Оборона Ханко

Оборона Ханко
Основной конфликт: Вторая мировая война
Финские солдаты атакуют советский оборонительный рубеж базы Ханко.
Дата	22 июня — 2 декабря 1941 года
Место	Финляндия: Ханко
Итог	Эвакуация ВМБ в Ленинград
Противники
СССР Германия Финляндия Швеция (добровольцы)
Командующие
С. И. Кабанов Н. П. Симоняк В. Ф. Трибуц Аарне Снелльман Эйно Коскимиес
Силы сторон
на 22.06.1941 - 25 300 человек на 22.06.1941 - около 30 тыс. человек
Потери
797 убитых, 1476 раненых в боях (без учета погибших и взятых в плен при эвакуации гарнизона) по финским данным - 486 убитых и пропавших без вести, 781 раненых, в том числе шведы - 25 убитых, 75 раненых

Оборона Ханко (Битва за Ханко) — оборона советской военно-морской базы город Ханко в ходе Великой Отечественной войны — составной части Второй мировой войны. Велась 164 дня — с 22 июня по 2 декабря 1941 года.

С 22 июня 1941 года, после начала Германией плана «Барбаросса», военно-воздушные силы и военно-морские силы Германии атаковали советскую военно-морскую базу на полуострове Ханко, которую обороняли боевые части Красной Армии. После начала 25 июня 1941 года советско-финской войны к боевым действиям против Красной Армии присоединились войска Финляндии.

Предшествующие события

12 марта 1940 года между Финляндией и СССР был подписан Московский мирный договор, завершивший Советско-финскую зимнюю войну 1939—1940 годов. По одному из условий этого договора СССР получил в аренду часть полуострова Ханко (Гангут), включая город Ханко и его порт, и морскую территорию вокруг него, радиусом в 5 миль к югу и востоку и в 3 мили к северу и западу, и ряд островов, примыкающих к нему, сроком на 30 лет для создания на нём военно-морской базы, способной оборонять вход в Финский залив, защищая Ленинград. В целях охраны морской базы Советскому Союзу предоставлялось право содержать там за свой счёт необходимое количество наземных и воздушных вооружённых сил.

Жителям Ханко было отведено 10 дней на то чтобы покинуть город.

2 апреля 1940 года из Ленинграда к Ханко отошёл первый караван судов с грузом, материальной частью артиллерии и другим имуществом. В город прибыло 28 000 советских граждан, из которых 5000 были гражданскими лицами.

20 июня 1940 года было утверждено постановление Комитета Обороны при СНК СССР «Об утверждении организации КБФ и мероприятиях по усилению обороны западных районов Финского залива» и намечались меры «для создания организации ПВО на полуострове Ханко и обеспечения строительства береговой обороны на островах Эзель, Даго и южном побережье Ирбенского пролива».

28 июля Главный военный совет ВМФ СССР рассмотрел и одобрил план обороны в Прибалтике и на Ханко, разработанный комиссией И. И. Грена и утвердил план военно-строительных работ по военно-морской базе Ханко. Для его выполнения был создан третий особый строительный отдел (начальник Г. С. Дубовский).

За короткое время советские военные укрепили арендованную территорию Ханкониеми.

По другую сторону границы, за деревней Лаппохья, финские солдаты возвели свою линию обороны. Задачей этой линии Харпарског (фин. Harparskogin linja) (по фронту — 40 километров, в глубину на 12 километров — 4 оборонительных рубежа и ряд отдельных укреплённых позиций) было предотвращение прорыва советских войск к Турку, Хельсинки и Тампере.

В первых числах июня 1941 года состояние военно-морской базы проверяли командующий войсками Ленинградского военного округа генерал-лейтенант М. М. Попов, начальник штаба округа генерал-майор Д. Н. Никишев, командующий Краснознамённого Балтийского флота вице-адмирал В. Ф. Трибуц и представитель военного отдела ЦК ВКП(б) Н. В. Малышев. Прибывшие осмотрели строительство дотов, береговую батарею на острове Хесте-Бюссе и ряд других объектов.

Расстановка сил сторон

СССР

С началом войны перед базой Ханко (командир гарнизона базы генерал-майор (с 16 сентября 1941 генерал-лейтенант береговой службы) С. И. Кабанов, военком бригадный комиссар А. Л. Расскин) была поставлена задача обороны и отражения атак противника для обеспечения свободных действий Балтийского флота в этом районе.

Для отражения морского и воздушного десанта территория базы была разбита на два боевых участка, контролируемых манёвренными группами сухопутных войск. Сухопутную оборону базы составляли система заграждений на границе арендованной зоны, два оборудованных оборонительных рубежа и два рубежа непосредственной обороны самого города Ханко, один из которых был обращён фронтом к морю и фактически являлся рубежом противодесантной обороны.

Размеры территории базы исключали возможность достижения достаточной глубины всей оборонительной системы, но позволяли создать значительную плотность обороны. Общая численность гарнизона базы составляла 25 300 человек, также на Ханко находилось около 4500 советских гражданских лиц.

На полуострове к началу войны находилась 8-я стрелковая бригада под командованием полковника Н. П. Симоняка: 270-й и 335-й стрелковые полки по 2700 бойцов каждый, 343-й артиллерийский полк (36 орудий)), 297-й танковый батальон (33 танка Т-26 и 11 танкеток), 204-й зенитный артиллерийский дивизион, сапёрный батальон, батальон связи. Сектор береговой обороны располагал 2 железнодорожными артиллерийскими батареями (3 сверхтяжёлых орудия ТМ-3-12 калибра 305 мм и 4 тяжёлых орудия ТМ-1-180 калибром 130 мм), 10 стационарными батареями (после начала войны их число возросло до 15) с орудиями калибром от 45 до 130 мм, 10 вспомогательных катеров. Противовоздушную оборону базы осуществлял участок ПВО: 3 зенитных артиллерийских дивизиона (12 76-мм батарей, в которые входило 48 орудий), 2 зенитно-пулемётные роты (26 пулемётов), 2 прожекторные роты.

Кроме того, на Ханко находились строительные части — 4 строительных батальона, 1 инженерный батальон, 1 дорожно-восстановительный батальон, 1 сапёрный батальон, 1 отдельные строительные роты. Было значительное количество мелких частей: 8 пограничный отряд НКВД Прибалтийского пограничного округа, морской пограничный отряд (4 катера «малый охотник»), 81-я отдельная эскадрилья гидросамолётов (9 гидросамолётов МБР-2, 3 буксировочных катера), комендатура с подчинённой отдельной местной стрелковой ротой, управление военной железной дороги с подчинённым железнодорожным батальонов, 2 госпиталя.

На базу базировался 13-й истребительный авиационный полк ВВС флота, но фактически к началу войны на ней находилась только одна авиаэскадрильи (11 самолётов И-153 и И-15) под командованием Л. Г. Белоусова. В непосредственном подчинении базы находились 3 сторожевых катера «МО-4» и несколько малых вспомогательных катеров. Из военно-морских сил на Ханко базировались 1 бригада торпедных катеров Балтийского флота (фактически 22 июня находилось только 14 торпедных катеров) и дивизион бригады подводных лодок (4 единицы).

Финляндия и Германия

В соответствии с планом «Барбаросса», захват Ханко был запланирован германским командованием как первоочередная особая задача, выполнять которую было поручено сухопутным войскам Финляндии. Для её выполнения была создана ударная группа «Ханко». Вначале она состояла из 13-й бригады и 4-й береговой бригады, позднее 13-я бригада была заменена 17-й финской пехотной дивизией с частями усиления (пехотный батальон, сапёрная рота, самокатная рота) и сильной артиллерийской группировкой с орудиями калибром до 305 мм (всего 268 орудий, включая зенитную и противотанковую артиллерию). Командиром группы был назначен полковник Аарне Снелльман. Численность ударной группы на 25 июня 1941 года составила 18 066 человек, а на 5.07.1941 года — 22 285 человек. Кроме ударной группы, в осаде Ханко участвовал 10-й финский пехотный полк, артиллерийские и военно-воздушные части, силы флота (их численность не установлена). Первоначально для штурма базы была также предназначена немецкая 163-я пехотная дивизия, которая в концу июня 1941 года стала прибывать в Финляндию из Норвегии. Но в связи с упорной обороной РККА в Карелии эту дивизию перебросили туда.

Финская авиация, насчитывавшая к началу войны только 500 самолётов, не представляла значительной угрозы, но большое количество аэродромов создавало возможность для переброски значительных сил люфтваффе в данный район. Недалеко от берега имели возможность действовать финские канонерские лодки и катера. Кроме того, к началу войны в финские порты прибыли довольно значительные силы Кригсмарине — 6 минных заградителей, 20 тральщиков, 10 сторожевых кораблей, 12 торпедных катеров. По плану захвата базы основной упор делался на неожиданность нападения и быстрый штурм с суши.

Военные действия

Первые дни войны

22 июня 1941 года Германия напала на СССР, началось воплощение в жизнь плана «Барбаросса». В тот же день войну СССР объявили Италия и Румыния, 23 июня — Словакия, 25 июня — Финляндия.

На Балтике для поддержки группы армий «Север» и действий против советского Балтийского флота немецким командованием было выделено около 100 кораблей, в том числе 28 торпедных катеров, 10 минных заградителей, 5 подводных лодок, сторожевые корабли и тральщики.

События в Ханко стали разворачиваться сразу же после начала «Барбароссы». Вечером 21 июня на Ханко был получен сигнал наркома ВМФ СССР Н. Г. Кузнецова, после чего все части немедленно выведены из казарм на оборонительные позиции, зенитные части подготовлены к отражению воздушной атаки, в море выведены корабельные дозоры, выполнено полное затемнение. С 22 по 25 июня, до вступления в войну Финляндии, боевые действия против Ханко вела Германия. Её военно-воздушные силы бомбардировали Ханко уже 22 июня вечером в 22:30 (в налёте участвовало 20 самолётов) и во второй половине дня 23 июня (30 самолётов), тогда как финны лишь наблюдали за происходившим со стороны. Аналогичной активностью в период так называемого «трёхдневного нейтралитета» Финляндии (22—25 июня) отличались вокруг Ханко и немецкие военно-морские силы. Оба отряда германских торпедных катеров каждую ночь бороздили воды Финского залива, совершенно не принимая во внимание дипломатическое положение Финляндии.

В эти дни в Ленинград было эвакуировано практически всё гражданское население (турбоэлектроход «Иосиф Сталин» вывез 2500 человек, отряд из плавмастерской, 3 транспортов, гидрографического судна и двух буксиров — ещё около 2000 граждан). Также были отозваны в Кронштадт все ударные силы флота — подводные лодки и торпедные катера, что сразу лишило Ханко боевой ценности как военно-морской базы. Также с базы были выведены ряд мелких строительных частей, вместо них гарнизон был усилен отдельной пулемётной ротой и строительным батальоном из Эстонии, прибыло 500 человек пополнения, из мирного населения Ханко призвано в армию 300 человек. Для укрепления обороны базы были созданы два боевых участка, произведены минные постановки. Всего катерами и вспомогательными судами базы было выставлено 367 мин. Одновременно катера «малые охотники», нёсшие дозор, осуществляли противолодочную оборону на подходных фарватерах к Ханко. Все разнородные воинские части с разным подчинением были подчинены командиру ВМБ, а пограничные части включены непосредственно в состав ВМБ.

День 25 июня начался воздушными налётами советской авиации на аэродромы Финляндии, в районе Ханко вспыхнула артиллерийская дуэль. Это свидетельствовало о распространении военных действий на территорию Финляндии. В 22 часа 45 минут генерал-лейтенант Эрик Хейнрикс (Erik Heinrichs) отдал генерал-полковнику Нихтиля (Valo Nihtilä) по телефону устное распоряжение: «Главнокомандующий разрешает отвечать на огонь и уничтожение артиллерийских позиций, но не переход границы». Война в Финляндии началась. Вечером артиллерия Ханко нанесла упреждающий удар по ранее выявленным финским наблюдательным вышкам и известным военным целям, прямым попаданием был уничтожен финский склад морских мин. В ответ начался массированный артиллерийский обстрел территории ВМБ и города Ханко.

Командование ВМБ отдало приказ о массовом строительстве укрытий и убежищ. Все оборонительные сооружения строились только полного профиля, с глубокими и хорошо защищёнными блиндажами. Все позиции были соединены ходами сообщения, усилены проволочными заграждениями, противотанковыми рвами и надолбами, произведено массовое минирование. Были построены новые подземный командный пункт штаба военно-морской базы с узлом связи, железобетонные и дерево-каменные укрытия для всех воинских частей с вентиляцией и автономным освещением, 227 дзотов, 129 закрытых артиллерийских позиций, 74 командных и наблюдательных пункта, 327 укрытий для личного состава, 245 укрытий для автомашин и боевой техники, 41 укрытие для самолётов, 51 подземный склад, подземный госпиталь. В результате этих титанических усилий гарнизон не имел существенных потерь от огня финской артиллерии, хотя территория ВМБ полностью просматривалась с финской территории и подвергалась ежедневному артобстрелу с трёх направлений.

Особенности обороны

Накануне войны финская оборона была значительно усилена, советские силы практически остались на том же уровне. Наибольшая численность финских войск была в начале июля 1941. Тогда зона обороны была разделена на шесть секторов. Когда ожидаемого советского вторжения не произошло, войска с Ханко стали переводить на другие участки. 17-ю дивизию перевели 17 июля 1941 в Северное Приладожье, после чего осталась лишь 55-я дивизия. Новым командующим стал Эйно Коскимиес. К началу осени численность финских войск, осаждавших Ханко, сократилась до 12 500 человек.

Особенностью финской группы войск в Ханко были шведские добровольцы. Их было так много, что ради них 10 августа сформировали свой батальон. Он получил имя Svenska Frivilligbataljonen (SFB), его командиром был Ханс Берген (Hans Bergen).

Почти всё время боевых действий «группа Ханко» планировала захват полуострова Ханко, но на это Маннергейм так и не дал приказа. В Лаппохья финны всё же атаковали советские позиции (по утверждению финской стороны — производили разведку боем). Обе стороны перешли к позиционной войне. Она сводилась в основном к артиллерийским дуэлям. Но на островах, прилегающих к Ханко, были кровопролитные сражения. Особенно советские солдаты специализировались на боевых действиях на архипелаге (десантах), обычно силами одной роты. Самое крупное сражение было за маяк Бенгтскяри, другие сражения — на Хорсё, на Моргонлахти, в Хястё.

Оборона базы вынудила и без того небольшие военно-морские силы Финляндии разделиться на две части, препятствуя сквозным сообщениям финнов в Финском заливе.

ВМБ Ханко подвергалась ежедневным артиллерийским обстрелам врага (в день на её территории разрывалось от 2000 до 6000 снарядов). К обстрелам базы привлекались и самые крупные корабли финского флота — броненосцы береговой обороны «Вяйнямёйнен» и «Ильмаринен». Периодически базу бомбила финская авиация.

С первого момента существования базы она строилась со значительными сухопутными укреплениями из-за своего расположения на территории потенциального противника. Географические и навигационно-гидрографические особенности района военно-морской базы Ханко определили и формы её обороны, свойственные шхерно-островной позиции. В меру возможностей, путём постановки минных заграждений, был стеснён манёвр неприятельских кораблей на шхерных фарватерах. Захват 18 островов значительно усилил оборону полуострова. Безуспешные попытки прямых штурмов с суши вынудили противника перейти к долговременной осаде базы и к потере возможности нападать с флангов (занятых к тому времени советскими морскими пехотинцами). Подрыв и гибель на советском минном заграждении финского броненосца береговой обороны «Ильмаринен» 13 сентября заставил финнов отказаться от обстрелов базы со стороны моря.

Обороне Ханко благоприятствовало сохранение на полуострове аэродрома. Даже относительно небольшое число самолётов-истребителей и разведчиков, которыми располагало командование военно-морской базы, в значительной степени способствовало успешности стрельбы береговой артиллерии, высадкам десантов на острова и отражению налётов самолётов противника. Важную роль в обороне Ханко сыграла авиация базы. В исключительно трудных условиях она поддерживала действия войск и высадку десантов, вела разведку, наносила удары по кораблям, батареям и аэродромам противника. В период с 22 июня по 28 августа авиация базы уничтожила 24 вражеских самолёта без потерь от противника в воздухе. Один самолёт (И-153) и два лётчика были потеряны в результате несчастных случаев. Особенно успешно воевали лётчики-истребители А. К. Антоненко (11 побед, в том числе 5 личных), П. А. Бринько (над Ханко — 10 побед, в том числе 4 личных), Г.Д Цоколаев (за период боев за Ханко — 2 личные и 4 групповые победы), А. Ю. Байсултанов (в период боев за Ханко — 1 личная и 2 групповые победы). Всем им было присвоено звание Героев Советского Союза.

Сражения на сухопутном фронте в июле

1 июля база подверглась первой атаке с сухопутной линии фронта. После мощной артиллерийской подготовки в атаку перешёл усиленный разведотряд (2 роты шюцкоровцев, шведский добровольческий батальон) атаковали стык обороны советских батальонов у станции Лаппвик с целью расчистить путь ударной группировке финнов. Им удалось вклиниться в советскую оборону, но после 6-часового боя и удара советской артиллерии нападающие были отброшены в исходное положение с потерями. В этот же день финская полурота пыталась захватить остров Крокан (гарнизон — 22 бойца), но была отбита, потеряв 9 убитых.

В ночь на 7 июля и 8 июля были предприняты ещё две сильные атаки финнов на сухопутном фронте. В их отражении решающую роль сыграла сильная советская артиллерия. По советским данным, в бою 7 июля финские потери составили до двух рот пехоты. После этого активные боевые действия на сухопутном фронте прекратились. Вместо масштабных боёв велись ежедневные артиллерийские дуэли и снайперская борьба (лучший советский снайпер краснофлотец Григорий Михайлович Исаков уничтожил 118 солдат врага).

Борьба за острова

С середины июля основная тяжесть борьбы переместилась на прилегающие к базе многочисленные острова. Для расширения зоны обороны Ханко и ухудшения условий для артобстрела Ханко было решено путём высадки морских десантов овладеть наиболее важными островами. Для десантных операций был назначен батальон под командованием капитана Гранина Б. М. Десанты высаживались обычно силами одной роты с использованием катеров, реже — шлюпок. После захвата острова немедленно укреплялись, на них назначались гарнизоны из числа личного состава базы. Всего путём высадки десантов было захвачено 18 островов, в том числе:

• в ночь на 10 июля высажен десант на острова Хорстен (где финны установили миномётную батарею), Кугхольм, Стеркерн. В этот десант были выделены 5 взводов (около 600 бойцов), свыше 10 катеров, задействована почти вся авиация базы. К утру все острова были очищены от противника, финны потеряли 21 человека убитыми и 23 — пленными, захвачены 2 миномёта, 3 станковых пулемёта.
• с 11 по 14 июля захвачен остров Богхольм, Гуннхольм.
• 15 июля захвачен остров Моргонладн, уничтожен дальномерный пост и узел связи, захвачены 6 пленных.
• 18 июля высажен десант в 160 человек с 7 катеров на острова Хестэ, Лонгхольм, Грислом, Вракхольм. В бою уничтожены 90 финнов, взяты 6 пленных, захвачены 2 миномёта, 1 станковый пулемёт, много стрелкового вооружения. Потери десанта — 5 убитых, 38 раненых.
• 26 июля была проведена операция по занятию острова Бенгтшер с маяком Бенгтскяри. Был высажен десант в 30 бойцов. Однако к месту боя прибыло срочно вызванное подкрепление финнов, а также 2 канонерские лодки, катера, истребители. В завязавшемся морском бою финны потопили 1 катер и повредили второй. Только при поддержке авиации и сосредоточенного огня нескольких батарей удалось повредить 1 канонерскую лодку и высадить разведчиков на остров. Но к их прибытию весь советский десант уже погиб. Операция была прекращена. В районе острова в ходе боя были сбиты 2 финских самолёта.
• в ночь на 30 июля высажен десант в 150 человек на остров Гуннхольм, уничтожен его гарнизон в 140 человек. Потери десанта — 5 убитых, 14 раненых.
• 4 и 5 августа заняты без боя острова Эльхольм и Фурушер. Финские гарнизоны бежали, заместив приближение высадочных средств.
• 16 августа финны высадили десант на остров Эльхольм (советский гарнизон в 11 человек). В ходе боя обе стороны привлекли большие силы катеров, авиации и артиллерийских батарей. На остров с боем удалось высадить подкрепление в 55 человек. Сражение шло с переменным успехом до вечера 17 августа, когда на остров удалось высадить ещё до 200 человек подкрепления. Финский десант обратился в бегство и понёс большие потери при эвакуации от атак советских самолётов по шлюпкам и катерам с снятыми с острова солдатами. Всего убито и погибло в море до 200 финских солдат. Советские потери — 36 убитых, 82 раненых.
• в ночь на 3 сентября финны высадили десант на остров Гуннхольм (гарнизон 63 человека). При попытке высадить на подкрепление стрелковый взвод на двух катерах оба катера были потоплены артиллерийским огнём финнов, все бойцы и команды катеров погибли. Новое подкрепление выбило финнов с острова. Потери финнов составили 60 человек убитыми, советские потери — 57 убитых, 56 раненых.
• 5 сентября финны вновь пытались захватить остров Гуннхольм и высадились на нём, но вскоре были выбиты. Потери сторон в этом бою неизвестны.
• по финским данным, велись также упорные сражения за острова Хорсё, на Моргонлахти, в Хястё.

Эвакуация базы

Командир ВМБ С. И. Кабанов ещё в начале августа 1941 года поставил перед командованием Балтийского флота вопрос о целесообразности обороны Ханко. Своё мнение он мотивировал тем, что Ханко с начала войны фактически является не военно-морской базой, а гарнизоном окружённого порта. Кроме того, задача сковывания у Ханко крупных сил противника не была решена — с суши гарнизону к тому времени противостояли один пехотный полк и несколько батальонов финнов. Он предложил эвакуировать личный состав и вооружение в Таллин для усиления его обороны. Но тогда его предложение было отвергнуто.

В конце августа, когда немцы прорвались к Таллину, Ставка верховного Главнокомандования приняла решение об эвакуации Таллина, гарнизона Моонзундских островов и Ханко. Но это решение выполнено было только в части советских войск в Таллине. 28 августа 1941 года советские войска покинули Таллин. После больших потерь при Таллинском переходе и прорыва немецких войск на окраины Ленинграда средств для продолжения эвакуации не было. К концу октября 1941 года немцы захватили в ходе Моонзудской операции весь Моонзундский архипелаг, почти все советские войска на островах погибли.

Это, а также приближающаяся зима, сильно изменили обстановку на Ханко. Во-первых, теряла значение Центральная минно-артиллерийская позиция, закрывавшая вход в Финский залив. Во-вторых, из-за ледостава сухопутная оборона базы могла стать круговой, а достаточных сил для такой обороны не имелось. В-третьих, возникла реальная опасность потери взаимодействия Ханко с Балтийским флотом, что грозило гибелью гарнизона. В-четвёртых, хотя гарнизон прочно держал оборону, но уже значительно сказывался недостаток боеприпасов, начал ощущаться недостаток продовольствия. Снабжение гарнизона Ханко становилось практически невыполнимой задачей. В связи с этими причинами, а также нецелесообразностью в сложившей обстановке оборонять Финский залив, Ставка Верховного Главнокомандования 23 октября приняла решение об эвакуации гарнизона Ханко. Эвакуация базы проводилась с 26 октября по 2 декабря 1941 года кораблями Балтийского флота в условиях штормов, ледового покрова и большой минной опасности при активном противодействии противника.

Из эвакуированной в Ленинград и Кронштадт 8-й стрелковой бригады была сформирована 136-я стрелковая дивизия.

При эвакуации произошла одна из самых страшных трагедий на море во время Великой Отечественной войны — подрыв на минах советского турбоэлектрохода «Иосиф Сталин», который использовался как военный транспорт «ВТ-521». На борту судна, несмотря на расчётные 512 человек пассажиров, находилось 5589 военнослужащих Красной Армии. Помимо «Иосифа Сталина», в ходе операции по эвакуации военно-морской базы Ханко погибли грузо-пассажирский рефрижераторный теплоход «Андрей Жданов», а также несколько более мелких судов (в общей сложности 20 боевых кораблей, транспортов и катеров).

Итоги обороны и потери сторон

Свыше 5 месяцев изолированный советский гарнизон успешно оборонял город и военно-морскую базу Ханко. Это стало возможным благодаря инициативному командованию базы, тесному взаимодействию сухопутных, военно-морских и военно-воздушных сил, тщательной инженерной подготовке обороны, активному ведению боевых действий обороняющимися. Личный состав проявлял высокую силу духа, стойкость и героизм в тяжёлой обстановке.

Потери гарнизона Ханко за период обороны (не учитывая потерь при эвакуации) составили 797 человек убитыми и 1476 ранеными. Были эвакуированы и доставлены в Ленинград 22 822 человека из гарнизонов полуострова Ханко и острова Осмуссар. Погибли в море при эвакуации 4 987 человек.

Авиационная эскадрилья за время обороны Ханко сбила 54 финских и немецких самолёта, не потеряв ни одного своего. Небоевые потери составили 3 самолёта (1 уничтожен артиллерийским огнём на аэродроме, 1 погиб при посадке на повреждённом аэродроме, 1 погиб при перелёте в Кронштадт из-за выработки горючего).

Артиллерия базы выполнила около 2 700 стрельб, выпустив около 44 000 снарядов. Были уничтожены 2 батареи и 6 орудий противника, 3 склада, 2 казармы, железнодорожный состав, потоплены 2 баржи и 15 катеров. Зенитная артиллерия сбила 2 самолёта.

Потери финской стороны (и действовавшего на их стороне шведского батальона) составили по неполным данным 486 человек убитыми и пропавшими без вести, санитарные потери - 781 человек.

См. также

Иосиф Сталин (турбоэлектроход)

Правда (подводная лодка)

Литература

• В. Ф. Трибуц. Эвакуация гарнизона Ханко // «Вопросы истории», № 11, 1966.
• Ханко // Советская историческая энциклопедия / редколл., гл. ред. Е. М. Жуков. том 15. М., государственное научное издательство «Советская энциклопедия», 1971. стр.512-513
• Чернышев А. А. [www.veche.ru/books/show/3047/ Оборона полуострова Ханко]. — Вече, 2011. — 320 с. — (1418 дней Великой войны). — 3000 экз. — ISBN 978-5-9533-4834-8.
• Аллилуев А.А.; Слесаревский Н.И. 164 боевых дня (оборона Ханко. 1941 год). — СПб: Леонов М.А., 2003. — 80 с. — ISBN 5-902236-06-1.
• Гангут. 1941. Сборник воспоминаний о героической обороне полуострова Ханко в первые дни и месяцы Великой Отечественной войны — Л.:Лениздат, 1974.

Ссылки

• [www.rusnavy.ru/d03/212.htm Героическая оборона ВМБ Ханко (1941 г. 22.6-2.12)] (История Советского Флота)
• [www.frontmuseum.fi/ Военный музей Ханко-Лаппохья]  (фин.),  (швед.),  (англ.),  (нем.)
• [www.hangonrintama.fi/ Фронт Ханко / Hangon rintama (13.03.1940—4.12.1941)]  (фин.),  (англ.)
• [militera.lib.ru/tw/bragin_vi/05.html В. И. Брагин, «Пушки на рельсах», «Красный Гангут» сражается]

Отрывок, характеризующий Оборона Ханко

– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.