Обатуров, Геннадий Иванович

Геннадий Иванович Обатуров
Дата рождения	9 января 1915(1915-01-09)
Место рождения	Вятская губерния, Российская империя
Дата смерти	29 апреля 1996(1996-04-29) (81 год)
Место смерти	Москва, Российская Федерация
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	Пехота
Годы службы	1935—1992
Звание
Командовал	Прикарпатский военный округ
Сражения/войны	Великая Отечественная война Венгерское восстание 1956 года Ввод войск в Чехословакию (1968) Китайско-вьетнамская война (1979)
Награды и премии	Других государств:

Генна́дий Ива́нович Обату́ров (род. 9 января 1915 года, по старому стилю 27 декабря 1914 года, в деревне Малое Заречено ныне Нагорского района Кировской области — 29 апреля 1996, Москва) — советский военачальник, генерал армии.

Детство и юность

Родился в крестьянской семье в деревне Малое Заречено, входившее тогда в Маракулинскую волость Слободского уезда Вятской губернии. Русский. Отец был мобилизован в армию и погиб в 1916 году на фронте в Первую мировую войну. В семье было пятеро детей. После смерти матери в начале 20-х годов старшие дети сами вели хозяйство, Геннадий начал работать в поле с 9 лет. В 1930 году окончил семилетнюю школу крестьянской молодёжи. В 1933 году окончил Горьковский кооперативный техникум. Работал в городе Вятке заведующим производством отдела общественного питания городского рабочего кооператива.

Военная служба

По собственному желанию призван в Красную Армию в октябре 1935 года. Окончил Орловское бронетанковое училище в 1938 году. В 1938-1939 годах служил на Дальнем Востоке — командир взвода, инструктор огневого дела стрелкового полка, помощник начальника штаба стрелкового полка по разведке.

Окончил Военную академию бронетанковых войск в 1941 году, уже после начала Великой Отечественной войны, но на фронт направлен не был. Вместе с академией был эвакуирован в Ташкент и назначен в ней младшим преподавателем тактики.

Великая Отечественная война

Направлен на фронт в мае 1942 года заместителем начальника штаба танковой бригады по оперативной работе. В рядах 11-го танкового корпуса участвовал в оборонительных боях на Брянском фронте. Менее чем через месяц после прибытия на фронт возглавил танковую атаку вместо погибшего командира подразделения. Танк был подбит в бою, сам Обатуров тяжело ранен и обгорел в танке. Более трёх месяцев лечился в госпитале в Кемерово.

В ноябре 1942 года назначен заместителем командира танкового полка в составе 11-й армии Северо-Западного фронта. Участвовал в боях против Демянской группировки противника, в том числе в второй Демянской наступательной операции весной 1943 года. Под Демянском был дважды ранен.

После излечения направлен на южный участок советско-германского фронта. С октября 1943 года в должности начальника штаба 13-й гвардейской механизированной бригады воевал на Южном, 3-м Украинском и 2-м Украинском фронтах. Отличился в Мелитопольской наступательной операции (там был ранен в четвёртый раз), в Никопольско-Криворожской операции, в Березнеговато-Снигирёвской операции, в Ясско-Кишинёвской операции.

Осенью 1944 года стал командиром этой бригады, во главе её освобождал Белград, участвовал в Будапештской операции. В конце 1944 года был ранен в пятый раз. Окончил войну в Словакии.

В ходе войны проявил своё тактическое мастерство и личную храбрость. За три года участия в боях награждён семью боевыми орденами и медалью «За боевые заслуги».

Послевоенная служба

В 1945 году командовал механизированным полком, затем — отдельным танковым батальоном. С декабря 1945 года по июнь 1950 года — командир 13-го гвардейского механизированного полка. В 1950 году окончил Военную академию Генерального штаба, назначен командиром 33-й гвардейской механизированной дивизии. Эта дивизия входила в состав отдельной механизированной армии и дислоцировалась в румынском городе Тимишоара, недалеко от границы с Венгрией. Генерал-майор танковых войск (1954).

Венгерское восстание

Вскоре после начала Венгерского восстания дивизия генерала Обатурова была поднята по тревоге и получила приказ перейти венгерскую границу, маршем прибыть в Будапешт и взять под охрану основные государственные объекты. К исходу 24 октября 1956 года передовые силы дивизии во главе с Обатуровым вступили в Будапешт. При этом до командира дивизии не была доведена обстановка в городе, в частях дивизии не было ни одной карты города, не были выделены знающие город офицеры. Втянувшиеся в город части были атакованы с разных сторон, разобщены друг от друга и понесли потери. В этих условиях Обатуров самостоятельно принял решение о прекращении выполнения боевой задачи, отдав приказ частям занять круговую оборону. В тяжёлых уличных боях он сумел восстановить связь с своими подразделениями. Затем по договоренности с правительством Имре Надя советское командование вывело советские войска из Будапешта, а через несколько дней отдало приказ о штурме города. В этой операции дивизия Обатурова участвовала в полном составе. За время боевых действий дивизия потеряла свыше 150 человек погибшими, безвозвратно уничтожены 13 танков, 1 самоходная артиллерийская установка, 9 бронетранспортёров. Командир дивизии награждён орденом Суворова. В том же году дивизия вошла в состав вновь образованной Южной группы войск.

Служба в 60-70-е годы

В 1957 году окончил Высшие академические курсы при Военной академии Генерального штаба. С февраля 1958 года командовал 12-м армейским корпусом Северо-Кавказского военного округа, этот корпус готовился в боевым действиям в горных условиях и дислоцировался в Северо-Осетинской АССР, Кабардино-Балкарской АССР, Чечено-Ингушской АССР. Позднее в Краснодарском крае и Адыгее.

В мае 1960 года назначен командующим 6-й гвардейской танковой армией в составе войск Киевского военного округа. Генерал-лейтенант танковых войск (1963). С июля 1966 года — заместитель командующего войсками Северо-Кавказского военного округа. С мая 1968 года — заместитель командующего войсками Прикарпатского военного округа. В августе того же года значительная часть воинских частей округа была введена на территорию Чехословакии (см. Операция «Дунай»). За успешное проведение операции награждён орденом Красной Звезды.

С июля 1969 года — временно исполняющий обязанности командующего, а с января 1970 года — командующий войсками Прикарпатского военного округа. Генерал-полковник (1970). С августа 1973 года — первый заместитель Главного инспектора Министерства обороны СССР.

Война во Вьетнаме и последние годы службы

В январе 1979 года Обатуров был направлен во Вьетнам в качестве Главного военного советника при Министерстве Национальной Обороны Социалистической Республики Вьетнам. Воинское звание генерал армии ему присвоено указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 февраля 1979 года. Вскоре после его прибытия во Вьетнам, китайские войска перешли через северную границу Вьетнама и началась китайско-вьетнамская война. Во главе оперативной группы Обатуров немедленно прибыл в зону боевых действий и по свидетельству участников тех событий, оказал большое влияние на вьетнамское командование и политическое руководство в руководстве боевыми операциями. Сыграл большую роль в том, что китайское наступление было остановлено ещё в приграничных районах с большим уроном для наступавших. К концу марта 1979 года Китай вывел свои войска из всех районов Вьетнама. В последующие годы, кроме помощи в переоснащении и реорганизации Вооружённых сил Вьетнама, занимался созданием Вооружённых сил Лаоса и Кампучии (Камбоджи).

С декабря 1982 года — начальник Военной академии имени М. В. Фрунзе. С августа 1985 года — военный инспектор-советник Группы Генеральных инспекторов Министерства обороны СССР. С 1992 года — в отставке. Жил в Москве. Похоронен на Троекуровском кладбище.

Депутат Верховного Совета СССР 8-го созыва (1970—1974). Депутат Верховного Совета УССР 6 созыва. Член ВКП(б) с 1940 года. Был членом Центрального Комитета Коммунистической партии Украины в 1960—1970-х годах.

Награды

• Орден Жукова (Российская Федерация, указ от 7.11.1995)
• Орден Дружбы (16 февраля 1995 года) — за большой личный вклад в укрепление дружбы и сотрудничества наций и народностей и активное участие в патриотическом воспитании молодежи
• Два ордена Ленина (в т.ч. 8.01.1985)
• Орден Октябрьской Революции (8.01.1975)
• Три ордена Красного Знамени (в т.ч. 25.10.1944, 26.10.1955)
• Орден Суворова 2-й степени (18.12.1956)
• Два ордена Отечественной войны 1-й степени (30.08.1944, 11.03.1985)
• Орден Отечественной войны 2-й степени (08.03.1944)
• Три ордена Красной Звезды (23.01.1943, 06.11.1945, 21.02.1969)
• Медали СССР и РФ.

Иностранные награды

• Орден Боевого Красного Знамени (МНР)
• Орден «Партизанская Звезда» 1 степени (СФРЮ)
• Орден Военных заслуг 1 степени (СРВ)
• Орден «Народная Республика Болгария» 2 степени (НРБ)
• Орден «Защита Отечества» 3 степени (СРР)
• Орден Заслуг ВНР 3 степени (ВНР)

Увековечивание памяти

• Имя Обатурова присвоенно Нагорской центральной районной библиотеке

В художественной литературе

Генерал Обатуров фигурирует в автобиографическом романе Виктора Суворова «Аквариум» как покровитель покровителя главного героя: Виктору Суворову покровительствует подполковник (впоследствии полковник, генерал-майор) Кравцов, а последний в разговоре с Суворовым признаётся, что его собственным покровителем является генерал-лейтенант танковых войск Обатуров.

Ссылки и источники

• [www.generalarmy.ru Сайт, посвящённый Обатурову Г. И.]
• [www.army.lv/?s=2494&id=4107 Статья на сайте «Армия» Д.Смирнова]
• Военная энциклопедия в 8 томах. М.:Военное издательство, 1994—2004. — Т.6.

Отрывок, характеризующий Обатуров, Геннадий Иванович

Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.