Обводный канал (журнал)

«Обводный канал» — самиздатский общественно-литературный журнал, созданный в 1981 году поэтами Сергеем Стратановским и Кириллом Бутыриным; выпускался в Ленинграде с 1981 по 1993 гг. (всего вышло 18 номеров) Уже в начале 1980-х «Обводный канал» становится наряду с «Часами» одним из рупоров ленинградской неподцензурной словесности.

Предшественником «Обводного канала» считается менее известный «Диалог» (журнал полемики и критики), издаваемый так же Стратановским и Бутыриным с 1979 по 1981 гг. (вышло три номера). Как отмечал Кирилл Бутырин, «„Диалог“ позднее ожил в виде философско-публицистической половины литературно-критического „Обводного“. „Диалог“, мне думается, и был в своём идеале выразителем умонастроения и жизненного стиля той широкой и в основном безымянной культурной периферии обломовых и тентетниковых брежневской России, существовавших в молчаливой оппозиции к коммунистическому режиму, но вместе с тем достаточно скептически смотревших на продукцию и стиль жизни признанных диссидентских центров. Было ощущение, что диссидентствующая богема профанирует дело культурно-духовного, а тем самым, в конечном счёте и политического сопротивления, что ставить дело нужно спокойнее, серьёзнее и принципиальнее, кладя в основу культурной работы не разрушение ради разрушения и творчество ради творчества, а возрождение великой русской традиции как единственной альтернативы существующему злу».

Авторами «Обводного канала» являлись такие поэты, прозаики и критики второй половины ХХ века, как Иосиф Бродский, Елена Шварц, Ольга Седакова, Дмитрий Александрович Пригов, Лев Рубинштейн, Виктор Кривулин, Михаил Берг, Аркадий Драгомощенко, Юрий Кублановский, Бахыт Кенжеев, Дмитрий Бобышев, Леонид Аронзон, Тамара Буковская, Ры Никонова, Генрих Сапгир, Николай Байтов, Олег Охапкин, Юрий Колкер, Сергей Стратановский и др. В журнале публиковались переводы из Джона Донна, Уильяма Блейка, Стефана Георге, Готфрида Бенна, Антонена Арто, Джорджа Оруэлла и др.

Само словосочетание Обводный канал семантически насыщенно. Это обводная артерия культуры. Обводный канал был, своего рода, символом неофициальной, «второй» культуры, которую не замечали, на которую не обращали внимания. «Обводный канал» ещё называли bye pass — в переводе с английского «запасная труба в газовых котельных», так как большинство наших авторов работало в этих самых котельных. Исключением были, правда, мы с Кириллом Бутыриным. Бутырин работал в библиотеке академии наук, а я в публичной библиотеке.

— Сергей Стратановский

В предисловии к одной из книг поэта Сергея Завьялова, чьи ранние стихи также были опубликованы в «Обводном канале», Александр Скидан писал об «общей апокалиптической ноте» как лейтмотиве журнала.

Отрывок, характеризующий Обводный канал (журнал)

В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.