Обещание

Обеща́ние (en:Promise) — обязательство, согласие кого-либо что-либо выполнить или, напротив, не делать. Устаревшее, поэтическое, используемое в библейской лексике — обетова́ние (т. е. принятие обета).

• Обещание — в программировании: специальный объект, возвращаемый функцией при реализации отложенных вычислений.

В литературе

• «Обещание» — детективный роман Фридриха Дюрренматта (1958).
• «Обещание на рассвете» — автобиографический роман Ромена Гари (1960).

В кинематографе

Документальное кино

• «Обещания» — документальный фильм о Палестино-израильском конфликте, номинант на премию «Оскар» (США, 2001).

Художественное кино

• «Обещание» — утраченный фильм по пьесе Алексея Арбузова (Великобритания, 1969).
• «Обещание» — фильм с Жаклин Биссет в главной роли (Франция, 1969).
• «Обещание» — мелодрама Коити Сайто (Япония, 1972).
• «Обещание» — фильм Гилберта Кэйтса (США, 1979).
• «Обещание» — фильм Глена Джордана из цикла «Зал славы Hallmark» (США, 1986).
• «Обещание» — фильм Ёсисигэ Ёсиды (Япония, 1986).
• «Обещание» — фильм Маргарет фон Тротта (Германия—Франция—Швейцария, 1995).
• «Обещание» — фильм-драма братьев Дарденн (Франция—Бельгия, 1996).
• «Обещание» — фильм Ю-чжин Кима (1998).
• «Обещание» — фильм Шона Пенна по роману Фридриха Дюрренматта (США, 2001).
• «Обещание» — фильм с Лорой Бирн в главной роли (Финляндия, 2005).
• «Обещание» — вольная экранизация романа «Грозовой перевал» (Филиппины, 2007).
• «Обещание» — фильм Патриса Леконта по новелле Стефана Цвейга (Франция, 2013).
• «Обещание» — драматический фильм режиссёра Анны Казеяк (Польша—Дания, 2014).
• «Обещание» — исторический фильм Терри Джорджа (2016).

Сериалы

• «Обещание» — канадский телесериал (2005—2012).
• «Обещание» — индийский телесериал (2006).

Примечания

__DISAMBIG__

Отрывок, характеризующий Обещание

Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.