Обелиск Броглио

Достопримечательность
Обелиск Броглио
Архитектор	Ч.Х. Тэтам
Дата постройки	1827 год
Статус	Объект культурного наследия РФ № 4710060013
Материал	Мрамор

Обелиск Броглио — обелиск из серо-зелёного мрамора, установленный в 1827 году на скале в выборгском парке Монрепо в память о двух братьях, погибших в сражениях наполеоновских войн.

История

В результате Великой французской революции генерал-фельдмаршал Виктор де Брольи с семьёй покинул Францию и с 1796 года состоял на службе в России. Его внучка, княжна Александрина-Симплиция де Брольи (06.01.1787—16.03.1824), училась в Смольном институте, а в 1811 году вышла замуж за барона П. А. Николаи и поселилась в его имении Монрепо. Из трёх её братьев, после обучения в сухопутном шляхетском корпусе служивших в русской гвардии (в Преображенском и Семёновском полках), двое погибли: Огюст-Сезар (Auguste-César de Broglie, 1783—1805) и Шарль-Франсуа (Charles-François de Broglie, 1788—1813): Огюст пал под Аустерлицем, а Шарль — под Кульмом.

После ранней смерти супруги барон Николаи заказал английскому архитектору Чарльзу Хиткоту Тэтаму (1772—1842) памятник, посвящённый её братьям. Обелиск на вершине отвесной Леукатской скалы удачно вписался в ландшафт и стал одним из символов парка Монрепо.

Памятник на постаменте с двухступенчатым цоколем был изготовлен шведским скульптором Эриком Гёте (1799—1838). В ниши постамента были вставлены мраморные плиты с надписями на латинском языке: на северной и южной стороне надписи посвящены Александру I и установке обелиска бароном Николаи, на восточной и западной — братьям де Броглио. Восточная плита, посвящённая Огюсту-Сезару, утрачена, так же как установленные в основании обелиска барельефы в виде рыцарских шлемов.

Прибрежная Леукатская (Левкадийская) скала названа в честь греческого острова Лефкас (Леука, Левкада), на котором в древности находился храм Аполлона, расположенный вблизи утёса, с которого ежегодно в качестве искупительной жертвы сбрасывали преступников. По преданиям, с Левкадийской скалы из-за неразделённой любви бросилась в море поэтесса Сапфо. Отсюда пошло выражение «броситься с Левкадийской скалы», то есть покончить жизнь самоубийством от отчаяния. С 1805—1806 гг. на скале размещался павильон Храм Амура, который к 1827 году обветшал и был заменён обелиском. С вершины скалы открываются впечатляющие виды на парк.

В надписях на плитах обелиска употреблено латинизированное написание имён братьев: Август и Карл Броглио (Broglio). В воспоминаниях А. В. Чичерина, сослуживца братьев, фамилия приводится как де Броглио-Ревель. Этот древний род ведёт происхождение от пьемонтской семьи Broglia, фамилия которой во Франции изменилась на Broglie или Broglio, и в разных источниках может приводиться как Брольи, Бройли, Бройль, Броглио (де Броль). В связи с этим в литературе встречается название «обелиск братьев Брольи».

Литература

• Кепп Е.Е. Выборг. Художественные достопримечательности / Ред. О.В. Казаков. — Выборг: «Фантакт», 1992. — 200 с.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Обелиск Броглио

Отрывок, характеризующий Обелиск Броглио

Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.