Темза-стрит — главная улица со множеством магазинов и коммерческих точек; Северн-стрит, по которой проходит Государственное шоссе 1; Тайн-стрит, на которой стоят исторические коммерческие здания и художественная галерея The Libratory[en].

В городской гавани можно увидеть колонию малых синих пингвинов, а к югу от города живёт колония великолепных (желтоглазых) пингвинов. Обе колонии привлекают экотуристов. Иногда пингвины живут под зданиями, расположенными неподалёку от побережья, в т.ч. под городским музыкальным клубом «Пингвин» (англ. The Penguin Club).

Через Оамару можно попасть в бассейн реки Маккензи[en] к западу от города, через долину Уаитаки.

Шибболет: в южном (Каи Таху[en]) диалекте языка маори игнорируется первое А в названии города (О-ма-РУ). Северные маори предпочитают делать ударение на первое А (о-А-ма-РУ). Это позволяет судить о происхождении говорящего — из Отаго, как в аудио здесь, или из территорий, расположенных севернее.

Средства массовой информации

В Оамару расположены штаб-квартиры периодических изданий: газеты Oamaru Mail[en], выходящей по будням; The Oamaru Telegram[en], выходящей по вторникам; Waitaki Herald[en], выходящей по средам и пятницам. Город находится внутри зоны покрытия Радио Данидин[en] и зоны распространения газеты Otago Daily Times[en], редакция которой расположена в Данидине. В Оамару есть собственная телевизионная станция[en] «45 South Television», ведущая трансляции с мыса Уэнбрау на 41-м канале.

Велотуризм

Оамару будет конечной точкой велосипедной трассы «От Альп до Океана»[en], начинающейся на горе Кука. Эта трасса должна быть построена в рамках проекта строительства сети велосипедных трасс Новой Зеландии[en].

Образование

Средняя школа Уаитаки для мальчиков[en] — средняя школа-интернат для мальчиков, расположенная в северной части Оамару, дневной формы обучения, основанная в 1883 году[6]. По состоянию на 2012 год в ней обучалось чуть менее 500 человек[7].

Средняя школа Уаитаки для девочек[en] — государственная средняя школа-интернат для девочек, основанная в 1887 году[8]. По состоянию на 2012 год в ней обучалось около 400 девочек в возрасте от 13 до 18 лет[9]. В школьном общежитии-интернате проживают около 50 девочек, международные студенты и преподаватели[10].

Школа святого Иосифа[en] была основана сёстрами-доминиканками и братьями-христианами. Это единственная католическая начальная школа в Северном Отаго[11]. Обучение здесь ведётся с 1 до 8 класса[12]. По состоянию на 2012 год здесь обучалось чуть более 200 человек. В персонале школы монахи теперь не числятся.

В культуре

Дженет Фрейм беллетризировала Оамару её детства в романах, назвав его Уаимару (англ. Waimaru).

В новелле Питера Гамильтона «Спящая пустота»[en][13] есть ссылки на «…заводи Внешнего Мира Оамару» (стр. 22).

Города-побратимы

См. также

Напишите отзыв о статье "Оамару"

Примечания

  1. Jill Hamel. The Archaeology of Otago. — Department of Conservation, 2001. — P. 16, 18, 22, 82. — 226 p. — ISBN 0478220162, 9780478220162.
  2. Atholl Anderson. The welcome of strangers: an ethnohistory of southern Maori A.D. 1650-1850. — University of Otago Press in association with Dunedin City Council, 1998. — 249 p. — ISBN 1877133418, 9781877133411.
  3. Ian Church, Otago's Infant Years, Otago Heritage Books, Dunedin, 2002, p.48.
  4. Alexander H. McLintock. An encyclopedia of New Zealand. — R. E. Owen, Government printer, 1966.
  5. F. Porter. Limestone Buildings of Oamaru // Historic Buildings of New Zealand: South Island. — Methuen New Zealand, 1983. — P. 143. — 264 p. — ISBN 0456031200, 9780456031209.
  6. [www.odt.co.nz/your-town/oamaru/10421/125th-anniversary-be-039momentous039-occasion 125th anniversary to be 'momentous' occasion] (англ.), Otago Daily Times (21 June 2008). Проверено 7 января 2012.
  7. [www.tki.org.nz/Schools?school_number=365&schoolSearch=true Waitaki Boys' High School] (англ.). Ministry of Education. Проверено 6 января 2012. [www.webcitation.org/6CzmSfPCB Архивировано из первоисточника 18 декабря 2012].
  8. [waitaki.wghs.schoolzone.net.nz/history.htm History of Waitaki Girls' High School] (англ.). Waitaki Girls' High School. Проверено 6 января 2012. [www.webcitation.org/6CzmYA2Ku Архивировано из первоисточника 18 декабря 2012].
  9. [www.tki.org.nz/Schools?school_number=366&schoolSearch=true Waitaki Girls' High School] (англ.). Ministry of Education. Проверено 6 января 2012. [www.webcitation.org/6CzmdGvtq Архивировано из первоисточника 18 декабря 2012].
  10. [waitaki.wghs.schoolzone.net.nz/hostel.html History of Waitaki Girls' High School] (англ.). Waitaki Girls' High School. Проверено 6 января 2012. [www.webcitation.org/6CzmiRWmg Архивировано из первоисточника 18 декабря 2012].
  11. [www.cdd.org.nz/schools/schools Schools] (англ.). Catholic Diocese of Dunedin. Проверено 6 января 2012. [www.webcitation.org/6CzmkzUXx Архивировано из первоисточника 18 декабря 2012].
  12. [www.tki.org.nz/Schools?school_number=3825&schoolSearch=true St Joseph's School (Oamaru)] (англ.). Ministry of Education. Проверено 6 января 2012. [www.webcitation.org/6CzmmUpdR Архивировано из первоисточника 18 декабря 2012].
  13. Peter F. Hamilton. [books.google.ru/books?id=RZavt1b_0BAC&dq=peter+hamilton+dreaming+void&hl=en&sa=X&ei=Cu6WULiRJLH14QT8g4GADA&redir_esc=y The Dreaming Void]. — Random House Publishing Group, 2008. — 640 p. — ISBN 0345496531, 9780345496539.

Ссылки

  • [www.historicoamaru.co.nz/ Фонд Oamaru Whitestone Civic] (англ.)
  • [www.waitaki.govt.nz/ Окружной совет Уаитаки] (англ.)
  • [www.nzhistory.net.nz/culture/oamaru-harbour Гавань Оамару] (англ.)
  • [www.visitoamaru.co.nz/ Туризм в Уаитаки] (англ.)
  • [www.penguins.co.nz/ Колония голубых пингвинов] (англ.)
  • [www.markstravelnotes.com/oceania/new_zealand/south_island/otago/oamaru/historic_buildings/ Информация об исторических зданиях Оамару] (англ.)

Отрывок, характеризующий Оамару

– Легли? – спросил князь.
Тихон, как и все хорошие лакеи, знал чутьем направление мыслей барина. Он угадал, что спрашивали о князе Василье с сыном.
– Изволили лечь и огонь потушили, ваше сиятельство.
– Не за чем, не за чем… – быстро проговорил князь и, всунув ноги в туфли и руки в халат, пошел к дивану, на котором он спал.
Несмотря на то, что между Анатолем и m lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mere, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к отцу, m lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.
Княжна Марья подходила в этот день с особенным трепетом к двери кабинета. Ей казалось, что не только все знают, что нынче совершится решение ее судьбы, но что и знают то, что она об этом думает. Она читала это выражение в лице Тихона и в лице камердинера князя Василья, который с горячей водой встретился в коридоре и низко поклонился ей.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же слова.
Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря «вы».
– Мне сделали пропозицию насчет вас, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Вы, я думаю, догадались, – продолжал он, – что князь Василий приехал сюда и привез с собой своего воспитанника (почему то князь Николай Андреич называл Анатоля воспитанником) не для моих прекрасных глаз. Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам.
– Как мне вас понимать, mon pere? – проговорила княжна, бледнея и краснея.
– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
Княжна видела, что отец недоброжелательно смотрел на это дело, но ей в ту же минуту пришла мысль, что теперь или никогда решится судьба ее жизни. Она опустила глаза, чтобы не видеть взгляда, под влиянием которого она чувствовала, что не могла думать, а могла по привычке только повиноваться, и сказала:
– Я желаю только одного – исполнить вашу волю, – сказала она, – но ежели бы мое желание нужно было выразить…
Она не успела договорить. Князь перебил ее.
– И прекрасно, – закричал он. – Он тебя возьмет с приданным, да кстати захватит m lle Bourienne. Та будет женой, а ты…
Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.
– Ну, ну, шучу, шучу, – сказал он. – Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить.
– Да я не знаю… mon pere.
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Оамару&oldid=80604645»