Оби-Ван Кеноби

Персонаж «Звёздных войн»
Оби-Ван Кеноби
Деятельность	Мастер-джедай, Член Высшего Совета джедаев, Высший генерал-джедай
Родная планета	Стьюджон
Раса	Человек
Пол	Мужчина
Рост	177 см
Волосы	Каштановые (в старости седые)
Глаза	Серо-голубые
Оружие	Голубой световой меч
Транспортное средство	Лёгкие перехватчики Дельта-7 и Дельта-7B типа «Эфирная фея», лёгкий перехватчик Эта-2 типа «Актис»
Принадлежность	Орден Джедаев, Галактическая Республика, Альянс Повстанцев
Актёр	Алек Гиннесс (Эпизоды IV-VI) Юэн Макгрегор (Эпизоды I-III, VII (голос)) Джеймс Арнольд Тейлор (мультсериал 2008, озвучка)

Оби-Ван (Бен) Кеноби (англ. Obi-Wan “Ben” Kenobi) — персонаж вымышленной вселенной Звёздных войн. Кеноби — один из наиболее заметных персонажей саги, вместе с Энакином Скайуокером, R2-D2 и C-3PO является одним из немногих главных персонажей, появлявшихся (в той или иной форме) во всех семи фильмах «Звёздные войны». Он был сыгран в Эпизодах IV—VI Алеком Гиннессом, а в Эпизодах I-III, VII (голос) — Юэном Макгрегором.

Впервые Кеноби появляется в оригинальной трилогии и, по-видимому, ведёт отшельнический образ жизни. Выясняется, что он — рыцарь-джедай, и затем обучает Люка Скайуокера джедайскому искусству. В эпизодах I—III он появляется как молодой джедай, который вырастает из ученика в учителя и обучает молодого Энакина Скайуокера. Литература вне фильмов дополняет его жизнь большим количеством деталей. В IV эпизоде судьба (как потом выясняется — вновь) сводит Оби-Вана с сыном Энакина Люком. Оби-Ван начинает его обучение, но вскоре погибает. Он возвращается в виде духа и помогает юному Люку Скайуокеру в его продвижении по пути джедая. Некоторые источники гласят, что даже после уничтожения Звезды смерти и гибели Императора (финал шестой части) Оби-Ван продолжал посещать Люка Скайуокера и помогал ему советами и подсказками. Учитывая, что в форму призраков перевоплотились и магистр Йода, и отец Люка Энакин, можно предположить, что Люк говорил со всеми призраками. В VII эпизоде слышен голос Оби-Вана, в тот момент, когда Рей берёт в руки меч Энакина и Люка.

Личность

В юности (примерно во время действия фильма «Эпизод I: Скрытая угроза») верный и преданный Оби-Ван Кеноби обладал сдержанным чувством юмора и язвительным умом. Йода говорил, что он чувствует, будто независимый рыцарь-джедай Квай-Гон Джинн пренебрегает им; тем не менее, он очень благосклонно о нём отзывается. Сам Джинн хвалил достойные знания и потенциал Кеноби. Как рыцарь-джедай, он был мудр не по годам. Его скромность и мягкая манера речи контрастируют с его воинской доблестью. Умелый пилот (который, по иронии судьбы, не любит летать), Кеноби может сотворить мир словами, за что во время Войн клонов получил прозвище «Переговорщик». Как и его учитель, Оби-Ван интроспективен и сдержан.

Во втором сезоне анимационного сериала 2008 года «Войны клонов» (12—14 серии) Кеноби встречает свою давнюю знакомую герцогиню Сатин. Выясняется, что много лет назад Квай-Гон Джинн и Кеноби около года провели на Мандалоре, защищая герцогиню от наёмников. Тогда Сатин и Кеноби прониклись взаимной симпатией. В 13-й серии 2-го сезона сериала во время Войн клонов Сатин признаётся, что полюбила Кеноби ещё когда он защищал её вместе с Квай-Гон Джинном, на что джедай отвечает: «Молви ты тогда хоть слово, я бы покинул орден джедаев». Таким образом, в судьбах Кеноби и Энакина Скайуокера обнаруживаются сходные моменты, которые в итоге получили разное продолжение.

В классической трилогии он появляется как добрый и эксцентричный старый отшельник с Юндландской Пустоши и маг для тех, кто не знаком с путями Силы.

Оби-Ван является поистине одним из величайших джедаев, сумевших в реальности воплотить основные добродетели: терпение, добро, мудрость. Нет сомнения в том, что Люк не справился бы с возложенными на него надеждами без советов Оби-Вана. Переход Кеноби в состояние призрака Силы свидетельствует о том, что в своём развитии он достиг высот совершенства. И в конце «Возвращения Джедая» мы видим видение Люка: перед ним предстают три великих джедая: Йода, Оби-Ван Кеноби и Энакин Скайуокер.

Появления

Эпизод I: Скрытая угроза

В начале «Скрытой угрозы» 25-летний Оби Ван Кеноби — падаван, то есть ученик, Квай-Гона. Он составляет компанию Квай-Гону в путешествии на Набу, планету, которой управляет юная королева Падме Амидала. После внеплановой посадки из-за повреждений звездолета на Татуине его учитель знакомится с Энакином Скайуокером, юным рабом, демонстрирующим колоссальный потенциал Силы. Веря, что это мальчик из пророчества об «Избранном», который восстановит равновесие Силы, уничтожив использующих темную сторону Силы ситхов, магистр Джинн желает, чтобы мальчик прошёл обучение и стал джедаем. Кеноби также поражен беспрецедентным количеством мидихлориан у Энакина и сильным потенциалом Силы, но изначально считает нецелесообразным обучать мальчика, полагая, что он чересчур взрослый для этого и у него слишком много эмоциональных привязанностей, чтобы быть джедаем. Совет Джедаев согласен с Кеноби и запрещает обучать Энакина. Квай-Гон отвечает, что он тем не менее возьмет Энакина в падаваны и сообщает совету, что Кеноби, его нынешний падаван, готов стать полноценным рыцарем-джедаем. Оби-Ван поражен и польщен заявлением Квай-Гона, но времени у этих двоих мало. Они отправляются на планету Набу, чтобы спасти тамошний народ от тирании Торговой Конфедерации. На Набу Оби-Ван помогает людям королевы Амидалы освободить дворец, и вместе с Квай-Гоном они натыкаются на воина ситха Дарта Мола. Между Квай-Гоном, Оби-Ваном и Дартом Молом завязывается схватка, в ходе которой Оби-Ван очень самоотверженно сражается, но, к сожалению, долго поддерживать своего учителя не может, так как Мол сталкивает его с моста, где джедаи сражались с ним, и Оби-Ван падаёт. Он выживает и спешит на помощь Квай-Гону, но ему так и не удаётся помочь своему наставнику. Дарт Мол пронзил старого джедая своим световым мечом, и Оби-Вану пришлось сражаться в одиночку. Несмотря на явное превосходство Мола (ситх владел двойным световым мечом, такие комбинации называют «световой посох», и вдобавок он неплохо владел Силой) Оби-Ван побеждает ситха, и спешит на помощь умирающему Квай-Гону, но единственное, что Оби-Ван может сделать для своего наставника — исполнить его последнюю волю и взять в ученики маленького Энакина. Оби-Ван, пусть с некоторой незаметной неохотой, но всё же берёт Энакина в ученики, уговорив магистра Йоду дать ему право на обучение юного Скайуокера. Йода нехотя соглашается, а также официально даёт Оби-Вану звание рыцаря-джедая.

Эпизод II: Атака клонов

Прошло десять лет после событий «Эпизода I». Оби-Ван и его падаван Энакин Скайуокер получает задание защищать сенатора Падме Амидалу. Они становятся свидетелями покушения на жизнь Падме. Погоня приводит их к непосредственной исполнительнице заказа, однако она ничего не может поведать джедаям, ибо её убивают на их глазах отравленным дротиком.

Позже Оби-Ван с помощью своего старого друга узнает, что дротик был создан на планете Камино, о которой ничего не известно в базе данных ордена. С помощью магистра Йоды он узнает, что информацию о ней могли стереть из базы данных. Поэтому Оби-Ван лично полетел в то место, где должна быть планета, и находит её. Приземлившись, он с удивлением обнаруживает, что его там давно ждали. Оби-Ван встретился с премьер-министром Камино, который сообщает ему, что заказ армии клонов будет исполнен в срок. После осмотра Оби-Ван встречается с наемником Джанго Феттом, который послужил образцом для армии. Затем Оби-Ван сообщает обо всём увиденном Совету и получает новое задание: поймать и привести на Корусант Джанго Фетта для допроса.

Попытка захватить его на Камино обернулась неудачей, но Оби-Ван успел поставить на его корабль жучок до того, как он улетел. С помощью жучка он находит его на орбите Джеонозиса. Попытки Джанго оторваться провалились. Попав на Джеонозис, Оби-Ван обнаруживает, что на планете находится завод для производства дроидов для армии Сепаратистов, которой руководит Граф Дуку. Оби-Ван пересылает сообщение Энакину Скайуокеру на Татуин, а тот пересылает его Совету Джедаев. Во время трансляции сообщения Кеноби захватывают в плен. Позже Дуку предлагает джедаю переметнуться к нему и уничтожить ситха, который руководит республикой (Дарт Сидиус), но Оби-Ван отказывается. Затем его и Падме с Энакином собираются казнить, но вовремя подоспевшие джедаи во главе с магистром Винду спасают их. В борьбе с боевыми дроидами джедаи понесли потери, но в это время появились клоны с магистром Йодой. Завязывается сражение, которое в дальнейшем станет началом Войн клонов. Оби-Ван, Энакин и Падме преследуют улизнувшего графа Дуку. Наконец, они настигают его в ангаре. Дуку отбрасывает Скайуокера в сторону и между Оби-Ваном и ситхом завязывается бой. В бою Дуку ранит Оби-Вана и собирается добить, но Энакин мешает ему это сделать. В бою Дуку отрубает Энакину руку. Вовремя подоспевший магистр Йода спасает обоих, но упускает графа Дуку.

Эпизод III: Месть ситхов

В этом фильме Оби-Ван предстает перед нами в возрасте 38 лет, спустя 3 года после событий предыдущего фильма. Теперь он генерал, герой Республики, который выиграл много боев. В эпизоде третьем («Месть Ситхов») Оби-Ван Кеноби получает звание магистра и входит в состав Совета джедаев.

В начале фильма Оби-Ван и Энакин прибывают на Корусант, чтобы спасти похищенного канцлера Палпатина с корабля сепаратистов «Незримая длань». Канцлер впоследствии возьмет под свой контроль армию клонов, присоединив её к Галактической Империи.

Оби-Ван и Энакин проникают на космический корабль генерала Гривуса и прорываются с боем в помещение, где держат Палпатина, тем самым попадая в ловушку графа Дуку, который пытается убить Кеноби и победить Энакина, но в конце концов Энакин побеждает в схватке графа Дуку, отрубая ему обе руки, а впоследствии и голову по приказу канцлера Палпатина. Энакин не может оставить своего наставника, так как он лежит без сознания под обвалом металлолома, устроенным графом Дуку.

Когда Палпатин предлагает Энакина на должность магистра джедаев, Оби-Ван говорит, что Энакин слишком молодой, чтобы быть полноправным членом Совета джедаев, и Энакину даются только частичные привилегии магистров. Энакин протестует: его не назначили магистром джедаев и приказали следить за Палпатином. Разгневанный Энакин перестает доверять Совету.

Кеноби приказывают убрать Генерала Гривуса, таким образом предоставив полную свободу действий Палпатину, который продолжает переманивать Энакина на Тёмную сторону Силы. Ему это удаётся. Энакин принимает решение стать ситхом и берёт ситхское имя Дарт Вейдер, данное ему Дартом Сидиусом. Приказ Совета Джедаев снова вызывает недоверие у Энакина, так как Палпатин внушил Энакину, что только он должен возглавить нападение на Генерала Гривуса.

Тем временем Кеноби сражается с генералом Гривусом. Во время битвы он сначала отсекает ему руки, а потом и убивает Гривуса. Несколько позже, когда Кеноби прилетает к армии клонов, они пытаются его уничтожить (действуя согласно легендарному приказу Палпатина номер 66).

Вместе с Йодой и Бейлом Органой Кеноби отправляется на Корусант, где магистры видят, что все джедаи в храме убиты, каждый юнлинг (будущий джедай) тоже убит, причём юных учеников убил Энакин Скайуокер.

Кеноби находит Энакина Скайуокера на вулканической планете Мустафар и пытается вернуть его на светлую сторону Силы. Энакин Скайуокер и Оби-Ван вступают в схватку посреди рек лавы. Дарт Вейдер не слушает доводов Кеноби и в конце концов Оби-Ван отрубает Вейдеру ноги и руку, и тот остается догорать среди лавы.

Литературная критика

Критики проводят параллели между Оби-Ваном и Мерлином из легенды о короле Артуре: один тренирует Энакина Скайуокера, другой Утера Пендрагона, в обоих случаях наступает разочарование, и наставник начинает готовить сына (Люка Скайуокера и самого короля Артура соответственно).

Культурное влияние

Персонаж Оби-Вана был вдохновлён генералом Макабе Рёкюрота, сыгранным в фильме «Три негодяя в скрытой крепости» японским актёром Тосиро Мифунэ, которого создатель киноэпопеи Джордж Лукас планировал пригласить на роль Оби-Вана.

На TVtroops имя Оби-Вана используется как архетипа наставника.

В 2003 году Американский институт киноискусства поставил Оби-Вана Кеноби на 37-е место в списке величайших героев фильмов всех времён и народов. Он также занял третье место в списке величайших персонажей Star Wars от IGN, а на UGO Network был назван одним из самых знаменитых героев всех времён.

В 2004 году совет гмины Любич в Польше принял решение дать имя Оби-Ван Кеноби одной из улиц в Грабовице, маленькой деревне близ города Торунь. Улица была названа в честь персонажа в 2005 году.

Популярность Оби-Вана в обществе столь высока, что его имя упоминается в связи с массой совершенно не относящихся к миру «Звёздных войн» вопросов: от прямых продаж до однополых отношений. Грузовое судно типа «балкер» дедвейтом свыше 40 тыс. т носило имя Obi-Wan с 2000 по 2005 г. (www.shipspotting.com/gallery/photo.php?lid=513838)

В фильме Индиана Джонс2: Храм судьбы в начале Харрисон Форд вываливается из окна клуба Obi Wan.

См. также

• Квай-Гон Джинн
• Энакин Скайуокер
• Джедаи
• Сила (Звёздные войны)

Ссылки

• [www.starwars.com/databank/character/obiwankenobi/ Информация об Оби-Ване на официальном сайте Звёздных Войн]
• [obi-wan.alt-air.ru/ Русский сайт Оби-Вана Кеноби]
• Obi-Wan Kenobi (англ.) на Вукипедии: Вики о Звёздных Войнах
• Оби-Ван Кеноби (рус.) на Вукипедии: Вики о Звёздных Войнах

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Оби-Ван Кеноби

– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.