Обливион (фильм)

Обливион
Oblivion
Жанр	боевик приключения фантастика
Режиссёр	Джозеф Косински
Продюсер	Джозеф Косински Питер Чернин Дилан Кларк Барри Левин
Автор сценария	Комикс: Джозеф Косински Арвид Нельсон Сценарий: Джозеф Косински Уильям Монахан Карл Гайдусек Майкл деБруин
В главных ролях	Том Круз Ольга Куриленко Андреа Райсборо Морган Фримен Мелисса Лео Николай Костер-Вальдау
Оператор	Клаудио Миранда
Композитор	M83
Кинокомпания	Universal Pictures Chernin Entertainment Radical Pictures
Длительность	126 мин.
Бюджет	120 млн. долл.
Сборы	286 млн долл.
Страна	США США
Язык	английский
Год	2013
IMDb	ID 1483013
[www.oblivionmovie.com/ Официальный сайт]
Выход фильма «Обливион» (оригинальное название — Oblivion)

К:Фильмы 2013 года

«Обливион» (англ. Oblivion — «забвение») — фантастический боевик режиссёра Джозефа Косински по одноимённому неопубликованному графическому роману. В главных ролях — Том Круз, Ольга Куриленко, Андреа Райсборо, Морган Фримен, Мелисса Лео, Зои Белл и Николай Костер-Вальдау. Джозеф Косински написал сценарий, спродюсировал и выступил в качестве режиссёра фильма. Премьера в США состоялась 19 апреля 2013 года, в России — 11 апреля 2013 года.

Английское слово «Oblivion» переводится как «забвение». В российский прокат фильм вышел под транслитерированным названием «Обливион».

Земля, пережившая войну с инопланетными захватчиками, обезлюдела; остатки человечества готовятся покинуть непригодную для жизни планету. Главный герой — техник по обслуживанию дронов — находит разбившийся корабль NASA, команда которого погибает у него на глазах. Ему удаётся спасти лишь одну женщину — и вскоре он понимает, что это перевернёт его жизнь.

Сюжет

Весна 2077 г. Бывший морской пехотинец Джек Харпер (Том Круз) и связист Виктория живут на станции наблюдения и управления. Шестьдесят лет назад инопланетяне атаковали Землю, предварительно разрушив Луну, что вызвало многочисленные землетрясения и цунами. Земляне отбили вторжение, использовав ядерное оружие, однако в результате Земля стала непригодной для жизни. Остатки человечества эвакуировались на гигантскую космическую станцию «Тет», а с неё — на спутник Сатурна Титан; на Земле остались только гигантские башни-станции по переработке морской воды в термоядерную энергию, подверженные постоянным нападениям со стороны остатков инопланетян, или же "Падальщиков". Станции охраняются вооружёнными дронами; в обязанности Джека, имеющего позывной «Техник-49», входит починка дронов, в то время как Виктория (Андреа Райсборо) наблюдает за ним и дронами, а также поддерживает связь с находящейся на «Тете» Салли (Мелисса Лео) — руководителем миссии, — осуществляющей непосредственное управление дронами. До конца миссии Виктории и Джека осталось всего две недели, после чего они отправятся на Титан. Память Джека и Виктории была стёрта пять лет назад, чтобы предотвратить утечку важной информации. Однако Джеку, несмотря на это, постоянно снится один и тот же сон, в котором он видит себя с какой-то незнакомкой (Ольга Куриленко) в Нью-Йорке до вторжения.

Отправляясь на вылазку для восстановления двух подбитых дронов, Джек обнаруживает, что из первого из них кто-то извлёк источник питания. Пеленгуя радиомаяк второго дрона, он спускается в помещение библиотеки, где подбирает книгу стихов Томаса Маколея «Песни Древнего Рима». Оказывается, что дрона в библиотеке нет — его радиомаяк был использован, чтобы заманить Джека в засаду. Но подоспевший на помощь дрон помогает Джеку отбиться от нападавших.

Ночью Джек и Виктория просыпаются от взрыва: одна из станций водозабора была уничтожена. На утреннем сеансе связи Салли строго отчитывает своих подчинённых.

Виктория улавливает странный сигнал, направленный в космос. Сигнал содержит закодированные координаты, указывающие на квадрат 17. Джек отправляется к источнику сигнала и оказывается у развалин Эмпайр-стейт-билдинг. Найдя передатчик, Джек отключает его, после чего скрывается от наблюдения Виктории, чтобы отправиться в свой домик на озере, который он построил в небольшом не затронутом ядерными ударами зелёном уголке и обставил собранными в его вылазках предметами из мирной жизни.

Отдыхая, он внезапно замечает спускающийся с неба космический корабль. Следуя на своём самолёте к месту его падения, Джек оказывается в квадрате 17. Корабль разрушился при посадке. Рядом с ним Джек обнаружил капсулы с людьми, и в одной из них - ту самую незнакомку из его снов. Подоспевшие дроны расстреливают выживших, однако Джек закрывает незнакомку собой, и дрон, потеряв цель, улетает.

Джек привозит капсулу на станцию, где при помощи Виктории выводит незнакомку из сна. Проснувшись после многолетнего сна, она вдруг называет Джека по имени. Виктория предлагает дождаться утреннего сеанса связи с Салли и получить дальнейшие инструкции, но незнакомка настаивает на немедленном возвращении к месту крушения, чтобы найти и забрать бортовой регистратор корабля — исследовательского корабля NASA «Одиссей». Джек соглашается с её планом, однако, найдя искомое, они попадают в устроенную на них засаду. Джек успевает отдать своему летательному аппарату команду на автоматическое возвращение на станцию, после чего теряет сознание.

Джек считает, что попал в плен к Падальщикам, но оказывается, что на самом деле это группа уцелевших людей во главе с Малкольмом Бичем (Морган Фримен). Малкольм объясняет, что они как раз и являются уцелевшей частью человечества, а работой Джека и Виктории на самом деле руководят инопланетяне; водозаборная станция была уничтожена повстанцами при помощи бомбы, сделанной из источника питания дрона. Джек отказывается верить его словам, и Малкольм предоставляет Джеку и незнакомке свободу, рекомендуя им отправиться в запретную зону, которую навигационная система летательного аппарата Джека характеризует смертельным уровнем радиации, где тот сможет лично убедиться в правоте слов Малкольма.

Джек и незнакомка добираются до развалин Эмпайр-стейт-билдинга, где Джек использует ранее отключенный им передатчик, чтобы отправить сигнал Виктории. Виктория принимает переданное азбукой Морзе сообщение и посылает к ним летательный аппарат. В ожидании его прибытия Джек разговаривает с незнакомкой, которая рассказывает ему о себе; оказывается, что она — его жена, Юлия. Джек внезапно вспоминает, как он сделал ей предложение на смотровой площадке Эмпайр-стейт-билдинг — на том же самом месте, где они стоят сейчас. Юлия предъявляет подаренное Джеком обручальное кольцо, и он осознаёт, что всё сказанное ею — правда. Джек обнимает Юлию; эту сцену через камеры прибывшего летательного аппарата наблюдает Виктория.

Джек и Юлия возвращаются на наблюдательную станцию; Виктория, ревнуя Джека, отказывается открыть для них вход и рассказывает Салли о нарушении Джеком правил. На станции находится частично неисправный дрон, ожидающий ремонта; после сообщения Виктории дрон активируется и атакует её и Джека. Виктория погибает, но Юлия успевает расстрелять дрона из орудий самолёта, тем самым спасая Джека.

Джек и Юлия покидают станцию, но на их перехват уже летят другие дроны. В ходе воздушного боя Джек сбивает всех дронов, но подбит и его летательный аппарат; Джек катапультирует кабину, которая приземляется на парашюте в запретной (Радиоактивной) зоне. Придя в себя после жёсткой посадки, Джек понимает, что они живы — и, соответственно, никакой «смертельной радиации» в запретной зоне нет. Поднявшись на холм из песка, он видит человека, пытающегося починить повреждённого в бою дрона. Пытаясь не допустить этого, Джек вступает в противостояние с незнакомцем и обнаруживает, что тот как две капли воды похож на него самого, отличаясь только шевроном — «Техник-52». Джеку удаётся справиться со своим близнецом и предотвратить включение дрона, но в ходе драки шальная пуля тяжело ранит Юлию.

Джек представляется самолёту своего противника как «Техник-52», и тот подтверждает успешную авторизацию, тем самым убеждая Джека в мысли, что «Техник-52» — копия его самого. Самолёт доставляет Джека к станции наблюдения № 52 — копии его собственной станции № 49, только установленной на горном хребте. Там Джек встречает точную копию Виктории и понимает, что она — тоже клон. Забрав со станции универсальный медицинский прибор, Джек возвращается к Юлии и залечивает её рану.

Джек отвозит Юлию в своё убежище, где они отдыхают после всего пережитого за день. Юлия отмечает, что они всегда мечтали о доме в лесу на берегу озера, и Джек понимает, что его решение построить свою хижину именно в таком месте было вызвано его неосознанными воспоминаниями.

Получив наглядное подтверждение слов Малькольма о том, что «Тет» использует клонов-астронавтов в своих целях, Джек и Юлия возвращаются к повстанцам. Малькольм рассказывает, что встреченный ими клон — лишь один из многих, которых инопланетяне использовали в своих целях; армия вторжения также целиком состояла из клонов Джека Харпера. Повстанцы планируют уничтожить «Тет» — корабль пришельцев — при помощи самодельной термоядерной бомбы, собранной из реактора приземлившегося недавно модуля с анабиозными капсулами, и десяти источников питания, снятых с подбитых повстанцами дронов; по их просьбе Джек программирует захваченного ими исправного дрона на доставку бомбы на «Тет».

Готовясь к его запуску, повстанцы открывают ворота базы, и в это время базу атакуют дроны. В ходе перестрелки перепрограммированный Джеком дрон выведен из строя, повстанцы понесли серьёзные потери, а Бич смертельно ранен. Будучи единственным, кому подчиняется летательный аппарат пришельцев, Джек вызывается лично доставить бомбу на «Тет». Юлия просит Джека взять её с собой для создания видимости, что тот согласился на предложение «Салли» доставить Юлию на «Тет»; Джек соглашается с этим планом, и Юлия укладывается в анабиозную капсулу.

В ходе полёта Джек прослушивает запись речевого регистратора «Одиссея», которая помогает ему вспомнить всё, произошедшее с ним: он был капитаном «Одиссея», Виктория — его вторым пилотом, а Салли — руководителем миссии в Центре управления полётами. «Одиссей», изначально предназначенный для изучения Титана, был перенаправлен исследовать неопознанный объект, который в дальнейшем станет известен как «Тет»; при приближении к объекту корабль испытал неожиданно сильное притяжение с его стороны, и Джек отсоединил жилые отсеки от командного модуля, чтобы позволить остальному экипажу спастись. Командный модуль был затянут внутрь «Тета», а жилая часть корабля автоматически вернулась на околоземную орбиту, где оставалась в течение многих лет, пока не получила посланный повстанцами сигнал — команду на приземление с указанием координат места посадки (квадрат 17).

Приблизившись к «Тету», Джек сообщает «Салли» (которая на самом деле является всего лишь аудиовизуальным образом, сгенерированным инопланетным разумом на основе записей сеансов видеосвязи «Одиссея» с Центром управления полётом), — что он доставил Юлию, и «Тет» впускает летательный аппарат внутрь. Внутри Джек видит огромное количество ячеек, в которых «вызревают» клоны — его и Виктории. Летательный аппарат приземляется рядом с огромной пирамидальной структурой — «мозгом» «Тета». Джек открывает привезённую им анабиозную капсулу, в которой оказывается смертельно раненый Бич, пожелавший погибнуть вместе с Джеком (Юлия тем временем просыпается и обнаруживает, что находится в хижине Джека). Джек цитирует строфу из найденной им в библиотеке книги, посвящённую подвигу Публия Горация Коклеса: «И смерти нет почётней той, / Что ты принять готов / За кости пращуров своих, / За храм своих богов», и вместе с Бичем они приводят бомбу в действие. Повстанцы и Юлия наблюдают взрыв «Тета»; дроны на Земле, перестав получать команды с «Тета», отключаются.

Три года спустя Юлия вместе с маленькой дочерью спокойно живёт в хижине Джека. К хижине выходят бывшие повстанцы, среди которых оказывается Джек-52...

В ролях

Актёр	Роль
Том Круз	Джек Харпер / Джек 49 / Джек 52 Джек Харпер / Джек 49 / Джек 52
Ольга Куриленко	Юлия Русакова Юлия Русакова
Андреа Райсборо	Виктория Олсен / Виктория 49 / Виктория 52 Виктория Олсен / Виктория 49 / Виктория 52
Морган Фримен	Малкольм Бич Малкольм Бич
Николай Костер-Вальдау	Сайкс Сайкс
Мелисса Лео	Салли Салли
Зои Белл	Кара Кара

Создание

Разработка

22 июня 2010 года Джозеф Косински выразил желание снять кинематографическую адаптацию графического романа «Oblivion», которую он написал вместе с Арвидом Нельсоном. В августе 2010 The Walt Disney Company, для которой Косински снял фильм «Трон: Наследие», приобрела права на экранизацию. Disney хотела делать фильм с рейтингом PG для семейной аудитории. Такой рейтинг «творчески задушил» бы проект, поэтому Disney выставила права экранизации на продажу. Впоследствии Universal Pictures приобрела права на экранизацию с Косински в качестве режиссёра и назначила будущему фильму рейтинг PG-13.

Первоначальный сценарий к фильму, написанный Уильямом Монахэном, был переписан Карлом Гайдусеком. Когда фильм перешёл в руки Universal Pictures, сценарий ещё раз был переписан, на этот раз Майклом Арндтом. По оценке председателя Universal Pictures Адама Фолгесона, «это один из самых прекрасных сценариев, которые нам когда-либо попадались».

Кастинг и съёмки

На главные женские роли претендовали Джессика Честейн, Оливия Уайлд, Брит Марлинг, Нуми Рапас, Хэйли Этвелл, Диана Крюгер и Кейт Бекинсэйл.

Съёмки проходили в Джун Лейке, Мамонт Лейксе, Рейкьявике, Новом Орлеане, Сейнт Франсисвилле (Луизиана), Нью-Йорке и Батон-Руже, а также на горе Ёрлс Пик в Исландии.

Съёмки сцен на наблюдательной станции производились в павильоне, на внутренние стены которого проецировались виды, снятые в различное время дня и погодные условия тремя камерами RED Epic на вершине вулкана Халеакала. Такой подход позволил обеспечить естественное освещение сцены, избавил от необходимости применять цветокоррекцию, а также позволил актёрам видеть то же, что и зрителям.

Дизайн летательного аппарата, прототипом которого послужил лёгкий вертолёт Bell 47, был разработан дизайнером Дэниелом Саймоном, который ранее создавал концепты-модели для таких брендов, как Volkswagen, Seat и Lamborghini. Для съёмок летательного аппарата из алюминия и стекловолокна была построена его разборная модель в натуральную величину весом около двух тонн; дополнительно также была изготовлена копия кабины, которую установили на моторизованном кардановом подвесе, что позволяло ей перемещаться и вращаться во всех направлениях подобно авиационному тренажёру. Это позволило «вживую» снимать сцены, в которых летательный аппарат выполняет сложные манёвры, что повысило их реалистичность.

Интересные факты

• Первоначально в роли главной героини должна была быть француженка, но потом решено было сделать её русской.
• В картине используется произведение Эндрю Уайета «Мир Кристины».

Ссылки

Внешние видеофайлы
	[youtube.com/watch?v=bkahokvMJpQ Обливион. Русский трейлер] на YouTube
	[youtube.com/watch?v=dbEiZnBFSYk Обливион. Официальный международный трейлер. HD] на YouTube

• «Обливион» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• Нина Цыркун. [kinoart.ru/blogs/nebesnaya-bashnya-i-kapitan-budushchego Небесная башня и капитан будущего] (рус.). Искусство кино. kinoart.ru (10 апреля 2013). Проверено 14 апреля 2013. [www.webcitation.org/6FyZ43E3Q Архивировано из первоисточника 18 апреля 2013].
• [www.rottentomatoes.com/m/oblivion_2013/ «Обливион»] (англ.) на сайте Rotten Tomatoes
• [www.allmovie.com/movie/v495159 Обливион] (англ.) на сайте allmovie

Отрывок, характеризующий Обливион (фильм)

Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.