Оберт, Герман

Герман Оберт
нем. Hermann Julius Oberth
Дата рождения:	25 июня 1894(1894-06-25)
Место рождения:	Германштадт
Дата смерти:	28 декабря 1989(1989-12-28) (95 лет)
Место смерти:	Нюрнберг
Научная сфера:	космонавтика
Награды и премии:	Медаль Рудольфа Дизеля (1954) Медаль Вильгельма Экснера (1969)

Герман Юлиус Оберт (нем. Hermann Julius Oberth, 25 июня 1894 — 28 декабря 1989) — немецкий учёный и инженер в области космонавтики и ракетостроения, один из основоположников современной ракетной техники.

Среди пионеров ракетной техники и космонавтики Герман Оберт занимает особое положение. Он входит в шестёрку тех ученых и инженеров, в чьих работах впервые и наиболее полно были определены пути осуществления древнейшей мечты человечества — выхода человека в космическое пространство. Однако он единственный дожил до появления больших околоземных орбитальных станций и полётов людей на Луну.

— Б. В. Раушенбах, перечисляя также Циолковского, Цандера, Кондратюка, Эно-Пельтри и Годдарда

В деле создания ракетной техники Оберт не был первым, но его вклад был достаточно существенным. Свою роль он оценивал следующим образом:

Моя заслуга состоит в том, что я теоретически обосновал возможность полёта человека на ракете… То, что в противоположность авиации, бывшей прыжком в неизвестное, где техника пилотирования отрабатывалась со многими жертвами, полёты на ракете оказались менее трагичными, объясняется тем, что основные опасности были предсказаны и найдены способы их устранения. Практическая космонавтика стала лишь подтверждением теории. И в этом заключается мой главный вклад в освоение Космоса.^{[нет в источнике 4753 дня]}К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Детство и годы становления

Герман Оберт родился 25 июня 1894 года в городе Германштадте, входившем тогда в состав Австро-Венгрии. Сейчас этот город и место, где он провёл детство, находятся на территории Румынии. Отец Германа — Юлиус Оберт был известным хирургом, главным врачом местной больницы. Для Германа, как и для многих, посвятивших себя космонавтике, первым импульсом послужил роман Жюля Верна «Из пушки на Луну». Автору романа было известно, что для успеха такого мероприятия межпланетный обитаемый снаряд должен был иметь вторую космическую скорость — более 11 км/с.

Герман прочёл этот роман после окончания начальной школы и поступления в гимназию в 1905 году. И полученные им знания по физике твёрдо убедили его в том, что достижение такой скорости в стволе пушки («Колумбиады» длиной 300 м) потребовало бы такого ускорения, которое неизбежно разрушило бы снаряд. Тем более, ему, как сыну врача, была очевидной смертельность такого ускорения для экипажа. Гимназист стал прекрасным прыгуном в воду, чтобы на собственном опыте прочувствовать как ощущение ускоренного падения и торможения, так и невесомости. Он ел яблоко, стоя на голове, и опроверг опасение, что в таком положении пища не будет задерживаться в желудке. Подобные эксперименты он проделывал с 1908 по 1916 годы.

Таким образом, он ещё в начале ХХ века ясно представил себе проблемы, которые являются предметом решения современных космической медицины и космической биологии. Герман интенсивно занимался самообразованием и ему удалось получить по математике знания, превышавшие требования школьного курса.

В 1908 году он окончательно пришёл к выводу о том, что в космос можно выйти только с помощью ракеты. 16-летний гимназист совершенно верно определил и вторую задачу — выбор топлива для ракетного двигателя. До него единственным видом топлива был порох. Герман уже в 1912 году самостоятельно нашел математическое выражение, которое известно как «формула Циолковского», и использовал его как руководство к решению поставленной задачи. Ему было ясно, что решение невозможно найти при ориентации на твёрдое топливо (на достигнутом к тому времени уровне развития техники). Поэтому он пришел к мысли о необходимости использовать в качестве топлива смесь водорода и кислорода.

После окончания гимназии Оберт изучал в Мюнхене медицину в 1913 году, при этом посещал лекции Арнольда Зоммерфельда и Роберта Эмдена. После начала мировой войны Оберт после короткой военной подготовки был направлен на Восточный фронт в 1914 году, где в феврале 1915 года во время Карпатского сражения был ранен. После излечения он был оставлен в госпитале и служил до окончания войны санитаром в резервном госпитале по месту жительства. При этом он приобрёл необходимые знания и показал себя весьма успешным диагностом. Однако его продолжали интересовать проблемы влияния невесомости на длительную работоспособность и психическое состояние человека, и он ясно представлял себе катастрофические последствия, к которым могло привести, например, чувство страха, связанное с потерей привычной ориентации в пространстве.

В 1917 году он сконструировал (опередив всех) большую ракету высотой 25 и диаметром в 5 метров, несущую 10 т спирта и жидкого кислорода, поступающих в ракетный двигатель с помощью насоса, приводимого в движение от бортового динамо. Для стабилизации полёта им было предложено использование гироскопа. Таким образом была намечена принципиальная схема, используемая в конструкторских разработках будущего. Главный врач госпиталя, в котором служил Оберт, поставил в известность Военное министерство о его работах и предложил информировать Германию, как союзника в войне, об этой идее. Однако очевидная высокая стоимость разработки и материалов заставили его на долгое время оставаться без необходимой финансовой поддержки.

5 июля 1918 года Оберт женится на своей землячке Матильде Химмель. От этого брака родилось четверо детей.

Осенью 1918 года он продолжил своё образование в области медицины в Будапеште, при этом демонстрируя свои блестящие способности в диагностике. Затем он изучал физику в университетах Клаузенбурга и Мюнхена и в университете Гёттингена в 1919 году (физика, математика и астрономия). В 1920 году он проектирует трёхступенчатую ракету весом 100 тонн.

В 1921 году он изучал физику и закончил своё образование в университете Гейдельберга. При этом он окончательно укрепился в мысли, что выйти в космос можно только на многоступенчатой ракете на жидком топливе и пишет свою первую в мировой науке докторскую диссертацию на тему межпланетных полётов. А в январе 1921 года сочиняет четыре своих известных тезиса. В этом же году его квалификационная работа была отклонена.

В 1922-1923 годах он читает лекции по математике и физике в учебном центре по подготовке учительниц в городе Сигишоара (Schäßburg — Sighisoara).

В мае 1923 года он сдаёт госэкзамен в университете Клужа (Klausenburg — Cluj-Napoca) на звание профессора. В 1923—1924 годах он преподаёт математику и физику в гимназии Шессбурга.

В 1925—1938 годах он — профессор, преподающий математику и физику в Медиаше (Medias); здесь он проводит в мастерских лётной школы свои эксперименты.

Развитие идеи межпланетных полётов

Приступая к работе над космической ракетой, Оберт, в отличие от авторов фантастических проектов ракет, отдавал себе отчёт в чрезвычайной сложности поставленной задачи и о множестве ещё не решенных инженерных и теоретических проблем.

В июне 1923 года за свой счёт Оберт издаёт книгу «Ракета для межпланетного пространства» (Die Rakete zu den Planetenräumen"), переизданную позже в 1925, 1960, 1964 и 1984 годах. При этом каждое издание обобщало новый опыт и потому являлось, по существу, новой книгой. Эта книга обобщала проведёные им ранее работы и заканчивалась следующими тезисами:

1 — При современном состоянии науки и техники возможно создание аппарата, который может выйти за пределы земной атмосферы. 2 — В дальнейшем смогут подобные устройства развивать такую скорость, что вместо падения на Землю войдут в межпланетное пространство, преодолев земное притяжение. 3 — Имеется возможность создать такие устройства, которые смогут выполнить подобные задачи, имея на своём борту человека, вероятно без серьёзного ущерба его здоровью. 4 — При определённых условиях создание таких устройств сможет стать вполне целесообразным. Такие условия могут возникнуть в ближайшие десятилетия.

Эта работа стала первой в мировой научной литературе, в которой обосновывалась с необходимой точностью и полнотой возможность создания ракеты на жидком топливе. Известный автор в области изучения истории освоения космоса Вилли Лей (Willi Ley) писатель и один из активных членов недавно созданного «Общества межпланетных сообщений» («Verein für Raumschiffahrt»), в будущем известный историк ракетной техники и космонавтики, подчёркивал, что в этой работе Оберт очертил практически исчерпывающий круг вопросов, которые пришлось позже решать создателям реальной ракетной техники.

В период времени с 1922 по 1928 год Оберт убедился, что он не одинок. Ещё в 1922 году он вступил в переписку с Робертом Годдардом (1882—1945), который прислал ему в подарок из Америки свою книгу «Метод достижения экстремальных высот» («A Method of Reaching Extreme Altitudes»). 16 марта 1926 года в штате Массачусетс впервые в мире успешно стартовала его ракета на жидком топливе.

В 1924 году Оберт впервые узнал о работах К. Э. Циолковского, который прислал ему в 1925 году свою книгу, переведённую на немецкий язык учеником Оберта Арзамановым (Arzamanoff)

В мае 1928 инженер Фриц фон Опель (Fritz von Opel) демонстрировал свой ракетный автомобиль, сделанный им в целях рекламы. Книга Оберта стимулировала возрастание интереса к проблеме освоения космоса. Только в Германии до 1928 года на эту тему было опубликовано более 80 книг. В советской России эта тема также не осталась без последствий. Ещё до начала Второй мировой войны известный популяризатор науки Перельман Я. И. опубликовал свою известную книгу «Межпланетные путешествия»

К 1928 году относится первая встреча Оберта со студентом Вернером фон Брауном из Берлина.

В 1928 г. известный режиссёр Фриц Ланг (Fritz Lang) начал на берлинской киностудии UFA работу над фильмом «Женщина на Луне» («Frau im Mond»). Вилли Лей предложил киностудии УФА поручить Оберту не только научные консультации, но и дать ему возможность построить и запустить (до появления фильма на экранах кинотеатров) небольшую настоящую ракету. Эта идея воодушевила не только режиссёра, но и что более важно, отдел рекламы киностудии. Специалисты по рекламе понимали, что старт такой ракеты будет блестящей рекламой для готовящегося к прокату фильма. Нужны были средства для этой затеи. Фриц Ланг дал на эту работу 5000 марок, а другие 5000 марок отпустила киностудия УФА из своих средств. Таким образом, совершенно неожиданно Оберт стал обладателем 10000 марок для экспериментальных работ над ракетой. Осторожные финансисты киностудии заботились не только о рекламе. В заключенном в 1929 году с киностудией договоре Оберт обязательно должен выплачивать ей 50 % доходов от изобретений, которые он, возможно, сделает при работе над этой ракетой, если он такие доходы в будущем будет получать.

Ожидания Оберта воплотились в реальность не полностью. Однако ему всё же удалось создать ракету высотой около 2 м, которая могла бы подниматься на высоту до 40 км. Фильм имел успех и Оберт стал получать письма от лиц, предлагавших свою кандидатуру для полёта на Луну.

Летом 1929 выходит его объемистая, о четырех сотнях страниц, книга «Пути к звёздоплаванию» («Wege zur Raumschiffahrt»), а осенью он становится жертвой взрыва на киностудии с тяжёлым повреждением глаз и ушей. В этом же году он становится первым председателем Общества межпланетных сообщений. В это же время им был создан действующий образец ракетного двигателя — названный «Коническая форсунка» (Kegeldüse) с тягой 7 кг, успешно испытанный 23 июня 1930 года в Берлине (Плотцензее).

Ракеты на войне

В соответствии с Версальским договором Германия была сильно ограничена в возможности наращивать свой военный потенциал по различным видам вооружений. Но в договоре никак не упоминалась ракетная техника, и это стало одним из аргументов к повышенному интересу применения ракет в военном деле. В этом предприятии активное участие приняла группа из Берлина «Придурков из Тегеля» (Narren von Tegel) — так называли себя четверо энтузиастов: Рудольф Небель, Рольф Энгель, Курт Хайниш и Клаус Ридель, работавшие на «Ракетном аэродроме».

В работах над совершенствованием ракет интенсивно работал коллектив теоретиков и инженеров. В 1931 году Клаус Ридель и совместно с Рудольфом Небелем был запатентован ракетный двигатель на 70 % спирту, вместо бензина. Гениальной идеей Клауса Риделя было предложение производить охлаждение стенок камеры сгорания поступающим в неё топливом.

Но к 1934 году исследования приобрели такой размах, что для обеспечения необходимой степени секретности потребовалось искать надёжное место. Таким оказалось Пенемюнде на побережье Балтийского моря. Военным начальником полигона Пенемюнде был назначен полковник Вальтер Дорнбергер, а техническим руководителем — Вернер фон Браун из ведомства по военной технике.

Оберта было сочтено необходимым в целях секретности непосредственно к работам не привлекать. Тем более что он тогда жил в Румынии. Но в 1941 году он всё же был привлечён к консультациям, под именем Фридрих Хан, хотя в непосредственном участии в создании «оружия возмездия» — ракеты «Vergeltungswaffe 2 (V2)» он не принимал, тем более, что к тому времени Вернер фон Браун со своей командой довели ракету до состояния готовности изготовления её серийно.

3 октября 1942 г. ракета А-4 в присутствии Оберта в течение 65 секунд развивала мощность в 650 000 лошадиных сил и достигла высоты 84,4 км.

В 1943 году, совершенно больным, Оберт отбыл в Райнсдорф под Виттенбергом, где разработал твердотопливную ракету, участвуя в работе концерна, производящего взрывчатые вещества (WASAG).

«Ни одно частное лицо или государственное учреждение не могло позволить себе трату миллионов марок на создание больших ракет, если это ограничивалось бы исключительно интересами чистой науки. Перед нами человечеством, согласным на любые затраты, была поставлена задача решить великую цель и сделать в этом отношении первый практический шаг. И мы открыли дверь в будущее…»,

— Вальтер Дорнбергер (1895 — 1980)

Запуск ракет по городам Англии и, в частности, по Лондону не оказал на всегда уверенных в своей победе англичан желаемого устрашающего действия. Известно также, что несколько десятков ракет по личному приказу Гитлера были выпущены для уничтожения единственного уцелевшего от подрыва по халатности немецких саперов моста через Рейн у Ремагена. Однако это не помешало войскам союзников вступить на территорию Рейха.

Начало космической эры

В апреле 1945 года находящийся в служебной командировке в Моосбурге Оберт был арестован американскими властями и направлен в лагерь в Регенсбурге, затем в лагерь под Парижем и затем в замок Кронберг в Таунусе. В августе 1945 г. после кратковременного пребывания в американском концлагере Оберт с семьей вернулся в Фойхт. С 1953 г. Оберт снова активно участвует в научной работе и публикует книгу «Лунное авто» (Das Mondauto). В 1955 году он был приглашён в Америку уже работающим там Вернером фон Брауном и работал над перспективными проектами в Хантсвилле, штат Алабама. С 1958 по 1989 годы он снова жил в Фойхте, посетив с коротким визитом с 1961 по 1962 годы фирму «Конвэр» в Сан-Диего, США, где проделал некоторую научную работу. 16 июля 1969 года он присутствовал на старте Аполлона-11, совершившего успешный полёт людей на Луну.

В 1971 году в Фойхте был открыт музей его имени.

В 1976 году в городском парке Фойхта был открыт памятник Оберту.

В 1997 г. Международный астрономический союз присвоил имя Германа Оберта кратеру на обратной стороне Луны.

К числу его последних работ относится идея создания гигантского космического зеркала для перенаправления солнечной энергии на Землю. Он также предложил создать на околоземной орбите научную станцию. В 1962 году он ушёл на пенсию, но продолжал работать над идеей организации международного сотрудничества. Его интересовала тема создания Всемирного парламента (Wählerfibel für ein Weltparlament, Feucht 1983)

Герман Оберт скончался 28 декабря 1989 в Нюрнберге и похоронен на городском кладбище.

Печатные труды Оберта

1923 «Die Rakete zu den Planeten räumen», München (1. Auflage 1923, 2. Auflage 1925, 3. Auflage 1960, 4. Auflage 1964, 5. Auflage 1984)

1925 «Brennkraftturbine mit Hilfsflüssigkeit», Reichspatentamt Berlin

1929 «Vorrichtung zum Antrieb von Fahrzeugen durch Rückstoß ausströmender Verbren¬nungsgase», «Verfahren und Vorrichtung zum Verbrennen von Brennstoffen, zum Beispiel für Raketen», «Verfahren zur schnellen Verbrennung von Brennstoffen», Reichspatentamt Berlin

1929 «Wege zur Raumschiffahrt», München (Bukarest 1974, Düsseldorf 1986)

1931 «Verfahren und Vorrichtung zum raschen Verbrennen», Patentamt Bukarest

1941 «Über die beste Teilung von Stufenaggregaten», «Projekt einer Fernrakete», Peenemünde

1942 «Rakete oder sonstiges durch Rückstoß angetriebenes Gerät», Reichspatentamt Berlin

1948 «Studien und Versuche am Windkanal Peenemünde», Bern

1953 «Kunstmonde und Stationen im Weltraum», Feucht

1954 «Menschen im Weltraum», Düsseldorf

1957 «Die Entwicklung der Raketentechnik in den nächsten zehn Jahren», «Die Möglichkeit des Mondfluges», Huntsville

1959 «Das Mondauto», Düsseldorf

1959 «Stoff und Leben», Remagen

1965 «Vom Zweck der Weltraumstation», Feucht

1966 «Katechismus der Uraniden», Wiesbaden

1975 «Die Kakokratie — Der Weltfeind Nr. 1», Nürnberg

1976 «Parapsychologie-Schlüssel zur Welt von morgen», Nürnberg

1977 «Das Drachenkraftwerk», Nürnberg

1978 «Der Weltraumspiegel», Bukarest

1983 «Wählerfibel für ein Weltparlament», Feucht

Литература

• «С.П. Королёв. Энциклопедия жизни и творчества» - под редакцией В.А. Лопота, РКК "Энергия" им. С.П. Королёва, 2014 г. ISBN 978-5-906674-04-3
• Ветров Г. С. С. П. Королёв и космонавтика. Первые шаги. М.: Наука, 1994. — ISBN 5-02-000214-3

Отрывок, характеризующий Оберт, Герман

– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.


Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.