Обам, Жан-Илер

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Жан-Илер Обам
фр. Jean-Hilaire Aubame<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Министр иностранных дел Габона
10 мая 1961 года — 20 декабря 1963 года
Предшественник: Андре Гюстав Ангуиле
Преемник: Жан Франсуа Ондо
 
Вероисповедание: Католицизм
Рождение: 20 ноября 1912(1912-11-20)
Либревиль, Габон
Смерть: 16 августа 1989(1989-08-16) (76 лет)
Либревиль, Габон

Жан-Илер Обам (фр. Jean-Hilaire Aubame; 20 ноября 1912 Либревиль, Габон — 16 августа 1989, там же) — габонский политический и государственный деятель колониальной эпохи и периода независимости, глава государства с 18 февраля по 19 февраля 1964 года. Фактически выполнял функции главы государства один день после государственного переворота, в результате которого был смещён Леон Мба.

Родился в семье представителей группы народов фанг. В раннем возрасте стал сиротой, поэтому воспитывался в семье своего сводного брата — Леона Мба, ставшим впоследствии его главным политическим соперником. Заручившись поддержкой своих коллег, Обам вошёл в политику, став первым представителем Габона в Национальном собрании Франции1946 по 1958 год). Он также внёс значительный вклад в решение африканских проблем, в первую очередь добиваясь повышения уровня жизни в Габоне и способствуя урбанизации страны. Причиной быстрого восхождения Обама в габонской политике стала поддержка со стороны представителей христианского духовенства и администрации, в то время как Мба поддерживали колонисты.

Несмотря на соперничество Обама и Мба, впоследствии ставшего Президентом Габона, оба политика за свою карьеру сформировали несколько политических союзов, которые благодаря своей политической сбалансированности пользовались поддержкой электората. В знак благодарности за поддержку Мба назначил Обама министром иностранных дел Габона, а позже — председателем Верховного суда. Тем не менее отказ Обама от слияния своей партии с партией Мба, в результате которого в стране сформировалась бы однопартийная система, стал причиной разногласий между политиками[1]. В результате государственного переворота 1964 года Обам стал Президентом Габона, однако спустя три дня мятеж был подавлен. Несмотря на то, что непосредственно Обам не принимал участие в планировании переворота, он был приговорён к 10 годам каторжных работ и 10 годам ссылки. В 1972 году преемник Мба, Омар Бонго, позволил Обаму вернуться на родину. В 1989 году Обам умер.





Молодость и начало политической карьеры

Родился в семье представителей народа фанг недалеко от Либревиля[2]. В возрасте 8 лет потерял отца, а в 11 лет — мать[3]. Впоследствии о Жан-Илере заботился Аббе-Жан Обаме — сводный брат Леона Мба, который преподавал в нескольких римско-католических миссиях[3]. После окончания школы Жан-Илер устроился на работу школьным учителем[4].

24 марта 1931 года благодаря помощи Мба Обам устроился в таможенную службу. С 1931 по 1935 год работал в Либревиле, в 1935 году — переведён в Банги, а в 1936 году — в Браззавиль[5], где вместе с братом политика Луи Бигманна[en] основал филиал компании «Mutuelle Gabonaise»[6]. В это же время Обам состоял членом организации «Association des fonctionnaires»[7].

После речи Шарля де Голля, произнесённой им 18 июня 1940 года, Обам выступил на стороне патриотического движения «Сражающая Франция», и в ноябре того же года ему было поручено габонскими властями сплотить представителей народа фанг вокруг общего дела победы[8]. В феврале 1942 года Обам встретился с колониальным администратором Феликсом Эбуэ, став вскоре его протеже и советником по африканским вопросам[8]. В качестве награды за верную службу колониальным властям Обам среди немногих африканцев был назначен 23 февраля 1943 года в Европейский отдел государственной службы, а 1 января 1944 года[5] Эбуэ назначил его председателем муниципальной комиссии по району Пото-Пото[en] в Браззавиле[9] (оставался на этой должности до 10 ноября 1946 года[5]). Обам также принял участие в Браззавильской конференции губернаторов французских колониальных владений 1944 года[6].

После внезапной смерти Эбуэ в марте 1944 года Обам работал в качестве советника генерал-губернатора Французской Экваториальной Африки и его секретаря. Последний поддержал его желание принять участие в парламентских выборах, открытых теперь для автохтонов. В результате Обам вернулся в Габон и в ходе предвыборной кампании смог заручиться поддержкой как колониальной администрации, так и миссионеров[9].

Депутат

Депутат Национального собрания Франции

Несмотря на проигрыш на выборах 1945 года, Обам 10 ноября 1946 года стал первым представителем Габона в Национальном собрании Франции[10], набрав 7069 голосов из 12 528 возможных[5]. В период с 1946 по 1951 год занимал должность члена комиссии по вопросам морского транспорта, прессы, коммуникаций, труда и социального обеспечения. 27 августа 1947 года в ходе голосования Обам поддержал независимость Алжира, а 9 июля 1949 года — создание Совета Европы[5].

Обам был переизбран депутатом Собрания 17 июня 1951 года, набрав 17 329 голосов из 29 203, а также 2 января 1956 года, набрав 26712 голосов из 57 031 возможного, оставаясь таким образом депутатом до конца существования Четвёртой республики[5]. Примерно в это же время свою политическую карьеру начал Мба, который был сослан в Убанги-Шари[6].

Присоединившись к Французской секции Рабочего интернационала[5], Обам позже тесно сотрудничал с парламентской группой «Indépendants d’Outre-Mer», лидерами которой выступали в будущем первый президент Сенегала Леопольд Сенгор и камерунский политик Луи-Поль Ожула[en][11]. В качестве депутата Собрания Обам проживал в Париже, однако регулярно ездил в Габон[9].

Он продолжал способствовать развитию местной габонской политики, пытаясь усилить влияние кланов народа фанг[9]. Фактически, как утверждал Мба, Обам был слишком связан с кланами фанг, чтобы учитывать интересы южных племён[12]. Кроме того, Обам был лидером в решении африканских проблем, добиваясь повышения уровня жизни в Габоне и способствуя урбанизации в стране. 26 сентября 1951 года он проголосовал за повышение минимального размера оплаты труда в заморских территориях Франции и занимал должность заместителя председателя Комиссии с 1953 по 1955 год[5]. В 1947 году Обам учредил Габонский демократический и социальный союз (фр. Union Démocratique et Sociale Gabonaise)[11], руководящие должности в котором заняли представители внутренних регионов Габона, в первую очередь провинции Волё-Нтем[13]. Имея программу, отличную от программы Габонского демократического блока, сформированного Мба, партия Обама выступала за снижение экономической зависимости Габона от Франции и ускоренную «африканизацию» французской политики[14]. Благодаря поддержке ГДСС Обам был переизбран в 1951 и 1956 году[11], и уже в скором времени в политической жизни Габона наибольшим влиянием пользовались Обам, которого поддерживали представители христианских миссий и колониальная администрация, и Мба, пользовавшегося поддержкой колонистов[15].

Депутат Габонской территориальной ассамблеи

В 1952 году Обам был избран представителем провинции Волё-Нтем в Габонской территориальной ассамблее[5], а в марте 1957 года — вновь переизбран. На этих выборах Габонский демократический и социальный союз также получил наибольшее количество мест в ассамблее: 18 из 40 (партия Мбу завоевала 16 мест)[16], однако после переподсчёта голосов Габонский демократический блок получил 21 место против 19 мест у ГДСС[17]. Однако ввиду отсутствия абсолютного большинства у какой-либо из партий 21 мая 1957 года обе партии были вынуждены согласовать список лиц, вошедших в новое правительство[17]. В тот же день Мба был назначен заместителем председателя правительства, а Обам — председателем. Однако ввиду роста разногласий между двумя партиями Обам был вынужден уйти с поста, выступив с инициативой о вынесении вотума недоверия правительству. Тем не менее деятельность правительства получила одобрение (в поддержку вотума недоверия выступило 19 депутатов, против — 21 депутат)[18]. После победы Мба бо́льшая часть членов ГДСС, избранных в ассамблею, поддержала парламентское большинство. В результате правительство страны получило поддержку 29 из 40 депутатов ассамблеи, а Мба укрепил свою власть[19].

Независимость и оппозиция

Лидер оппозиции

Выступив в поддержку создания Французского сообщества по результатам конституционного референдума 28 сентября 1958 года, Габон стал самоуправляющейся территорией[20]. На 19 июня 1960 года были назначены парламентские выборы, которые должны были пройти по общим спискам, когда каждая из партий представляла на выборах список всех своих кандидатов. По этой избирательной системе список, за который проголосовало большинство населения, объявлялся победителем, а победившая партия получала все места. Благодаря изменению границ избирательных округов Габонский демократический блок получил в законодательном органе 244 места, в то время как Габонский демократический и социальный союз всего 77 мест[21]. Однако спустя всего несколько месяцев законодательное большинство было охвачено междоусобными распрями. В результате Мба, ставший Президентом Габона, принял решение о роспуске Ассамблеи и сделал ставку на партнёрство с оппозицией, что, по его мнению, должно было усилить его позиции[22].

Вместе с Обамом он сформировал несколько политических союзов, которые благодаря своей политической сбалансированности пользовались поддержкой электората[23]. 12 февраля союз набрал 99,75 % голосов[24], и в тот же день Мба был избран президентом Габона[23]. За оказанную поддержку Обам был назначен новым министром иностранных дел. Однако между политиками сохранялись политические расхождения: если Мба выступал за усиление исполнительной власти, то Обам наоборот поддерживал идею создания парламентской республики[25]. Разногласия ещё более усилились, когда 21 февраля 1961 года была единогласно принята новая Конституция Габона, по которой страна становилась суперпрезидентской республикой[26]. Согласно Конституции, Мба получил право назначать министров, а также определять круг их полномочий[27].

19 февраля Мба отказался от сотрудничества с Обамом; все представители партии ГДСС были исключены из правительства за исключением Франсиса Ме, который поддержал Мба[28]. Причиной этого шага стал отказ Обама от слияния своей партии с партией Мба, в результате чего в стране была бы сформирована однопартийная система[1]. Чтобы убрать Обама из парламента, Мба назначил его 25 февраля председателем Верховного суда[29]. Впоследствии Мба заявил о том, что Обама оставил своё место в Национальной ассамблее ввиду невозможности совмещения обеих должностей и выполнения своих обязанностей в парламенте[30]. Однако Обам принял решение отказаться от должности председателя Верховного суда, чем только осложнил отношения с президентом страны[30]. Ввиду роста разногласий между правительством и Национальной ассамблей Мба издал 21 января 1964 года указ о роспуске законодательного органа «в целях экономии»[31].

Вскоре после этого было объявлено об условиях баллотирования и предвыборной кампании: количество избирательных округов было уменьшено с 67 до 47. По новым правилам запрещалось баллотироваться тем лицам, которые уже были депутатами в распущенном парламенте. Таким образом Мба избавился от своего главного политического соперника — Обама. Каждая партия должна была представить список кандидатов из 47 человек, каждый из которых должен был заплатить US$160. Благодаря этому финансовому ограничению Мба надеялся, что единственной партией, которая сможет внести указанные денежные средства и принять участие в парламентских выборах, станет его партия[32]. В ответ на это оппозиция отказалась от участия в выборах, объявленных ею несправедливыми[33]. В стране началась подготовка к государственному перевороту.

Тем не менее каких-либо доказательств того, что Обам был одним из заговорщиков, принявших участие в разработке плана переворота, не существует. Вероятнее всего, политик присоединился к заговорщикам уже после формирования нового правительства. В свою очередь, о заговоре, предположительно, знал его племянник, в прошлом посол Габона в Великобритании, который мог предупредить своего дядю о готовящемся государственном перевороте. Однако так и остаётся неизвестным, установил ли или нет Обам контакты с мятежниками[34].

Государственный переворот 1964 года

В течение ночи 17 февраля и раннего утра 18 февраля 1964 года 150 габонских военных, жандармов и полицейских во главе с лейтенантом Жаком Момбо и Валер Эссоном совершили захват президентского дворца. Были арестованы председатель Национальной ассамблеи Луи Бигманн[en][35], французские офицеры Клод Олин и Мажор Руаэр[36], несколько министров[37] и Президент Габона Мба, который был поднят с кровати под прицелом ружья[31]. По местному радио «Radio Libreville» военные объявили о совершении государственного переворота и обратились к жителям страны с просьбой об оказании технической помощи. Кроме того, мятежники попросили Францию не вмешиваться во внутренние дела страны. В свою очередь Мба было приказано выступить с речью, в которой он должен был признать своё смещение с должности[37].

В ходе государственного переворота не было сделано ни одного выстрела из ружья. Не наблюдалось и никаких волнений среди населения, что было воспринято военными как одобрение их действий гражданами страны[38]. Было сформировано переходное правительство, а пост президента был предложен Обаму[39]. Членами правительства стали гражданские политики как из партии ГДСС, так и из ГДБ (к примеру Поль Гонджу[en][39]. Что касается организаторов переворота, то они взяли на себя функцию обеспечения безопасности среди мирного населения. Малочисленная габонская армия не приняла участия в перевороте; состоя преимущественно из французских офицеров, армия осталась в казармах[40].

Обам, в свою очередь, ничего не знал о государственном перевороте, пока ему не позвонил ранним утром посол Франции в Габоне, разбуженный толпой народа на улицах. Обам ответил послу, что выяснит, почему в стране «не было правительства» (посол прямо не упомянул о перевороте). Однако в скором времени к дому Обама подъехала машина с членами революционного комитета, которые отвезли его в здание правительства и сразу же назначили Президентом Габона[41].

Второй лейтенант Ндо Эду дал инструкции перевезти Мба в город Нджоле, который поддерживал Обама. Однако из-за сильного дождя смещённый президент и взявшие его в плен укрылись в неизвестной деревне. На следующее утро бывший глава государства был перевезён в Ламбарене, а спустя несколько часов возвращён в Либревиль[42]. Новый глава правительства вскоре после своего назначения связался с послом Франции, уверив его в сохранности прав собственности иностранных граждан на своё имущество в Габоне. Кроме того, посла попросили предотвратить любое французское военное вмешательство[43].

Однако в Париже Президент Франции Шарль де Голль принял другое решение[40]. Мба считался одним из самых лояльных союзников Франции в Африке. Во время своего визита во Францию Мба заявил: «все жители Габона имеют две родины: Францию и Габон»[44][45]. Кроме того, во время его режима к европейцам относились с дружелюбием[45]. Поэтому де Голль, после совещания со своим советником по африканским вопросам Жаком Фоккаром, принял решение восстановить в Габоне законное правительство. Кроме того, этот шаг не противоречил двустороннему соглашению между странами, заключённому в 1960 году новым главой правительства Габона — Обамом, который тогда занимал должность министра иностранных дел[46]. Однако, согласно соглашению, интервенция могла произойти только в случае запроса со стороны Президента Габона[43]. Ввиду того, что Мба находился под арестом, французская сторона связалась с габонским вице-президентом, который находился на свободе[43]. Тем не менее вице-президент занял неясную позицию, поэтому французы приняли решение составить письмо, датированное задним числом, которое впоследствии должен был подписать вице-президент, дав таким образом согласие на интервенцию[40]. Менее чем через 24 часа французские войска, расквартированные в Дакаре и Браззавиле, высадились в Либревиле и восстановили режим Мба[47][48]. В ходе операции был убит один французский солдат, в то время как с габонской стороны погибло от 15 до 25 человек[47]

Судебный процесс в Ламбарене

В ходе французской интервенции Обаму и Гонджу удалось бежать из Либревилля[49], однако впоследствии политики были пойманы. В августе в Ламбарене начался судебный процесс над военными мятежниками и членами переходного правительства[50]. В стране было введено особое положение, согласно которому органам местного самоуправления было поручено надзирать над подозреваемыми зачинщиками государственного переворота. В случае необходимости разрешалось вводить комендантский час. Для проезда по городу требовалось специальное разрешение. Судебный процесс проходил в здании школы на берегу реки Огове[51], недалеко от больницы Альберта Швейцера. Ввиду того, что помещение было небольшим, в ходе процесса был закрыт доступ не только для общественности, но и для членов семей обвиняемых. Освещение процесса в СМИ также было скудным, так как были допущены только представители известных новостных издательств. Кроме того, были введены ограничения по защите обвиняемых[52]

В ходе процесса было допрошено 64 свидетеля[52]. Обам и некоторые другие члены переходного правительства заявили о том, что их участие в государственном перевороте было вызвано бездействием габонской армии. Судья Леон Ож, в свою очередь, заявил, что «если это единственная причина для государственного переворота, то обвиняемые заслуживают жестокого наказания»[53]. Обам подтвердил, что не принимал участия в разработке плана переворота. Согласно его показаниям, он сформировал переходное правительство в соответствии с Конституцией по требованию путчистов. По его мнению, французская интервенция была незаконной, с чем были согласны Гонджу и бывший министр образования Жан-Маре Эко[52].

9 сентября судья вынес вердикт без консультаций с Мба[54]. Обам, как и большинство подсудимых, был приговорён к 10 годам каторжных работ и к 10 годам ссылки на острове Сеттекама в 160 км от побережья Габона[54][55]. Несмотря на то, что сам Обам не пользовался большой популярностью во время своей политической карьеры, согласно журналу Time, его арест «поднял Обама до уровня героя в глаза взбудораженной общественности»[56]. Во время отбывания 10-летней каторги Обам не раз избивался тюремными надзирателям. Кроме Обама, Мба заключил под стражу более 150 оппонентов[57], большинство из которых было приговорено к 20 годам каторжных работ. Актёру и врачу был дан срок в 10 лет заключения[58]. Призывая к миру 18 февраля[59], Мба дал обещание, что его враги не будут «ни помилованы, ни прощены», так как заслуживают «всеобщего наказания»[31].

Последние годы жизни

Преемник Мба на посту Президента Габона, Омар Бонго, позволил Обаму вернуться в 1972 году в Габон. Впоследствии политик проживал в Париже, уйдя из политики. В 1981 году Обам посетил Либревиль. По этому случаю Бонго назначил его «специальным советником» — по большей части, это была почётная должность. 12 декабря 1984 года дом Обама был взорван экстремистами, выступавшими против Движения за национальное возрождение[en] (при этом сам политик никогда не поддерживал это движение). По счастливому стечению ни Обам, ни его семья не пострадали[9].

В 1989 году в Либревиле Обам умер[5]. После его смерти в Либревиле была открыта школа в честь политика[60].

Напишите отзыв о статье "Обам, Жан-Илер"

Примечания

  1. 1 2 Reed 1987, С. 296
  2. Biteghe 1990, С. 24
  3. 1 2 Biteghe 1990, С. 25
  4. Matthews 1966, С. 120
  5. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 [www.assemblee-nationale.fr/histoire/biographies/IVRepublique/aubame-jean-hilaire-10111912.asp Biographies des députés de la IVe République: Jean-Hilaire Aubame] (фр.). National Assembly of France. Проверено 10 ноября 2011. [www.webcitation.org/66Gktqo0v Архивировано из первоисточника 19 марта 2012].
  6. 1 2 3 Reed 1987, С. 293
  7. Reed 1987, С. 290
  8. 1 2 Biteghe 1990, С. 26
  9. 1 2 3 4 5 Gardinier 1994, С. 49
  10. Yates 1996, С. 97
  11. 1 2 3 Reed 1987, С. 294
  12. Darlington & Darlington 1968, С. 46.
  13. Biteghe 1990, С. 27
  14. Garrison, Lloyd. [select.nytimes.com/gst/abstract.html?res=F10716F7395F137A8EDDAA0A94DA405B848AF1D3 Many Gabonese Angered By Paris; Intervention to Crush Coup Sets Off Controversy]. The New York Times (23 февраля 1964). Проверено 9 ноября 2011. [www.webcitation.org/66GksSqWq Архивировано из первоисточника 19 марта 2012].
  15. Bernault 1996, С. 224
  16. Bernault 1996, С. 261.
  17. 1 2 Bernault 1996, С. 262.
  18. Bernault 1996, С. 263.
  19. Bernault 1996, С. 293.
  20. Bernault 1996, С. 294.
  21. Bernault 1996, С. 297.
  22. Biteghe 1990, С. 41.
  23. 1 2 Biteghe 1990, С. 44.
  24. Biteghe 1990, С. 42.
  25. Biteghe 1990, С. 37.
  26. Biteghe 1990, С. 46.
  27. Biteghe 1990, С. 45.
  28. Biteghe 1990, С. 53.
  29. Biteghe 1990, С. 54.
  30. 1 2 Biteghe 1990, С. 55.
  31. 1 2 3 [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,873821,00.html De Gaulle to the Rescue] (англ.), Time (28 February 1964). Проверено 10 ноября 2011.
  32. Darlington & Darlington 1968, pp. 123–124.
  33. Biteghe 1990, С. 59.
  34. Darlington & Darlington 1968, С. 140
  35. Giniger, Henry.. [select.nytimes.com/gst/abstract.html?res=F40815F73E5415738DDDA90A94DA405B848AF1D3 Gabon Insurgents Yield as France Rushes in Troops] (англ.), The New York Times (20 February 1964). Проверено 10 ноября 2011.
  36. Garrison, Lloyd. [select.nytimes.com/gst/abstract.html?res=F40A1EF73E5415738DDDA80A94DA405B848AF1D3 Gabon President Resumes Office: Mba, Restored by French, Vows 'Total Punishment' for All Who Aided Coup] (англ.), The New York Times (21 February 1964). Проверено 10 ноября 2011.
  37. 1 2 Biteghe 1990, С. 62
  38. Biteghe 1990, С. 63.
  39. 1 2 Biteghe 1990, С. 64.
  40. 1 2 3 Pesnot, Patrick & Billoud, Michel. [www.radiofrance.fr/franceinter/em/rendezvousavecx/index.php?id=52892 1964, le putsch raté contre Léon M’Ba président du Gabon] (фр.), France Inter (10 mars 2007). Проверено 10 ноября 2011.
  41. Matthews 1966, С. 115
  42. Darlington & Darlington 1968, С. 134
  43. 1 2 3 Biteghe 1990, С. 19.
  44. «Tout Gabonais a deux patries : la France et le Gabon.»
  45. 1 2 Biteghe 1990, С. 23.
  46. [www.nationsencyclopedia.com/Africa/Gabon-HISTORY.html Gabon History]. Encyclopedia of the Nations (2007). Проверено 10 ноября 2011.
  47. 1 2 Bernault 1996, С. 19.
  48. Grundy, Kenneth W. (October 1968), "[dx.doi.org/10.1017%2FS0022278X00017420 On Machiavelli and the Mercenaries]", The Journal of Modern African Studies Т. 6 (3): 295–310, ISSN [worldcat.org/issn/0022-278X 0022-278X], DOI 10.1017/S0022278X00017420 .
  49. Waverley, Root.. [pqasb.pqarchiver.com/washingtonpost_historical/access/164580052.html?dids=164580052:164580052&FMT=ABS&FMTS=ABS:FT&date=FEB+21%2C+1964&author=By+Waverley+Root+The+Washington+Post+Foreign+Service&pub=The+Washington+Post&desc='No+Pity%2C+No+Pardon%2C'+Gabon+Rebels+Warned&pqatl=google "No Pity, No Pardon", Gabon Rebels Warned] (англ.), The Washington Post (21 February 1964), стр. A34. Проверено 10 ноября 2011.
  50. Reed 1987, С. 298.
  51. Matthews 1966, С. 127
  52. 1 2 3 Matthews 1966, С. 128
  53. [pqasb.pqarchiver.com/washingtonpost_historical/access/181183942.html?dids=181183942:181183942&FMT=ABS&FMTS=ABS:FT&date=SEP+01%2C+1964&author=&pub=The+Washington+Post&desc=Coup+Planners+Blame+Army+Lag&pqatl=google Coup Planners Blame Army Lag] (англ.), The Washington Post (31 August 1964), стр. A1. Проверено 10 ноября 2011.
  54. 1 2 Matthews 1966, С. 129.
  55. [select.nytimes.com/gst/abstract.html?res=F50A12FD395415738DDDAE0894DB405B848AF1D3 Americans Score French in Gabon] (англ.), Time (28 March 1964). Проверено 10 ноября 2011.
  56. [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,940365,00.html Sure Cure for Sterility] (англ.), Time (28 March 1964). Проверено 10 ноября 2011.
  57. Yates 1996, С. 113
  58. Pederson, Nicholas [www.acdis.uiuc.edu/Research/OPs/Pederson/html/contents/sect6.html French Intervention in the 1964 Coup In Gabon] (англ.). University of Illinois at Urbana-Champaign. Проверено 10 ноября 2011. [www.webcitation.org/66Gkt8erM Архивировано из первоисточника 19 марта 2012].
  59. [select.nytimes.com/gst/abstract.html?res=FA0912FC395415738DDDAA0894DB405B848AF1D3 Street Rioting in Gabon is Reported Put Down] (англ.), The New York Times (3 March 1964), стр. 6. Проверено 10 ноября 2011.
  60. [web.archive.org/web/20080820124315/www.gabonews.ga/actualite/actualites_2007.php?Article=4203 Gabon: Ouverture prochain d'un CES au lycée Jean Hilaire Aubame Eyeghe] (фр.), Gabonews.ga. Проверено 10 ноября 2011.

Литература

  • Bernault, Florence (1996), Démocraties ambiguës en Afrique centrale: Congo-Brazzaville, Gabon, 1940-1965, Paris: Karthala, ISBN 2865376362, OCLC [worldcat.org/oclc/36142247 36142247] .
  • Biteghe, Moïse N’Solé (1990), Echec aux militaires au Gabon en 1964, Paris: Chaka, ISBN 2907768069, OCLC [worldcat.org/oclc/29518659 29518659] .
  • Darlington, Charles Francis & Darlington, Alice B. (1968), African Betrayal, New York, New York: D. McKay Co., OCLC [worldcat.org/oclc/172139 172139] .
  • Gardinier, David E. (1994), Historical Dictionary of Gabon (2nd ed.), Metuchen, New Jersey: Scarecrow Press, ISBN 0810814358, OCLC [worldcat.org/oclc/7462387 7462387] .
  • Keese, Alexander (2004), "[www.cairn.info/article.php?ID_REVUE=AFHI&ID_NUMPUBLIE=AFHI_002&ID_ARTICLE=AFHI_002_0141 L'évolution du leader indigène aux yeux des administrateurs français: Léon M'Ba et le changement des modalités de participation au pouvoir local au Gabon, 1922-1967]", Afrique & Histoire Т. 2 (1): 141–170, ISSN [worldcat.org/issn/1764-1977 1764-1977], <www.cairn.info/article.php?ID_REVUE=AFHI&ID_NUMPUBLIE=AFHI_002&ID_ARTICLE=AFHI_002_0141> .
  • Matthews, Ronald (1966), African Powder Keg: Revolt and Dissent in Six Emergent Nations, London: The Bodley Head, OCLC [worldcat.org/oclc/246401461 246401461] .
  • Reed, Michael C. (June 1987), "[dx.doi.org/10.1017%2FS0022278X00000392 Gabon: A Neo-Colonial Enclave of Enduring French Interest]", The Journal of Modern African Studies (Cambridge University Press) . — Т. 25 (2): 283–320, OCLC [worldcat.org/oclc/77874468 77874468], DOI 10.1017/S0022278X00000392 .
  • Yates, Douglas A. (1996), The rentier state in Africa: oil rent dependency and neocolonialism in the Republic of Gabon, Trenton, New Jersey: Africa World Press, ISBN 0-86543-521-9, OCLC [worldcat.org/oclc/34543635 34543635] .

Отрывок, характеризующий Обам, Жан-Илер

– Есть он, однако, старше моего в чином, – говорил немец, гусарский полковник, краснея и обращаясь к подъехавшему адъютанту, – то оставляяй его делать, как он хочет. Я своих гусар не могу жертвовать. Трубач! Играй отступление!
Но дело становилось к спеху. Канонада и стрельба, сливаясь, гремели справа и в центре, и французские капоты стрелков Ланна проходили уже плотину мельницы и выстраивались на этой стороне в двух ружейных выстрелах. Пехотный полковник вздрагивающею походкой подошел к лошади и, взлезши на нее и сделавшись очень прямым и высоким, поехал к павлоградскому командиру. Полковые командиры съехались с учтивыми поклонами и со скрываемою злобой в сердце.
– Опять таки, полковник, – говорил генерал, – не могу я, однако, оставить половину людей в лесу. Я вас прошу , я вас прошу , – повторил он, – занять позицию и приготовиться к атаке.
– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…
– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.


Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.