Обезьяний процесс

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Дело Штат Теннесси против Джона Томаса Скоупса, более известное как Обезьяний процесс (англ. monkey trial) — судебный процесс, проходивший в 1925—1926 годах в уголовном суде штата Теннесси в городе Дейтон над школьным учителем из того же города Джоном Скоупсом (1900—1970), который был обвинён в нарушении антидарвинистского «акта Батлера».

Незадолго до этого в штате Теннесси с подачи фермера и христианского фундаменталиста Джона Батлера (англ.) был принят акт Батлера — закон, запрещающий преподавать в любом финансируемом штатом Теннесси образовательном учреждении «любую теорию, которая отвергает историю Божественного Сотворения человека, которой нас учит Библия, и учит вместо этого о том, что человек произошёл от животных низшего порядка». Виновного ждал штраф от 100 до 500 долларов.

Сторона защиты пыталась поставить под сомнения законность акта Батлера и добиться его отмены в судебном порядке. Американский союз защиты гражданских свобод объявил, что предоставит юридическую защиту всем, кого будут преследовать по этому закону. Скоупса представляла группа юристов во главе со знаменитым адвокатом Клэренсом Дэрроу (англ. Clarence Darrow), за год до этого защищавшим убийц Леопольда и Лёба. В команду защиты пытались привлечь даже Герберта Уэллса, но тот отклонил приглашение, поскольку был плохо знаком с судопроизводством даже в Британии, не говоря уже о США.

На стороне обвинения выступал юрист и политик, трёхкратный кандидат в президенты США Уильям Дженнингс Брайан, который был известен как вдохновитель акта Батлера и других антиэволюционных законов. На протяжении суда Брайан демонстрировал скудность своих познаний в биологии, истории и богословии, а речь одного из адвокатов защиты Дадли Филда Мэлоуна была признана кульминационным моментом процесса, однако Скоупс всё же был признан виновным 21 июля и приговорён уплатить 100 долларов.

Адвокаты Скоупса подали апелляцию. Верховный суд штата Теннесси не признал правоты Скоупса, однако отменил приговор по техническим основаниям: присяжные не определили размер штрафа, а сам судья не мог выносить штраф свыше 50 долларов, в то время как акт Батлера требовал штрафа не менее 100 долларов.

Процесс также вскрыл раскол в среде американских христиан между фундаменталистами, настаивающими на буквальном прочтении каждого предложения Библии, и модернистами, считающими, что наука совместима с религией в теистическом эволюционизме.

События этого знаменитого процесса послужили основой для пьесы «Пожнёшь бурю» (1955), двух одноимённых голливудских фильмов (1960, 1999), фильма «Предположение» (Alleged) (2010), эпизода «The Monkey Suit» (17.21) мультсериала «Симпсоны» и имеет отсылку в эпизоде «A Clockwork Origin» (06.09) мультсериала «Футурама», а также большого количества шуток в различных изданиях.



См. также

Напишите отзыв о статье "Обезьяний процесс"

Ссылки

  • [web.archive.org/web/20080412042033/www.znanie-sila.ru/online/issue_3485.html Долгий «обезьяний процесс» ]
  • [www.law.umkc.edu/faculty/projects/ftrials/scopes/scopes.htm Scopes Trial Home Page at University of Missouri, Kansas City]
  • [www.positiveatheism.org/hist/menck04.htm Mencken’s columns on the Scopes Trial]
  • [archive.is/20130129200451/www.newyorker.com/archive/content/articles/051205fr_archive01 Marquis James’s 1925 New Yorker Report on the Scopes Trial]
  • [personal.uncc.edu/jmarks/Darrow.html Transcript of Bryan’s cross-examination]
  • [www.csudh.edu/oliver/smt310-handouts/wjb-last/wjb-last.htm Text of the Closing Statement of William Jennings Bryan at the trial of John Scopes, Dayton, Tennessee, 1925]


Отрывок, характеризующий Обезьяний процесс

– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.