Оборона Пскова

Оборона Пскова 1941
Основной конфликт: Великая Отечественная война
Дата	4—9 июля 1941 года
Место	Псковская область, СССР
Итог	поражение советских войск и оставление Пскова
Противники
СССР Третий рейх
Командующие
П. П. Собенников Н. Ф. Ватутин И. С. Кособуцкий Н. М. Гловацкий В. фон Лееб Э. Гёпнер Г. Рейнгард
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Оборо́на Пско́ва — оборонительные действия советских войск на северо-западном направлении на линии старых укрепрайонов в июле 1941 года.

Предшествующие события

Разгромив войска советского Северо-Западного фронта в приграничном сражении, немецкая группа армий «Север» 2 июля возобновила наступление. Её основная ударная сила 4-я танковая группа (командующий — генерал-полковник Э. Гёпнер; три танковые и три моторизованные дивизии) наступала через Резекне в направлении Остров—Псков.

3 июля противник захватил Резекне, в результате между 8-й и 27-й армиями Северо-Западного фронта возник разрыв. Направление на Остров, Псков оказалось прикрыто наиболее слабо.

Ещё 25 июня в состав Северо-Западного фронта были переданы 41-й стрелковый корпус (генерал-майор И. С. Кособуцкий; три стрелковые дивизии) и 1-й механизированный корпус (генерал-майор М. Л. Чернявский) с задачей прикрыть псковское направление. Однако многим дивизиям советских корпусов ещё только предстояло прибыть в район боёв.

Первыми из состава 41-го стрелкового корпуса прибыли 111-я и 118-я стрелковые дивизии (из Ярославля и Костромы, соответственно). Прибытие 235-й стрелковой дивизии из Иванова задерживалось (первые эшелоны начали прибывать только 5 июля).

Ход боевых действий

Бои за Остров

4 июля шедшая в авангарде немецкая 1-я танковая дивизия прорвала оборону Островского укрепрайона и захватила Остров.

Командующий Северо-Западным фронтом генерал-майор П. П. Собенников отдал приказ частям 41-го стрелкового и 1-го механизированного корпусов восстановить положение. Для решения поставленной задачи из состава 41-го корпуса был выделен стрелковый полк, от 1-го мк — 3-я танковая дивизия (без мотострелкового полка). Начальник штаба Северо-Западного фронта генерал Н. Ф. Ватутин в телефонном разговоре с командиром 41-го стрелкового корпуса И. С. Кособуцким потребовал:

«Инцидент ликвидировать, врага уничтожить и не дать ему возможности переправиться через реку. Все подходящие подкрепления противника также уничтожить. Имейте в виду, ликвидация и уничтожение врага возлагаются персонально на вас, под вашу личную ответственность. За выполнение этого приказа вы отвечаете своей головой».

5 июля советские войска нанесли контрудар и выбили противника из города, однако подход немецкой 6-й танковой дивизии восстановил положение. 6 — 7 июля советские атаки в районе Острова продолжились, однако не принесли результата.

Оставление Пскова

Тем временем во второй половине дня 6 июля противник возобновил наступление: 1-я немецкая танковая дивизия начала быстрое продвижение на Псков, 6-я — на Порхов.

В это время стали прибывать эшелоны 235-й стрелковой дивизии, сразу же вступавшие в бой. Однако остановить противника не удалось.

В условиях неразберихи и недостаточно чёткого управления войсками имели место случаи самовольного оставления позиций и беспорядочного отступления некоторых подразделений и частей. Этому способствовали отход 12-го мехкорпуса, а также тыловых и строительных частей 8-й и 27-й армий, эвакуация населения. Отходящие части проходили через боевые порядки 41-го стрелкового корпуса и деморализующе воздействовали на его личный состав. Положение усугублялось безнаказанностью действий вражеской авиации. Дороги были забиты отступающими, поэтому подвоз боеприпасов, горючего и продовольствия был крайне затруднен.

Утром 8 июля противнику удалось оттеснить наши ослабленные подразделения на северный берег реки Черехи в район Кресты и на южную окраину Пскова. Командир 118-й стрелковой дивизии генерал-майор Н. М. Гловацкий обратился с просьбой к командиру 41-го корпуса разрешить отход дивизии за реку Великую (по словам генерала, такое приказание было им получено, но во время следствия Кособуцким не подтверждено). Сам по себе отход при хорошей организации ещё не означал катастрофы, однако преждевременный взрыв псковского моста через реку Великую привёл к беспорядочному отступлению на подручных средствах частей 118-й, 111-й стрелковых дивизий и 25-го укрепрайона, оставшихся на западном берегу реки, а также к большим потерям в людях и боевой технике и явился главной причиной оставления Пскова и последующего отхода войск 41-го стрелкового корпуса по расходящимся направлениям на Гдов (118-я сд) и Лугу (111-я, 235-я и 90-я сд).

8 июля немецкие войска заняли Псков.

Последствия

Таким образом, оборона советского Северо-Западного фронта на линии укреплённых районов по реке Великой была прорвана, при этом создалась реальная угроза прорыва немецкой 4-й танковой группы к Ленинграду (см. Блокада Ленинграда).

Репрессии в отношении командования 41-го стрелкового корпуса

За оставление Пскова командир 41-го стрелкового корпуса генерал-майор И. С. Кособуцкий и командир 118-й стрелковой дивизии генерал-майор Н. М. Гловацкий предстали перед судом Военного трибунала. Вначале оба были приговорены к расстрелу; после пересмотра дела генерал-майор Н. М. Гловацкий был приговорён к расстрелу (расстрелян 3 августа 1941 года), генерал-майор И. С. Кособуцкий — к 10 годам заключения (в октябре 1942 года был освобождён и принял участие в сражениях Великой Отечественной войны, с 1944 года — генерал-лейтенант). Начальник инженерной службы 41-го стрелкового корпуса военинженер II ранга Головлев также был расстрелян в июле 1941 года согласно приказу по Северо-Западному фронту.

Литература

• Бадиков Р.А. Оборона Псковского укрепленного района (1941 г.): постановка проблемы // Новейшая история России. 2013. № 2. С. 42-47.
• Петров Б. Н. Как был оставлен Псков // Военно-исторический журнал. 1993. № 6.

Отрывок, характеризующий Оборона Пскова

– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.