Оболонский, Николай Александрович

Николай Александрович Оболонский
Дата рождения:	15 октября 1856(1856-10-15)
Место рождения:	Санкт-Петербург
Дата смерти:	14 марта 1913(1913-03-14) (56 лет)
Место смерти:	Киев
Страна:	Российская империя Российская империя
Научная сфера:	судебная медицина
Место работы:	Харьковский университет, Киевский университет
Альма-матер:	Харьковский университет

Никола́й Алекса́ндрович Оболо́нский (1856—1913) — русский профессор судебной медицины, декан медицинского факультета Киевского университета.

Биография

Православный. Из дворян Полтавской губернии. Сын журналиста и земского деятеля Александра Александровича Оболонского (1825—1877) и жены его Марии Александровны Палибиной. До восьми лет жил в Санкт-Петербурге, а затем вместе с родителями переехал в родовое имение отца Княжий Хутор Зеньковского уезда.

До тринадцати лет воспитывался родителями дома. Затем окончил 2-ю Харьковскую гимназию (1875) и медицинский факультет Харьковского университета со званием лекаря и уездного врача (1880). По окончании университета был зачислен ординатором городской Александровской больницы в Харькове, а в 1881 году избран помощником прозектора при кафедре судебной медицины Харьковского университета.

В 1886 году защитил диссертацию «О волосах в судебно-медицинском отношении» и был утвержден в степени доктора медицины. В том же году был назначен прозектором Харьковского университета и допущен к чтению лекций по судебной медицине в качестве приват-доцента. В 1887 году был командирован за границу для учебы и в течение полутора лет стажировался у ведущих медиков Тюбингена, Праги, Вены, Парижа и Мюнхена. По возвращении из командировки, помимо занимаемой должности прозектора при кафедре судебной медицины, был определен прозектором при Харьковских земских богоугодных заведениях (Сабурова дача).

В 1889 году был назначен экстраординарным профессором киевского университета Святого Владимира по кафедре судебной медицины. В том же году был назначен заведующим клиническим судебно-медицинским отделением Киевского военного госпиталя. В 1893 году был утвержден ординарным профессором по занимаемой кафедре. С 1898 года состоял также секретарем медицинского факультета, а 13 июня 1902 года назначен был деканом факультета, в каковой должности состоял до своей смерти в 1913 году. Принимал деятельное участие в сооружении клинического городка на Батыевой горе, будучи председателем строительной комиссии. Читал лекции на Женских медицинских курсах в Киеве. Дослужился до чина действительного статского советника (1902).

Опубликовал более 30 научных работ, в том числе на немецком и французском языках. В 1889 году был избран почетным членом Парижского антропологического общества. Состоял членом-учредителем Физико-медицинского общества при Киевском университете, действительным членом Общества Нестора-летописца, членом правления Общества скорой медицинской помощи, председателем Общества любителей природы, вице-председателем Психиатрического общества при университете, товарищем председателя Киевского Общества борьбы с детской смертностью и прочих. Кроме того, возглавлял киевское отделение Санкт-Петербургского врачебного общества взаимопомощи. Был деятельным членом Киевского клуба русских националистов.

В марте 1911 года проводил экспертизу тела Андрея Ющинского. Позднее в том же году ухаживал за смертельно раненым председателем Совета министров П. А. Столыпиным, за что был удостоен Высочайшей благодарности.

Умер в 1913 году от крупозного воспаления легких. Был похоронен в склепе на Аскольдовой могиле.

Семья

Был женат на Анне Николаевне Сахно-Устимович. Их сын:

• Владимир (1891—1939), выпускник Киевской 1-й гимназии (1909) и Киевского университета. В эмиграции в Германии. Похоронен на кладбище Тегель в Берлине.

Награды

• Орден Святого Станислава 2-й степени (1895)
• Орден Святой Анны 2-й степени (1898)
• Орден Святого Владимира 4-й степени (1906)
• Орден Святого Владимира 3-й степени (1910)
• Орден Святого Станислава 1-й степени (1913)

Сочинения

• Исторический очерк развития позитивной школы о преступнике и преступлении. — Киев, 1889.
• К вопросу об открытии кольхицина в трупах // «Сборник Анрепа», вып. II, 1886/1887.
• Определение тождества лица по способу Бертильона // «Врач». 1890, № 4.
• Черепа преступников // Вестник общественной гигиены, судебной и практической медицины. — Санкт-Петербург, 1890.
• Профессиональные изменения рук // Вестник Судебной Медицины. — Санкт-Петербург, 1891.
• Les crânes Sundurli-Koba. «Grottes de la Crimée», 1892.
• Пособник при судебно-медицинском исследовании трупа и при исследовании вещественных доказательств. — Санкт-Петербург, 1894.
• Патологические аффекты в судебно-медицинском отношении // Архив психиатрии. — Санкт-Петербург, 1897.
• Извращение полового чувства. — Киев, 1898.
• О расторжении брака в случае душевной болезни одного из супругов. — Санкт-Петербург, 1899.
• О раскопке курганов в Херсонской губернии. — Киев, 1900.
• Современное положение вопроса о причинах самоубийства. — Санкт-Петербург, 1902.
• Отчет о состоянии Кафедры судебной медицины Университета св. Владимира. — Киев, 1904.
• О значении физических упражнений в школе. — Киев, 1911.

Источники

• Оболонский, Николай Александрович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Список лиц, служащих по ведомству Министерства народного просвещения на 1913 год. — Санкт-Петербург, 1912. — С. 569.
• Список гражданским чинам четвертого класса. Исправлен по 1-е марта 1913 года. — СПб., 1913. — С. 511.
• Кальченко Т. В. Киевский клуб русских националистов: историческая энциклопедия. — К.: Киевские ведомости, 2008. — С. 191.

Отрывок, характеризующий Оболонский, Николай Александрович

Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.