Обнорский, Виктор Павлович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Виктор Павлович Обнорский
Дата рождения:

23 ноября 1851(1851-11-23)

Место рождения:

Грязовец, Вологодская губерния
Российская империя

Дата смерти:

17 апреля 1919(1919-04-17) (67 лет)

Место смерти:

Томск

Гражданство:

Российская империя Российская империя
РСФСР

Партия:

Северный союз русских рабочих

Основные идеи:

социализм

Род деятельности:

революционер

Ви́ктор Па́влович Обно́рский (23 ноября 1851 года, г. Грязовец Вологодской губернии — 17 апреля 1919 года, Томск) — русский революционер, один из организаторов и руководителей первых политических рабочих организаций в Российской империи.



Биография

В 1869 году переехал в столицу Российской империи город Санкт-Петербург, где работал слесарем на заводе. В конце 1872 года вошёл в народнический кружок «Чайковцев», который в конце 1873 года был разгромлен, но Обнорскому удалось скрыться, он перешёл на нелегальное положение революционера и переехал в Одессу. В Одессе Обнорский сходится с организатором «Южно-российского союза рабочих» Е. О. Заславским. В 1874 году Обнорский уехал за границу, где познакомился с европейским рабочим движением, усвоил социал-демократические идеи и возвратился в Россию с намерением создать в Петербурге политическую рабочую организацию, наподобие организации Заславского. С 1878 года он, совместно со своим молодым товарищем С. Н. Халтуриным, принял активное участие в организации «Северно-русский рабочий союз», стал одним из авторов его программы.

В 1879 году арестован и осужден на 10 лет каторги, которую отбывал в Забайкалье. С 1909 года жил в городе Кузнецке под надзором полиции.

В Кузнецке Обнорского знали как хорошего мастерового, его механическая мастерская находилась в Аптечном переулке. Обнорский чинил примусы, ружья, кастрюли. Здесь вокруг него сплотились прогрессивно настроенные люди Кузнецка, которые часто собирались для бесед в его мастерской.

После Февральской революции Обнорский выступал на митингах, участвовал в работе уездного съезда Советов в 1918 году. Умер Обнорский в Томске 17 апреля 1919 года после продолжительной болезни.

Память

В Грязовце одна из центральных улиц носит имя Обнорского (в 1967 она была переименована из Пролетарской).

В 1942 году одна из центральных улиц Новокузнецка получила имя Обнорского. 26 октября 1967 года в Кузнецком районе на пересечении улиц Обнорского и Смирнова открыт бюст основателю «Северно-русского рабочего союза», одному из первых революционеров России — Виктору Павловичу Обнорскому (скульптор Белов). В настоящее время бюст В. П. Обнорского перенесён в начало улицы, в сквер Борцов революции.

Также в честь Обнорского названа улица в Томске[1].

Есть улица Обнорского также в Казани и Нижнем Новгороде[2].

Запрет памяти на Украине

В октябре 2015 года Виктор Обнорский попал в опубликованный «Украинским институтом национальной памяти» «Список лиц, которые подпадают под закон о декоммунизации»[3].

См. также

Напишите отзыв о статье "Обнорский, Виктор Павлович"

Литература

  • Невский В. И. История РКП(б). Краткий очерк. — Репринт 2-го издания 1926 г. «Прибой». — Санкт Петербург: Новый Прометей, 2009. — 752 с. — 1 000 экз. — ISBN 978-5-9901606-1-3.
  • Левицкий В. Виктор Обнорский — основатель Северного Союза русских рабочих. М.: Изд-во Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльно-поселенцев, 1929.

Ссылки

  1. [kraeved.lib.tomsk.ru/page/47/#ru1 Улица имени...]
  2. [www.kznportal.ru/o_gorode/nazvaniya_ulits/o/id5021/ Улица Обнорского]
  3. [www.memory.gov.ua/publication/spisok-osib-yaki-pidpadayut-pid-zakon-pro-dekomunizatsiyu СПИСОК ОСІБ, ЯКІ ПІДПАДАЮТЬ ПІД ЗАКОН ПРО ДЕКОМУНІЗАЦІЮ]

Отрывок, характеризующий Обнорский, Виктор Павлович


В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.