Обратное движение

Обратное движение
Жанр	драма, криминал
Режиссёр	Андрей Стемпковский
Автор сценария	Ануш Варданян, Андрей Стемпковский, Гиви Шавгулидзе
Длительность	93 мин
Страна	Россия
Год	2011
IMDb	ID 0000000
Выход фильма «Обратное движение»

К:Фильмы 2011 годаК:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

«Обратное движение» — дебютный фильм Андрея Стемпковского. Россия 2011 год. Лауреат «кинотавра», за лучший сценарий.

Сюжет

Немолодая женщина, живущая в одном из маленьких российских городков, получает сообщение, что её единственный сын, служащий в горячей точке, пропал без вести. Приезжающий вслед за этим сослуживец сына приносит матери весть о вероятной гибели сына. Через некоторое время мать замечает бездомного мальчишку-гастарбайтера, с покалеченной рукой, и берёт его в дом. Неожиданно возвращается казавшийся погибшим сын…

В ролях

• Ольга Демидова — Алевтина
• Владислав Абашин — Анатолий
• Никита Емшанов — Юрий
• Георгий Гацоев
• Александр Плаксин — Виктор
• Дарья Грачёва — Елена
• Дана Агишева
• Анна Бухарская — Восточная женщина

Съёмочная группа

• Режиссёр — Андрей Стемпковский
• Сценарий — Ануш Варданян, Андрей Стемпковский, Гиви Шавгулидзе
• Оператор — Заур Болотаев
• Художник постановщик — Сергей Австриевских
• Композитор — Илья Балабан
• Монтаж
• Продюсеры — Андрей Бондаренко, Михаил Калатозишвили, Андрей Стемпковский, Владислав Розин

Награды, номинацыи, фестивали

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

• 21-й Российский Кинофестиваль «Кинотавр»: Приз им. Г. Горина «За лучший сценарий» Специальное упоминание Гильдии Киноведов и Кинокритиков.
• 34-й Монреальский Международный кинофестиваль — Серебряный Зенит за лучший дебют
• 23-й Международный кинофестиваль в Анжере (Франция)- Гран-при
• Кинофестиваль в Эшториле (Португалия) 2010 Лучший сценарий Лучшая операторская работа
• Национальная премия кинокритики и кинопрессы «Белый слон» за 2010 год Лучшая главная женская роль
• V Международный Фестиваль им. А. Тарковского «Зеркало» Приз «За режиссуру и гражданскую позицию»

Критика

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Андрей Плахов:

Не надо доказывать, что это один из лучших, может быть, лучший дебютный фильм года в России. Его достоинства признаны профессионалами, к тому же за ним не стоит групповой лоббизм продюсеров и режиссёров «новой волны». В титрах «Обратного движения» среди продюсеров числится покойный Михаил Калатозишвили, который тоже не вписался ни в какую поколенческую волну и прошел по жизни своим окольным путем, снискав запоздалый успех феноменальным «Диким полем». Фильм Андрея Стемпковского — такой же дичок на обочине, проросший вне планомерного кинематографического хозяйства, которое строится нынче в основном на импортных продуктах и технологиях…

… Такой фильм без труда можно представить в Англии или во Франции, в Дании или в Канаде, не говоря уже о США — и тогда бы он к нам вернулся гораздо большим тиражом, особенно если бы безутешную мать сыграла Джулия Робертс, глядишь, ещё и заработала бы оскаровскую номинацию, и никто бы не пикал по поводу социальной ответственности. А если бы даже иронизировал, это было бы бесполезно, поскольку западное кино отлично умеет сочетать развлекательность с нравоучительностью, а легкие жанры с важными темами. Наш социальный кинематограф малость тяжеловесен, но нас и ценят не за легкость, и ничего удивительного, что «Обратное движение» успешно прошло в Монреале и ещё на множестве фестивалей: это то кино, из которого хоть что-то можно узнать о современной России…

Виктор Митизен:

Набоков любил подчеркивать, что литература — феномен языка. Так это или нет, бесспорно одно — есть произведения, которые впечатляют не сюжетом и не психологическими нюансами, а языком, которым они изложены. То же и в кинематографе. Обратное движение Андрея Стемпковского — фильм, где на первый план выходит собственный язык кино, где мало слов и много завораживающих пауз, в которых слышно, как течет время. Неудивительно, что он был удостоен специального упоминания Гильдии киноведов и кинокритиков на прошлогоднем «Кинотавре» и успешно прокатился по международным кинофестивалям, традиционно чутким к новациям в языке.

Картина открывается короткой сценой с двумя бойцами: одного накрывает взрывом, а второго, сраженного снайперским выстрелом, увозят с поля боя — непонятно, живого или мертвого. В следующем кадре мы видим служебный кабинет и офицера, который после продолжительного и тягостного молчания объясняет посетительнице, что не стоит ходить к нему каждую неделю: если сын найдется, её вызовут. Таков способ повествования, опускающий обычные повествовательные переходы: монтажный скачок вбрасывает нас в неясную и вопрошающую ситуацию, и лишь потом дается возможность осознать, что происходило раньше. Тем самым прочерчивается линия восприятия: зритель постоянно находится в том же тревожном ожидании, что и героиня фильма (Ольга Демидова получила за эту роль премию кинокритики и кинопрессы «Белый Слон» за 2010 год), поскольку разрешение одной ситуации влечет за собой другую. Иными словами, саспенс во многом создается языком умолчаний.

При этом действие опирается на крепкий сюжет, связанный с беспризорным мальчиком, которого пригревает героиня, и с последующим внезапным появлением без вести пропавшего сына. Возникает неоднократно встречавшаяся в кино, однако от этого не менее напряженная ситуация возвращения солдата в дом, где его место физически или метафизически занято другим. На неё накладывается другая: за мальчиком, как за опасным свидетелем темного дела, охотятся местные братки, возглавляемые другим бывшим солдатом, тоже побывавшим в горячей точке. Развязка неминуема, но непредсказуема: характер сына предусмотрительно не проявлен, и как он поведет себя в момент решающего выбора, остается только гадать.

Конечно, тревожное настроение фильма порождается не только языком рассказа — не менее важное значение имеет сама предкамерная реальность, в которую помещена эта полукриминальная-полуэкзистенциальная история. Ветхий провинциальный городок с немногочисленным населением, расположенный, судя по лицам, где-то вблизи Кавказа. Плюс межеумочное время — ни мира, ни войны, а нечто вроде перемирия, (запечатленного, кстати, и в одноменной ленте Светланы Проскуриной, получившей главный приз «Кинотавра», но почти не замеченного ни «Белым Слоном», ни «Золотым Орлом», ни «Никой»). Напряженного перемирия, чреватого насильственной разрядкой, которую ждешь с самого начала, и которая происходит в финале, отчасти, но не до конца проясняя название картины.

Отрывок, характеризующий Обратное движение

Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…