Обожение

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Обо́жение или теозис (греч. θέωσις, от греч. θεόςБог) — христианское учение о соединении человека с Богом, приобщении человека нетварной божественной жизни через действие божественной благодати[1][2][3].

Коротко смысл обожения выражен в высказывании Афанасия Великого: «Бог вочеловечился, чтобы человек обожился» — что обозначает потенциальную возможность для каждого человека и историческую необходимость для человека вообще обрести нечеловеческое могущество в обладании самим собой и природным миром вокруг себя.





Происхождение

В Библии данный термин отсутствует. Однако в ней присутствуют определенные намеки:

да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, [так] и они да будут в Нас едино.

И ещё конкретней:

дарованы нам великие и драгоценные обетования, дабы вы через них соделались причастниками Божеского естества, удалившись от господствующего в мире растления похотью

Кто и где употребил первым термин обожение точно неизвестно. Встречается в IV веке в одном из писем свт. Григория Богослова Василию Великому[4]. Некоторые исследователи называют формулу Афанасия Великого (великого православного Отца IV века) «Бог вочеловечился, чтобы человек обожился» классической, и, в сущности, только более четкой формулировкой мысли, принадлежащей уже св. Иринею Лионскому (IIв.) [5].

Обожение есть непрестанное действие, устремление человека к Богу, нравственное уподобление Ему.

Будьте святы, потому что Я свят.

По мере обожения, преображения его природы, человеку даются дары Святого Духа:

Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание.

Возвращаются все свойства Адама до грехопадения: Богообщение, повелевание всей тварью и другие.

Авторитетнейший Григорий Богослов, Отец Церкви указывает, что человек, при избавлении от греха, становится видимым Богом:

«Человек (1 Тим. 2, 5), чтоб Невместимый иначе для телесного, по причине необъемлимости естества, не только сделался вместимым через тело; но и освятил Собой человека, сделавшись как бы закваской для целого смешения, всего человека освободил от осуждения, соединив с Собой осужденное, став за всех всем, что составляет нас, кроме греха, — телом, душою, умом, — всем, что проникла смерть. А общее из всего этого есть человек, по умосозерцаемому видимый Бог.»[6]

В Православии

Термин, сформировавшийся в православии, характеризирующий конечную цель христианской жизни. Цель которая не заканчивается с телесной жизнью но и пребывания с Богом в вечной жизни. В таинстве крещения в человека Богом всевается зерно новой человеческой природы и, питаемое благодатью таинством евхаристиии другими, нравственным совершенствованием христианина, взращивается изменяя человека.

И ещё сказал: чему уподоблю Царство Божие? Подобно оно закваске, которую взяла женщина и положила в три меры муки, доколе не вскисло всё.

На простой вопрос апостолов: «так кто же может спастись?» Иисус Христос ответил просто: «человекам это невозможно, Богу же всё возможно», открывая ученикам совершаемый Им тропос. Поэтому когда «Иисус, зная, что уже все совершилось, да сбудется Писание, говорит: жажду», «совершилось» означает что человеческая природа Иисуса Христа уже освятила обитаемую землю и станет «новой тварью», соединится с Божественной природой по смыслу Ипостаси, Христос спасен, Богочеловек воскреснет — «да сбудется Писание». Как получилось что Иисус Христос воскрес, что сделал Господь со Своей человеческой природой в мире и как совершилось ее обожение — спасение Богом (чему свидетельством стало воскресение) — это делание относится не к служению и преданию, а к практике (деланию) обожения святых отцов, совершавших себе спасение обожением своей человеческой природы – своего тела.

Богослужения исполняют заповедь Иисуса Христа: «Сие творите в Мое воспоминание» поэтому практика служения имеет Божественный смысл только в совершении этой заповеди причастием Телу Иисуса Христа и содействующих ему таинств, а практика (делание) обожения себя человека совершает Промысел Домостроительства царствия Бога, точно так же как Иисус Христос обожил и спас Свою человеческую природу – Тело Свое. Обожение не совершается в богослужениях, поэтому святые не ограничивались богослужениями, а изыскивали способы новотворения себя, и как свидетельствуют «жития» — оставляли богослужения и уходили подальше, если что-то мешало практике обожения – деланию спасению человека.

В Католицизме

Концепция Обожения сложилась в Католической Церкви начиная со времен патристики, так что о нём говорит уже Святой Августин. Фома Аквинский в своей Summa Theologiae описывает полное Обожение как дверь блаженства и истинное предназначение человеческой жизни. Согласно Катехизису Католической Церкви (§ 460):

Слово стало плотью, чтобы сделать нас «причастниками Божеского естества» (2 Петр 1,4): «Ибо такова причина, по которой Слово стало плотию и Сын Божий Сыном Человеческим: это было для того, чтобы человек, вступив в общение со Словом и приобретя таким образом Божественное сыновство, стал сыном Божиим». «Ибо Сын Божий вочеловечился, чтобы нас сделать Богом». «Сын Божий Единородный, желая, чтобы мы участвовали в Его Божественном естестве, принял наше естество, чтобы, вочеловечившись, заставить людей обожиться»

В Протестантизме

В конфессиональных протестантских вероисповеданиях концепция теозиса, как правило, не находит отражения, за исключением доктрины «Внутреннего Света» у квакеров и учения о совершенном освящении у методистов, а также в отпочковавшихся от них деноминациях — Движении святости, у пятидесятников «трёх благословений», Церкви Назарянина.

Клайв Льюис с позиций близкого к Православию англиканства Высокой церкви[7] в книге «Просто христианство» излагает цель христианской жизни в терминах Обожения:

Заповедь «Будьте совершенны» – это не просто идеалистически высокопарный призыв. Это и не приказ сделать невозможное. Дело в том, что Он собирается преобразовать нас в такие существа, которым по силам этот приказ. Он сказал (в Библии), что мы – «боги», и докажет правоту Своих слов. Если только мы Ему позволим – мы можем помешать Ему, если захотим,— Он превратит самого слабого, самого недостойного из нас в бога или богиню, в ослепительное, светоносное, бессмертное существо, пульсирующее такой энергией, такой радостью, мудростью и любовью, какие мы сейчас не можем вообразить. Он превратит нас в чистое, искрящееся зеркало, способное отразить в совершенном виде (хотя, конечно, в меньшем масштабе) Его безграничную силу, радость и доброту. Это долгий, а то и болезненный процесс. Но именно в том, чтобы пройти его,— наше назначение. Рассчитывать на меньшее нам не приходится. То, что Господь сказал, Он говорил всерьез.

См. также

Напишите отзыв о статье "Обожение"

Литература

Творения Святых Отцов
  1. Святитель Григорий Палама, архиепископ Фессалонитский [azbyka.ru/tserkov/duhovnaya_zhizn/molitva/isihazm_iisusova_molitva2/palama_triady_v_zaschitu_bezmolstvuyuschih_01-all.shtml Триады в защиту священно-безмолвствующих] (1338—1340)
  2. Прп. Иоанн Дамаскин [aleteia.narod.ru/damaskin/ist-pref.htm Источник знания] Пер. с греч. и коммент. Д. Е. Афиногенова, А. А. Бронзова, А. И. Сагарды, Н. И. Сагарды. — М.: Индрик, 2002. — 416 с. — (Святоотеческое наследие. Т. 5)
Научно-богословская литература
  1. Jean Meyendorff. Le Christ dans la Theologie Byzantine. Paris, 1968. (На английском: John Meyendorff. Christ in the Eastern Christian Thought. New York, 1969. Русский перевод: Прот. Иоанн Мейендорф. «Иисус Христос в восточном православном богословии». М., 2000.)
  2. Иоанн Мейендорф. Жизнь и труды св. Григория Паламы: Введение в изучение. — Издание второе, исправленное и дополненное для русского перевода / Перевод Г. Н. Начинкина, под редакцией И. П. Медведева и В. М. Лурье. — Санкт-Петербург: Византинороссика, 1997. — XVI + 480 с. (Subsidia Byzantinorossica, 2) ISBN 5-7684-0436-8. ISSN 1818-555X (печатная версия); ISSN 1818-5576 ([byzantinorossica.org.ru/ser_sbr_v2.html онлайн версия], в формате дежавю). [www.krotov.info/history/14/palama_me/mey_00.html Тот же самый перевод] в формате html. Оригинальное название — Jean Meyendorff. Introduction à l'étude de Grégoire Palamas. Paris: Éditions du Seuil, 1959.
  3. Лурье В. М. История византийской философии. Формативный период. СПб., Axioma, 2006. XX + 553 с. ISBN 5-901410-13-0 [axioma.spb.ru/z_byz_phil/contents.htm Оглавление], [st-elizabet.narod.ru/raznoe/grr/filos_1_1.htm Раздел 1, гл. 1], [st-elizabet.narod.ru/raznoe/grr/filos_1_2.htm Раздел 1, гл. 2], [www.hgr.narod.ru/div2ch1.htm Раздел 2, гл. 1], [www.hgr.narod.ru/div2ch2.htm Раздел 2, гл. 2], [st-elizabet.narod.ru/raznoe/grr/div4ch1.htm Раздел 4, гл. 1], [st-elizabet.narod.ru/raznoe/grr/div4ch2.htm Раздел 4, гл. 2]
  4. Болотов В. В. [www.omolenko.com/photobooks/bolotov4.htm#Nav «Лекции по истории древней Церкви». Том 4]
  5. Карташёв А. В. [www.magister.msk.ru/library/bible/history/kartsh01.htm Вселенские Соборы] Париж, 1963
  6. Лосский В. Н. [arh-gavriil.bsu.edu.ru/biblio/books/lossky2/Main.htm Догматическое богословие] М., 1991

Примечания

  1. [anthropology.rchgi.spb.ru/simeon/simeonnb.htm Преподобный Симеон Новый Богослов «Состав человека»]
  2. [pravoslavie.domainbg.com/svt-serafim/as_blagodat.html УЧЕНИЕ О БЛАГОДАТИ СВЯТАГО ДУХА В ТВОРЕНИЯХ АРХИЕПИСКОПА СЕРАФИМА]
  3. [azbyka.ru/tserkov/duhovnaya_zhizn/molitva/isihazm_iisusova_molitva2/palama_triady_v_zaschitu_bezmolstvuyuschih_09-all.shtml Святитель Григорий Палама «Триады в защиту священно-безмолвствующих»]
  4. [web.archive.org/web/20100511044949/mystudies.narod.ru/library/g/greg_naz/epistles/001.html «ПИСЬМА иже во святых отца нашего Григория Богослова к Василию Великому» (В письме по приведённой ссылке употреблён в форме «обожание», но существуют источники, где переведено прямо — «обожение» (например, «Письма Григория Богослова». Издание Сретенского монастыря, 2007)]
  5. [azbyka.ru/otechnik/?Grigorij_Palama/antropologija-svjatogo-grigorija-palamy=1_2 Архимандрит Киприан (Керн) «Антропология свт. Григория Паламы»]
  6. Григорий Богослов. [www.odinblago.ru/sv_grigoriy_t1/30 Слово 30, о богословии четвертое, о Боге Сыне второе.].
  7. Хотя с точки зрения богословия англиканство Высокой церкви, как и методизм, не является типично протестантским учением, но в политическом смысле - в противостоянии папству и в отделении от римско-католической церкви - оно протестантизмом является.

Отрывок, характеризующий Обожение

Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]