Оаспе

Оаспе
Oahspe A New Bible in the Words of Jehovih and His Angel Ambassadors
Жанр:	Спиритуализм (религия) - Спиритизм - Автоматическое письмо - Религия
Язык оригинала:	английский
Издательство:	Oahspe Publishing Association, New-York and London
[oahspestandardedition.com Электронная версия]

«Оаспе, Новая Библия» — книга, написанная американским дантистом Джоном Баллоу Ньюбро (1828—1891). Автор утверждал, что она является продуктом автоматического письма. Впервые была опубликована в 1882 году в Нью-Йорке. "Оаспе" включает в себя ряд взаимосвязанных книг, в которых приводится хроника Земли и её небесного управления, а также излагаются учения для современности. В состав книги входит более 100 рисунков.
Заглавная страница Оаспе описывает её содержание следующими словами:

Оаспе
Новая Библия
Словами Ехови
И Его
Ангельских Послов.</big>
Священная История Владения Высшими и Низшими Небесами Земли
за Последние
Двадцать Четыре Тысячи Лет
Вместе с
<p align ="left">Кратким обзором Космологии Вселенной, Сотворения Планет, Сотворения Человека, Невидимых Миров,
Работы и Величия Богов и Богинь Небес Земли и Эфирных Небес над Ними.
Включает Новые Заповеди Ехови Современному Человеку
и Другие Откровения Второго Воскрешения, переданные Словами
в Тридцать-Третий Год Эры Космон.

По словарю издания 1882 значение слова, использованного в названии, таково:

Оаспе. Небо, земля (материя), дух. Всё; сумма материального и духовного знания на данный момент времени.

«Ехови» (Jehovih) используется в Оаспе в качестве имени Создателя. Ехови (отец), Ом (мать) — это два имени Создателя. Другие обращения: Великий Дух, Вселичность (The All Person), Невидимый и Вечно Присутствующий, Ормазд, Эолин, Гитчи Манито и т. д. «Бог» — это звание однажды бывшего смертным или принимавшего материальную форму. Создатель — это Всё, он был всем и вечно будет всем, Он\Она никогда не рождался и никогда не был Богом. Создатель — Отец и Мать, и все, кто существуют и были рождены, являются братьями и сёстрами.

Появление и первое представление Оаспе

Доктор Ньюбро начал писать книгу в 1880 и утверждал, что писал её автоматически: он был спиритуалистом с начала 1870-х. В статье от 21 октября 1882 в газете Нью-Йорк Таймс утверждалось, что, чувствуя потребность писать, Ньюбро садился, брал ручку и бумагу и сидел, пока его пальцы не обволакивал яркий свет, и они не начинали писать. Текст Оаспе содержит рисованные иероглифы. Однако в приложении к книге, Ньюбро утверждает, что он использовал пишущую машинку при написании книги. Скорее всего, были использованы оба метода.

Первая презентация книги прошла 20 октября 1882 в доме Ньюбро в Нью-Йорке. Он представил группе людей «новую библию», «большой четырёхтомник, состоявший из более чем 900 страниц». Ньюбро заявил, что книга не священна сама по себе, но является больше историей религий за 24000 лет. Однако сам он никогда не утверждал, что обладает знанием о древних религиях. По его словам, книга была напечатана при финансовой поддержке некоторых неназванных содействовавших.

Стиль и язык

Рукопись, представленная в 1882 содержала иероглифы, которые были подобны египетским, что было подтверждено профессором Томасом А. М. Уардом, заявлявшим, что он расшифровал иероглифы на обелиске Игла Клеопатры в Центральном парке. Уард присутствовал на первой презентации Оаспе, как и доктор Кетлиниски, востоковед, который подтвердил, что смертный не в состоянии написать такой книги, и что, по всей видимости, за это были ответственны сверхъестественные силы.

Первый корреспондент, описывавший книгу для Нью Йорк Таймс, сравнил написанное в ней с переработанным слиянием индийских и семитских религий и сказал, что её стиль в одних разделах современный, а в других древний, и английский Библии короля Якова смешан с современным английским.

Основные учения

В Оаспе придаётся особое значение службе другим. Человек оценивается по службе другим. Каждый человек, группа и нация находятся в восхождении или упадке; рано или поздно, с ростом уровня, взойдут все. Чем выше уровень, тем лучше состояние души и тем лучшее место ожидает её на небесах.

Согласно Оаспе, после смерти дух продолжает жить вне зависимости от того, кому поклонялся человек при жизни, и даже в том случае, если человек не верил в жизнь после смерти. Мир духов становится его новым домом, называемым небесами, а отдельный дух называется ангелом. Существуют неорганизованные небеса, находящиеся близко к земле или на её поверхности. Отсюда же начинаются и организованные небеса, соединяющиеся с высшим небом. И те и другие доступны смертным. Если в какой-то части небес царит анархия и наслаждение злом, эта часть называется адом.

После смерти ангел должен какое-то время существовать находясь в спектре состоянии от наслаждения до абсолютного ужаса, что будет зависеть от его поступков и дел до и после смерти. Место на небесах, куда ангел попадёт изначально определяется тем, каковы были его привычки, устремления и пища, пока он был смертным. Эгоистичное поведение, низкие мысли или потребление пищи, полученной от животных или из них, определит новорожденного ангела в низшие небеса, находящиеся на поверхности земли. Личности, ориентированные на зло, входят на небеса в адских состояниях. Тем не менее, все, находящиеся в упадке, со временем развернутся и начнут восхождение вверх к более приятным местам в организованных небесах, глава которых называется Богом. Бог ─ это продвинутый ангел, назначенный на такую службу на некоторый период.

Морфологически имя Элохим ─ множественного числа, но оно часто переводится как божественное имя единственного числа в Ветхом Завете; в тексте Оаспе оно не используется для обозначения Создателя, вместо него используются Ехови, Элои и множество других.

Структура Оаспе

По Оаспе история человечества отмечена периодами прогресса. Периоды обучения таковы, что за прогрессом следует спад, который в свою очередь сменяется другими циклами улучшения и регресса. В рамках периодов существуют свои периоды, но один важный цикл, используемый для улучшения уровня человечества приблизительно равен 3000 лет и это цикл в соответствии с которым организованы книги в Оаспе

Первые несколько книг Оаспе закладывают основание для понимания природы работы. Всё выливается в краткую историю человечества и небес до наших дней, новой эры. Отдельно от исторических книг есть серия книг предназначенная для освещения требований к человечеству в наши дни. Интересно то, что ряд книг в Оаспе напечатан таким образом, что страница поделена надвое: сверху приведено повествование о небесных событиях и делах, нижняя же описывает соответствующие события на Земле.

Краткий обзор

Учение

Оаспе включает в себя книги с учением, а заповеди о поведении содержатся во многих книгах. Свобода и ответственность ─ вот две темы, многократно поднимаемые в тексте Оаспе. Ключевые учения включают травоядное питание (веганство, только растительная пища), мирную жизнь (без войны или насилия, пацифизм), жизнь в добродетели и службе другим.

Темы

Этика

Оаспе представляет большой интерес для понимания и применения основных этических принципов. В Книге Вдохновения Ехови утверждает: «У меня не будет секты. У меня не будет кредо.»

Религия

Оаспе говорит о необходимости для всех религий помогать различным нациям и народам в росте. Говорится и о том, что называется «религией самих Богов» у приверженцев которой нет необходимости в таких посредниках, как Спасители и Идолы и которые обращаются напрямую к Создателю всего.

История

История занимает большую часть Оаспе. Объяснения охватывают события в духовных мирах и влияние их на события в физическом мире начиная примерно с периода истории 72000 лет назад. Откровения Оаспе предоставляют недостающую информацию о исторических событиях, относящихся к происхождению основных мировых религий.

Геология и археология

В Оаспе детально описывается огромный континент Пан, или Уага, ранее занимавший большую часть Тихого океана. Приводится также точка зрения на причины неожиданного упадка или роста плодородия на Земле. Самые объемные книги ─ это Книга Эскры (Book of Eskra), описывающая новую историю по Оаспе и Книга Слова Божьего (Book of God’s Word), в которой приводится история Заратустры.

Языки и лингвистика

Представлено множество иллюстраций, утверждается, что в них содержатся древние языки, обряды и церемонии. Утверждается, что изначально существовал пра-язык, называемый Пан или язык Паник, что означает «Земной», который возник из способности человека подражать различным звукам. В Книге Сафа (Book of Saphah) приводятся детали о значении и корнях многих древних слов, символов и обрядов.

Эволюция или прогресс

В хронологическом порядке приведены отчёты, которые по сути являются космологическими откровениями, касающимися эволюции человечества, за промежуток приблизительно в 78000 лет, включая рассказ о происхождении жизни на Земле, начиная от формирования Земли как планеты из кометы до появления на её поверхности первых жизненных форм и до возникновения человеческой расы и движении её от звериного состояния до духовной зрелости.

Система и порядок

Космогония

В Оаспе объясняется, что физические явления основаны на тонких сферах (которые включают в себя духовные силы), и как можно строить прогнозы основываясь на этом знании. Этой теме посвящена целая книга, Книга Космогониии и Пророчествования (Book of Cosmogony and Prophecy), обзорно же это описано в Книге Ехови. На протяжении всего текста приводится множество примеров и наставлений. Другие затрагиваемые темы: физика и трактовка гравитации, свет, электричество, магнетизм, тепло.

Циклы

Описываются периодические события, происходящие в течение малых и больших циклов. Например, согласно Оаспе, Солнце, вместе со всеми планетами движется через области космоса по большому кольцу длиной в 4700000 лет, которое разделено на секторы по 3000 лет, из которых состоят и циклы по 24000 и 72000 лет, и так далее. Циклы эти различны по плотности вещества (материи и более тонких субстанций) и другим качествам, таким образом они создают различные условия, с которыми сталкивается Земля. Даётся объяснение появлению, развитию и упадку цивилизаций.

Управление

Различные регионы или секторы, упомянутые в предыдущем разделе, находятся под управлением духовных или «эфирных» сущностей в звании «Бога» или «Шефа», чьи ранг и возраст меняются по возрастающей от десятков тысяч до сотен тысяч лет и старше. Под их началом находятся огромные пространства, которые включают в себя множество духовных и материальных миров различных уровней и плотностей. Такие старшие управляющие названы «Сыновьями и Дочерьми Ехови», в соответствии с этим называются и некоторые разделы Оаспе, например: Книга Кпента-Армиж, Дочери Ехови (Book of Cpenta-Armij, Daughter of Jehovih). Присутствуют знакомые имена из неавраамических религий: Книга Аполлона (Book of Apollo) и Книга Тора (Book of Thor), называемых Сыновьями Ехови. По Оаспе каждый из таких Шефов, Богов и Богинь ─ всего лишь продвинувшийся ангел, а каждый ангел, независимо от ранга или службы, был однажды смертным, на этой или на иной планете во вселенной.

Верование (Faithism)

Вскоре после публикации ─ как реакция на Оаспе ─ возникли несколько групп. В Нью-Йорке ─ Верующие Оаспе (Oahspe Faithists). В 1883 газета Нью-Йорк Таймс сообщала о секретных посвящениях и обрядах, проходивших в Холе Юта (на пересечении 25-й Стрит и 8-й Авеню).. Первое поселение, основанное на принципах изложенных в книге было основано в 1882 в Вудсайд Тауншип, Нью-Джерси, но оно вскоре было свёрнуто, как и другое, в Нью-Йорке.

Из всех поселений, основанных на Оаспе, наиболее заметным было Поселение «Шалам» в Лас-Крусес, основанное в 1884 при участии Джона Ньюбро.. По сообщению Нью-Йорк Таймс, Верующие пытались выкупить земли в Вирджинии и Западной Вирджинии; южане относились к ним с большой подозрительностью. Означенные колонии были местом, где подкидышей и сирот воспитывали бы совместными усилиями, давая им «лучшие возможности для выбора супругов». Поскольку движение зародилось в Нью-Йорке, на юге у него было мало последователей. «Они не могли вразумительно ответить на вопрос о том, к чему они стремятся или что хотят совершить», Нью-Йорк Таймс.

Одна из таких групп существует и в наши дни в Колорадо и Калифорнии: Universal Faithists of Kosmon. Их учение включает в себя совместные усилия в добрых делах. Эта группа опубликовала Оаспе издания 1891 года в мягкой обложке.

Существующие организации Верующих в США:

• The Restoration Faithists (Нью-Йорк)
• The Eloists (со штаб квартирой в Новой Англии)

Вне Соединённых Штатов:

• The Kosmon Church, в Великобритании
• The Oahspe Stichting, в Нидерландах

Государство «Шалам»

Поселение или Государство «Шалам» было основано в Лас-Крусес, Нью-Мексико, в 1884 году как коммуна, в которой её участники жили бы в мире, придерживаясь вегетерианского стиля жизни, и где можно было бы воспитывать городских сирот. Решение о создании коммуны было принято на съезде в ноябре 1883. Она была создана при финансовой поддержке Эндрю Хоуланда. Первую зиму члены коммуны провели в саманных хижинах, а затем, в 1885, начали строительство центрального здания с 42 комнатами, Братства. Детей «собирали» по домам для подкидышей, полицейские передавали их под опеку Верующих. Ньюбро с женой проехали через Канзас, Сан-Франциско, Новый Орлеан и Чикаго и собрали пятьдесят детей. 20-ти комнатный Дом для Детей был построен в 1890; судя по отчётам, к детям всех рас относились с нежностью и заботились о них с любовью и добротой.

Поселению удалось привлечь членов со всех Соединённых Штатов, однако один из них подал иск в Высший Суд Нью-Мексико в 1891, заявляя что коммуна оказалась неспособна выполнить свои обещания. Дело было осмеяно в зале суда; по сообщению The Central Law Journal судья Фримен, сравнениями и едкими замечаниями высмеивал Верование.

Когда Ньюбро умер (22 апреля 1891, от гриппа), поселение состояло из Братства, Детского Дома, церкви и других строений. Другой тип поселения был построен на расстоянии полумили от «Шалам»; оно было названо «Левитика», оно было основано для «Левитиканцев», категории людей на полпути между просветлёнными людьми «Космон», жившими в «Шалам», и мирянами. «Левитика» была построена в менее коммунальном стиле и населявшие её могли жить в более изолированных домах.

В то же время поселение не было финансово жизнеспособным предприятием из-за повторявшегося неурожая, малого спроса на то, что производило поселение и частых разливов Рио-Гранде. Жена Ньюбро, Франциска ван де Уотер Свит вышла замуж за Хоуланда в 1893, «чтобы положить конец злобным сплетням» но цена содержания поселения была слишком велика. В 1901 поселение было свёрнуто, а дети отправлены в приюты в Далласе и Денвере

История поселения описана в фильме [www.utopiaontheriogrande.com/UtopiaOntheRioGrande.com/Utopia_Home.html «Utopia on the Rio Grande»] («Утопия на Рио-Гранде»)

Связанные публикации

Многочисленные публикации были вдохновлены Оаспе. Были использованы тексты, идеи, а также даны новые интерпретации в сокращенном виде.

Редакции

Изначальная рукопись считается утерянной при разливе Рио-Гранде. Книга Оаспе издавалась в США в трёх редакциях. Все остальные цельные публикации ─ это либо репринты, либо издания с минимальными изменениями. Первая редакция оригинального манускрипта была произведена Ньюбро в 1882 году эта редакция и была первым изданием. Вторая редакция также была произведена Ньюбро, но она не была издана до его смерти в 1891. Третья ─ это редакция и перевод на современный английский, она находится в свободном доступе с 2007. Издание содержит дополнительные сноски, комментарии и все остальные материалы, связанные с Оаспе. В том числе и то, что было получено Ньюбро до написания самого текста. На данный момент это самое полное издание книги.

Биография доктора Джона Ньюбро

Джон Баллоу Ньюбро родился 5 июня 1828 близ Могиканвилля, Огайо. Его отец, Уильям Ньюбро, был англичанином, он учился в Колледже Вильгельма и Марии. Мать, Элизабет Польски, была шведкой и увлекалась спиритуализмом. Они назвали сына в честь универсалистского священника Хосе Баллоу. Отец Ньюбро был строгим человеком, он порол сына, когда тот «начал получать духовные откровения». Ньюбро закончил Медицинский колледж в Цинциннати, но так как он был невероятно чувствителен к боли и страданиям других, он выбрал профессию зубного врача. Он практиковал в Дейтоне, затем в Цинциннати, а потом и в Нью-Йорке.

Интересные факты

В Оаспе содержится ряд «первых упоминаний». Например, там впервые было использовано слово Звёздный корабль (Starship), задолго до того, как фантасты впервые задумались о межзвёздных путешествиях. Приводится космогония, которая детально описывает силу поля солнца и планет, а также комет. Описываются свойства, в то время неизвестные. Вот некоторые из них:

• самая горячая часть Солнца называется фотосферой в Книги Космогонии;
• утверждается, что поле Солнца достигает Нептуна и отталкивает хвосты комет в сторону от Солнца. (солнечный ветер был обнаружен более чем через полвека)
• имеется указание на планетоиды до того, как они были замечены. (Плутон был обнаружен через полвека, в 1930-м)

Описывается также большой затонувший материк Пан, который находился в Тихом Океане, а останки которого ─ это Япония, Гавайи и другие острова Тихого Океана. Несмотря на то, что Оаспе появилось после возникновения предположений о затонувшем континенте Лемурии, сделанном Луи Жаколио, Шарль-Этьеном Брассёр де Бурбуром, Филлипом Л. Шальтером, Генрихом Геккелем и Альфредом Расселом Уоллесом, уникально описание, данное в книге затонувшему континенту, оно было первым таким описанием и появилось оно до историй Джеймса Чёрчварда о «Му», опубликованных в начале двадцатого века. В 1882 году Оаспе говорит о широко распространенной невидимой материи, наполняющей вселенную. Но «необходимость» в том, чтобы тёмная материя существовала не возникла до 1933 года.

Ссылки

Англоязычные источники

• [www.oahspe.ws Версия Оаспе 1891 года]
• [www.sacred-texts.com/oah/oah/index.htm Редакция 'Оаспе' 1912 года] содержащая материалы издания 1891 года, текст 1882 года, а также рисунки. Расположено в интернет-архиве священных текстов
• [oahspestandardedition.com/ Оаспе на современном английском.] Текст для чтения онлайн и свободного скачивания.
• [www.sacred-texts.com/oah/pamphlet.htm Очерк о происхождении Оаспе] (Интернет-архив священных текстов)
• [archives.nmsu.edu/exhibits/shalam2/ Информация о поселении «Шалам»], утопической коммуне, основанной Верующими.

Перевод на русский

• [www.zen-wiki.com/frater.iens/Oahspe Приближенный к литературному перевод некоторых книг.]
• [oahspe-rus.blogspot.com Блог перевода, приближенного к литературному.]
• [samlib.ru/editors/j/jakimenko_s_k/oaspe_new.shtml Полный дословный перевод]

Отрывок, характеризующий Оаспе

При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.