Обращаемые фотоматериалы

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Обраща́емые фотоматериа́лы — светочувствительные материалы (фотоплёнка, киноплёнка, фотобумага), позволяющие после лабораторной обработки получать готовое позитивное изображение непосредственно на материале, на который проводилась съёмка, в отличие от негативно-позитивного процесса, требующего печати позитива на другом фотоматериале[1]. В старых советских источниках употребляется термин обратимые фотоматериалы.





История

Процесс обращения был изобретён практически сразу после появления первых желатиносеребряных фотоматериалов. Позитивное изображение могло быть получено на любом негативном материале, если исключить процесс фиксирования. Восстановленное металлическое серебро при этом отбеливается, а оставшийся в эмульсии галогенид серебра засвечивается и проявляется вторично, образуя оптические плотности в тенях изображения. Технология получила распространение среди кинолюбителей, упрощая и удешевляя производство фильмов, однако наиболее важную роль сыграла в цветной фотографии.

Самым первым цветным фотопроцессом был автохромный, запатентованный братьями Люмьер в 1907 году и также основанный на обращении чёрно-белых фотопластинок с нанесённым крахмальным цветоделительным растром[2][3]. Для кинематографа, требующего фотоматериал на гибкой подложке, был разработан вариант автохромного процесса «Дюфайколор» с линейными растрами. До середины 1930-х годов автохром и лентикулярные киноплёнки оставались единственными коммерческими технологиями цветной фотографии, пока не появились многослойные плёнки, первые из которых также были обращаемыми. Первым успеха добился венгерский учёный Бела Гаспар, запатентовавший в 1933 году фотоматериал под торговым названием «Гаспарколор». Цветное позитивное изображение получалось в многослойной плёнке химическим обесцвечиванием азокрасителей, уже добавленных в зонально-чувствительные эмульсионные слои в процессе изготовления[4]. Однако, низкая светочувствительность позволяла использовать такую плёнку только в кинематографе для печати фильмокопий с чёрно-белых цветоделённых негативов. В дальнейшем технология получила коммерческий успех в фотоматериалах типа Ilfochrome. Первая цветная обращаемая плёнка Kodachrome, пригодная для съёмки, была выпущена в 1935 году американской компанией Eastman Kodak[5]. Практически одновременно в Германии появился Agfacolor, также пригодный для получения цветного позитивного изображения непосредственно на фотоматериале, использованном для съёмки.

Agfa, в отличие от Kodachrome с переносом диффундирующих красителей из проявителя, была первым хромогенным фотоматериалом. Она содержала цветообразующие компоненты непосредственно в светочувствительных слоях, что существенно упрощало лабораторную обработку. Благодаря отсутствию стадии промежуточного копирования, обращаемые плёнки были непревзойденным по качеству источником журнальных иллюстраций вплоть до появления цифровой фотографии в конце 1990-х — начале 2000-х годов. А с развитием массового кинолюбительства в конце 1940-х годов обращаемые киноплёнки заняли своё прочное место в любительских кинокамерах вплоть до их вытеснения видеокамерами.

Применение

Обращаемые кино- и фотоплёнки широко применялись до начала 1990-х годов в любительском кинематографе, телевидении и в полиграфии для получения высококачественных цветных фотографий. Также в фотолюбительской практике широкое распространение получило создание слайд-шоу из отдельных слайдов, изготовляемых на обращаемой фотоплёнке. Обращаемые фотобумаги использовались для фотопечати непосредственно с позитива, позволяя сразу же получать позитивное изображение. Из-за сложности лабораторной обработки обращаемые фотобумаги широкого распространения не получили.

Обращаемыми являются некоторые сорта контратипных плёнок, позволяющие получать дубльнегатив непосредственно с оригинального негатива фильма. Такие плёнки сокращают количество промежуточных копий при тиражировании кинокартин, повышая качество изображения, и активно использовались некоторое время в классической «оптической» технологии кинопроизводства. В дальнейшем от них отказались в пользу двухступенчатого контратипирования[6].

Обращаемые фотоматериалы бывают цветными и чёрно-белыми и позволяют получать изображение более высокого качества, чем в традиционном негативно-позитивном процессе. Особенно это касается цветных плёнок вследствие однократного цветоделения в процессе получения изображения, по сравнению с двукратным в традиционной цветной фотографии[7]. До появления цифровой фотографии слайды на цветной обращаемой плёнке были единственным источником высококачественного цветного изображения для полиграфии.

Единственный и существенный недостаток обращаемых фотоматериалов — возможность получения слайда или фильма в единственном экземпляре. Получение копий возможно путём последовательной печати промежуточного негатива и дубльпозитива, или на специальной обращаемой плёнке, например ORWOCHROM UD-1 или UD-2[8]. Для фотоаппаратов выпускались специальные приставки для копирования слайдов, которые включали фокусировочный мех и держатель оригинала с молочным светорассеивателем. Печать копии с обращаемой киноплёнки требовала кинокопировального аппарата и велась через подложку для получения прямого изображения[9].

Свойство обращаемых киноплёнок быть готовыми к немедленному просмотру нашло широкое применение на телевидении при съёмке новостных репортажей. Несмотря на бо́льшую продолжительность лабораторной обработки, обращаемые киноплёнки исключали процесс сушки негатива и печати, позволяя сократить время между съёмкой и показом сюжета в эфире телекинопроектором. По этой же причине обращаемая кинопленка часто использовалась в кинорегистраторах видеосигнала. В практике кинолюбителей применение обращаемой киноплёнки позволяло многократно удешевить получение готового фильма по сравнению с профессиональным кинематографом, требующим для получения позитивного изображения кинокопировальный аппарат и последующую лабораторную обработку позитивной киноплёнки.

Традиционный негативно-позитивный фотопроцесс предусматривает получение в результате съёмки негативного изображения на негативном фотоматериале, с последующим получением позитивного изображения на позитивном при помощи контактной или оптической[* 1] печати. В кинематографе для печати применяются кинокопировальные аппараты, слишком дорогостоящие для любительского кино. Поэтому, обращаемая киноплёнка, позволяющая получать фильм непосредственно на носителе и требующая однократной проявки, к середине 1950-х годов полностью вытеснила негативно-позитивный процесс из любительского кино. Недостаток — в любительских условиях получалась только одна копия фильма (т. н. «уникат»[10]).

В 1990-е годы в связи с широким распространением любительских и профессиональных видеокамер и видеомагнитофонов выпуск обращаемых киноплёнок был существенно сокращён. С появлением цифровой фотографии в начале 2000-х был практически свёрнут выпуск обращаемых фотоплёнок. 22 июня 2009 года Kodak объявил о прекращении выпуска самой известной пленки Kodachrome, ссылаясь на снижение спроса[11]. В настоящее время обращаемые киноплёнки ограниченно используются при производстве видеоклипов, телерекламы и в малобюджетном независимом кинематографе[12].

Отличие от других фотоматериалов

Обращаемые фотоматериалы отличаются от негативных более высоким коэффициентом контрастности, равным 1, по сравнению с 0,65 — 0,8 у негативных материалов. Это вызвано необходимостью передачи диапазона яркостей объекта съёмки без искажений. Позитивные фотоматериалы обладают более высоким коэффициентом контрастности, равным 1,5 — 2, необходимым для получения нормального изображения с относительно малоконтрастного негатива. В отличие от обращаемого процесса, негативно-позитивный обладает бо́льшей фотографической широтой и позволяет исправлять в процессе печати ошибки экспозиции и цветопередачи, допущенные во время съёмки. Изображение, получаемое на обращаемой плёнке, практически не поддается исправлению, поэтому при съёмке требования к точности экспонометрии и измерения цветовой температуры источников освещения многократно возрастают.

Практически любой обращаемый фотоматериал можно обработать по негативному процессу[* 2][13], получая негатив. В отличие от негатива, получаемого на негативной плёнке, такой негатив обеспечивает после печати более контрастное и насыщенное изображение со слегка искаженными цветами вследствие несоотвесттвия фотографических характеристик фотоэмульсии. Такой способ обработки цветной обращаемой плёнки получил название «кросспроцесс» и использовался некоторыми фотографами в качестве художественного приёма. С таким же успехом возможна обработка негативных и позитивных фотоматериалов по обращаемому процессу, однако, получаемое в результате изображение будет иметь непривычный контраст, делающий фильм или слайд непригодными.

Цветные обращаемые плёнки, в отличие от цветных негативных, дают готовое цветное изображение и не допускают цветовой коррекции в процессе печати. Поэтому при профессиональной съёмке на цветную обращаемую плёнку необходимо точное соблюдение цветовой температуры источников освещения, которая должна совпадать с цветовым балансом плёнки. В противном случае для получения качественного изображения необходимо применение конверсионных светофильтров, изменяющих спектральный состав света[14][15]. Цветные обращаемые плёнки выпускаются для двух основных типов освещения — «дневные» — сбалансированные для цветовой температуры 5600 K и «вечерние» — предназначенные для съёмки при лампах накаливания с цветовой температурой 3200 K. Отечественные плёнки для дневного света в обозначении имели индекс «Д», для ламп накаливания — «Л» или «ЛН». Западная система обозначений для «вечерних» плёнок предусматривала индекс «T» (англ. tungsten), «дневные» никак не обозначались. Цветные негативные плёнки в большинстве случаев сбалансированы для промежуточной цветовой температуры 4500 K вследствие возможности коррекции цвета при печати.

В отличие от цветных негативных киноплёнок, обращаемые не имели никаких масок или окрашивающих слоёв. Подложка всех обращаемых фотоматериалов изготавливалась особо прозрачной, в отличие от негативных плёнок, допускающих использование основы, обладающей оптической плотностью или окрашенной.

Ассортимент обращаемых фотокиноплёнок

В СССР на предприятиях по выпуску фото- и киноматериалов «Свема» (г. Шостка) и «Тасма» (г. Казань) выпускались киноплёнки следующих форматов:

Зарубежные производители выпускали аналогичный ассортимент форматов фотокинопленок, и кроме того, листовую обращаемую фотопленку размером до 8×10 дюймов для крупноформатных камер. Для изготовления фотоотпечатков со слайдов выпускалась обращаемая фотобумага.

В СССР выпускались различные сорта обращаемой киноплёнки, отличавшиеся по светочувствительности и цветовому балансу. Наиболее известными были любительские чёрно-белые плёнки ОЧ-45 светочувствительностью 45 ед. ГОСТ, ОЧ-90 90 ед. ГОСТ и ОЧ-180 180 ед. ГОСТ. Для телевидения выпускались профессиональные обращаемые киноплёнки ОЧТ-45, ОЧТ-180 и ОЧТ-В[16]. Для печати дубликатов с позитива, полученного на обращаемой киноплёнке, выпускалась ортохроматическая обращаемая плёнка ОЧТ-Н[10]. За счёт низкой чувствительности в 3 ед. ГОСТ, она имела мелкое зерно и хорошо передавала детали оригинала.

Также выпускались цветные обращаемые плёнки ЦО-22Д, ЦО-32Д и ЦО-65. Для телевидения выпускались высокочувствительные сорта киноплёнок ЦО-Т-90Л, ЦО-Т-180Л и ЦО-Т-22Д для съёмки при лампах накаливания и дневном свете[16]. После перехода с 1987 года на ГОСТ 10691-84 чёрно-белая обращаемая фотокиноплёнка стала именоваться ОЧ-50, ОЧ-100 и ОЧ-200 соответственно[* 3], освоен выпуск цветной обращаемой кинофотоплёнки ЦО-50Д.

Большую популярность у советских фотолюбителей имели цветные обращаемые фотоплёнки ORWOCHROM производства фирмы ORWO (Германская Демократическая Республика). Наибольшую известность имели сорта UT-18 и UT-23, наиболее массово поставлявшиеся в СССР[17]. Эти плёнки обладали более стабильными характеристиками, чем отечественные и превосходили их по качеству цветопередачи.

В Чехословакии в 1980-е годы выпускались цветные обращаемые фотокиноплёнки FOMACHROM D-18 и FOMACHROM D-20 светочувствительностью 18 и 20 DIN (64 и 80 ед. ASA соответственно) и наборы для их обработки «FOMACHROM-SET» (фирма FOMA)[17]. Рецептура растворов и режим обработки чехословацких фотокиноплёнок незначительно отличался от советских и немецких[18].

В профессиональной фотожурналистике и издательском деле применялись импортные цветные обращаемые фотоплёнки западного производства, покупаемые централизованно за валюту и распределявшиеся через издательства. В отличие от фотоматериалов, выпускавшихся в странах советского блока, в таких плёнках использовались гидрофобные цветообразующие компоненты и качество цветопередачи значительно превосходило отечественные аналоги, непригодные для профессиональной полиграфии. Приобрести такую плёнку можно было также на чёрном рынке по значительно завышенной цене. Самая известная обращаемая фотоплёнка конца 1980-х — Kodak Ektachrome 64.

Отечественным производителям так и не удалось наладить производство цветных фотоматериалов с гидрофобными цветообразующими компонентами, поэтому в 1990-е годы производство советских и восточногерманских цветных обращаемых кинофотоплёнок «ЦО» и «ORWOCHROM» прекращено, их вытеснили более современные плёнки, обрабатываемые по процессу E-6 — фирмы Eastman Kodak и других зарубежных фирм (Konica, Fujifilm, Agfa, Polaroid).

Процесс образования позитивного изображения

Принцип получения позитивного изображения непосредственно на фотоматериале, на который производится съёмка, состоит в первоначальном получении в фотослое негативного изображения, которое затем отбеливается без растворения оставшегося галогенида серебра (фиксирования). Оставшийся галогенид засвечивается и также проявляется, образуя оптические плотности, обратные отбеленному негативному изображению, то есть — позитив. Отличие чёрно-белого обращаемого процесса от цветного состоит в том, что в чёрно-белом оба проявления — и первое, и второе — чёрно-белые. В цветном обращаемом процессе второе проявление — цветное. При первом проявлении цветообразующие компоненты не дают красителей. Проявляется только металлическое серебро, образуя чёрно-белое негативное изображение во всех слоях многослойной плёнки. Красители образуются только при втором — цветном проявлении. После растворения серебра в результате отбеливания, во всех слоях остаются только красители, образуя цветное позитивное изображение, соответствующее по цвету и распределению яркостей объекту съёмки.

Стадии обработки

Для обработки отечественных обращаемых фотоматериалов и пленок, выпускавшихся в странах СЭВ применялась следующая последовательность процессов:

В результате экспонирования в светочувстительном слое, содержащем галогениды серебра, создаётся скрытое изображение

Чёрно-белый обращаемый процесс

  • Первое проявление — из экспонированных галогенидов серебра восстанавливается металлическое серебро, образуется негативное изображение;
  • Отбеливание — растворяется металлическое серебро, полученное при первом проявлении, оставляя в эмульсии неэкспонированный галогенид серебра;
  • Осветление — из эмульсионного слоя удаляются продукты взаимодействия отбеливающего раствора с металлическим серебром и остатки отбеливающего раствора;
  • Засветка («обращение») — свет экспонирует оставшиеся в эмульсионном слое галогениды серебра;
  • Второе проявление — из оставшегося галогенида серебра восстанавливается металлическое серебро, образующее позитивное изображение;
  • Фиксирование — из эмульсии удаляются непроявленные остатки галогенида серебра;

Цветной обращаемый процесс

  • Чёрно-белое проявление — во всех слоях цветного многослойного материала из экспонированных при съёмке галогенидов серебра восстанавливается металлическое серебро, образуя чёрно-белое цветоделённое изображение;
  • Стоп-ванна — процесс чёрно-белого проявления тормозится, позволяя начать экспонирование оставшегося в эмульсии галогенида серебра;
  • Засветка («обращение») — неэкспонированные при съёмке галогениды серебра во всех слоях экспонируются светом ламп накаливания;
  • Цветное проявление — из непроявленных при чёрно-белом проявлении галогенидов серебра восстанавливается металлическое серебро, одновременно образуя во всех слоях соответствующие красители. В результате получается цветное позитивное изображение, состоящее из красителей и полностью восстанавливается все металлическое серебро в фотослое;
  • Промывка — длительная промывка, удаляющая из эмульсии остатки цветного проявителя и продукты его окисления;
  • Отбеливание — растворение всего проявленного металлического серебра;
  • Фиксирование — удаление из эмульсии непроявленных остатков галогенидов серебра;

Как чёрно-белый, так и цветной обращаемые процессы занимали по времени значительно больше негативного и позитивного — как правило, более часа. Они требовали повышенной тщательности соблюдения температурных режимов и длительности каждой стадии. Однако, более высокое качество изображения и исключение процесса печати делали обращаемый процесс во многих случаях предпочтительным. Наибольшей точности для чёрно-белых и цветных плёнок требовал процесс первого проявления, от которого зависит оптическая плотность и цветопередача получаемого позитива. Второе проявление, как правило, влияло на получаемое изображения в значительно меньшей степени, поскольку восстанавливало только оставшееся в слое серебро и образовывало краситель. Описанные процессы применялись для обработки советских и восточногерманских обращаемых фотоматериалов и могли незначительно отличаться от процессов обработки западных плёнок, обрабатываемых по процессу E-6.

Рецептура растворов

Первый чёрно-белый проявитель в цветном и чёрно-белом процессах, как правило, соответствовал по рецептуре чёрно-белым метол-гидрохиноновым негативным проявителям. Второй чёрно-белый проявитель соответствовал позитивному проявителю для фотобумаги, обеспечивая контрастное мелкозернистое изображение. В качестве отбеливающего вещества при чёрно-белом обращаемом процессе использовался двухромовокислый калий, в отличие от цветного процесса, использовавшего железосинеродистый калий.

Для обработки советских чёрно-белых обращаемых фотокиноплёнок в домашних условиях в розничную продажу поступали наборы химикатов (расфасованные реактивы с инструкцией по растворению).

Для обработки советских цветных обращаемых кинофотоплёнок продавались наборы химикатов «ЦО» и модифицированные наборы «ЦОК», «ЦОК-2». Для обработки цветных обращаемых кинофотоплёнок фирмы ORWO в продажу поступали «фирменные» наборы «Диахром», полностью совместимые с советскими плёнками «ЦО» (и наоборот). В СССР в продаже были наборы венгерского производства, предназначенные для цветных обращаемых фотокиноплёнок «ORWOCHROM» и «ЦО». Не рекомендовалось в одном двухспиральном бачке совместно обрабатывать плёнку «ЦО» и «ORWOCHROM» — продолжительность некоторых стадий немного отличалась.



См. также

Напишите отзыв о статье "Обращаемые фотоматериалы"

Примечания

  1. Например, с помощью фотоувеличителя.
  2. В качестве негативных киноплёнки «ОЧ» использоваться не могли, так как их противоореольный слой удаляется только в отбеливающем растворе в процессе проявления с обращением.
  3. Чёрно-белая обращаемая 35-мм перфорированная фотоплёнка поступала в розничную продажу только со светочувствительностью 45 и 50 ед. ГОСТ (ОЧ-45 и ОЧ-50 соответственно)

Источники

  1. [www.planetavideo.ru/books/s-m-provornov-kinoproektsionnaya-tekhnika-razdel-1/stranica-45 С. М. Проворнов «Кинопроекционная техника» Часть 1, стр. 45]
  2. Фотокинотехника, 1981, с. 403.
  3. Сделай сам, 1991, с. 1.
  4. Редько, 1990, с. 213.
  5. Редько, 1990, с. 210.
  6. Современные киноплёнки для фильмопроизводства, 2010, с. 9.
  7. Краткий справочник фотолюбителя, 1985, с. 100.
  8. Советское фото, 1990, с. 42.
  9. Кинофотопроцессы и материалы, 1980, с. 169.
  10. 1 2 [www.radteh.ru/kino/58.html Обращаемая кинопленка для изготовления дубликатов с черно-белых позитивов, проявленных с обращением] (рус.). Сделано в СССР. Радиотехника и электроника. Проверено 23 июля 2012. [www.webcitation.org/6AIo19oXB Архивировано из первоисточника 30 августа 2012].
  11. [lenta.ru/news/2009/06/22/kodachrome/ Компания Kodak сняла с производства легендарную фотопленку]. lenta.ru (22 июня 2009). Проверено 18 ноября 2011. [www.webcitation.org/6ARJzU2vH Архивировано из первоисточника 5 сентября 2012].
  12. Типы и форматы киноплёнки, 2007, с. 44.
  13. Советское фото, 1986, с. 44.
  14. Фотография: Техника и искусство, 1986, с. 102.
  15. Сделай сам, 1991, с. 18.
  16. 1 2 Гордийчук, 1979, с. 384.
  17. 1 2 Сделай сам, 1991, с. 14.
  18. Советское фото, 1981, с. 41.

Литература

  • А. И. Баканов [rangefinder.ru/manual/books/Bakanov_%20Slaidovaya_fotografia.pdf Слайдовая фотография] (рус.) // «Сделай сам» : журнал. — 1991. — № 2.
  • И. В. Газеева, С. А. Кузнецов. [books.gukit.ru/pdf/2012_4/000100.pdf Выпуск 1. Типы кинопленок и их применение:] // Современные киноплёнки для фильмопроизводства / Тарасов Б. Н.. — СПб.,: Изд. СПбГУКиТ, 2010. — 40 с.
  • И. Б. Гордийчук, В. Г. Пелль. Справочник кинооператора / Н. Н. Жердецкая. — М.,: «Искусство», 1979. — С. 379-380. — 440 с.
  • Ю. Журба, В. Дратинская Негативное изображение на обращаемых фотоматериалах (рус.) // Советское фото : журнал. — 1986. — № 10. — С. 44. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0371-4284&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0371-4284].
  • Е. А. Иофис. [www.leonidkonovalov.ru/cinema/bibl/kf_procces.pdf Кинофотопроцессы и материалы]. — 2-е изд. — М.: «Искусство», 1980. — 239 с.
  • Е. А. Иофис. Фотокинотехника / И. Ю. Шебалин. — М.,: «Советская энциклопедия», 1981. — С. 403. — 447 с.
  • Н. Кудряшов. Лабораторная обработка узкой киноплёнки // Как самому снять и показать кинофильм. — 1-е изд. — М.: Госкиноиздат, 1952. — С. 177. — 252 с.
  • Н. Д. Панфилов, А. А. Фомин. Раздел третий. Фотоматериалы // Краткий справочник фотолюбителя. — М.: «Искусство», 1985. — С. 90—122. — 367 с. — 100 000 экз.
  • А. В. Редько. Основы чёрно-белых и цветных фотопроцессов / Н. Н. Жердецкая. — М.: «Искусство», 1990. — 256 с. — 50 000 экз. — ISBN 5-210-00390-6.
  • Хокинс Э., Эйвон Д. [soul-foto.ru/photo_books/%D0%AD%D0%BD%D0%B4%D1%80%D1%8E%20%D0%A5%D0%BE%D0%BA%D0%B8%D0%BD%D1%81,%20%D0%94%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D0%B8%D1%81%20%D0%AD%D0%B9%D0%B2%D0%BE%D0%BD.%20%D0%A4%D0%BE%D1%82%D0%BE%D0%B3%D1%80%D0%B0%D1%84%D0%B8%D1%8F.%20%D0%A2%D0%B5%D1%85%D0%BD%D0%B8%D0%BA%D0%B0%20%D0%B8%20%D0%B8%D1%81%D0%BA%D1%83%D1%81%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%BE.%201986.pdf Фотография: Техника и искусство] / А. В. Шеклеин. — М.: «Мир», 1986. — С. 96—107. — 280 с.
  • Ю. Шилов Обработка плёнок «Фомахром» (рус.) // Советское фото : журнал. — 1981. — № 4. — С. 41. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0371-4284&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0371-4284].
  • Петер Ульбрихт Копирование слайдов (рус.) // Советское фото : журнал. — 1990. — № 1. — С. 42. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0371-4284&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0371-4284].
  • [motion.kodak.com/motion/uploadedFiles/05_Film_Types_and_Formats_ru.pdf Типы и форматы киноплёнки] // [motion.kodak.com/motion/uploadedFiles/Kodak/motion/Education/Publications/Essential_Reference_Guide/kodak_essential_reference_guide.pdf The Essential Reference Guide for Filmmakers] = Краткий справочник кинематографиста. — Rochester: Eastman Kodak, 2007. — С. 35—48. — 214 с.

Шаблон:Фотографические процессы

Отрывок, характеризующий Обращаемые фотоматериалы

– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.
«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.